Нарушения мотивационного звена, обусловленные дефектами операциональных возможностей общения

Как указывалось выше, в этом случае страдают ориентировка в ситуации общения и коммуникативное намерение. Последнее может включать, по Р. Якобсону [264], различные установки, гармонично сбалансированные в процессе общения, в частности установку на сообщение, реализующую информативную функцию, установку на систему языка, реализующую метаязыковую функцию, и установку на действительность, обеспечивающую референтную, или когнитивную, функцию общения. Приведенные выше факты возникновения симптома вторичной этимологизации у больных с акустико-мнестической афазией указывают на специфические изменения мотивации в речевой деятельности у этой группы больных: гипертрофия установки на систему языка при снижении установки на сообщение и референта.

Далее, как известно, А. Н. Леонтьев [136] выделил две основные функции мотивов', функцию побуждения к деятельности (порождения интрагенной активности, по Узнадзе [222]) и функцию смыслообразования, придающего сознательному отражению субъективную окрашенность, личностный смысл. Речевая коммуникация в процессе жизнедеятельности взрослого здорового субъекта является вспомогательной (кроме отдельных специфических профессиональных ситуаций, например чтения лекции, выступления актера и т. д.); она входит в познавательную систему взаимоотношений субъекта с действительностью, обеспечивая организацию и регуляцию всех других форм деятельности субъекта, но не является смыслообразующей.

Основная функциональная нагрузка, социальный смысл коммуникации заключается, таким образом, в обеспечении любой другой деятельности: ее овладении, планировании или координации. Иначе говоря, коммуникативное употребление речи всегда предполагает некоторую неречевую цель, а собственно речевая деятельность в психологическом смысле этого термина имеет место лишь в тех сравнительно редких случаях, когда целью деятельности является само порождение речевого высказывания, т. е. речь становится самоценной [134].

Эти случаи наблюдаются при обучении второму языку, а также при патологии речевой деятельности, например у больных с афазией или логоневрозом. Болезнь, сужая возможности коммуникации, изменяет смысловую систему связей личности с миром. Речевая деятельность становится смыслообразующей, первичной по отношению ко всем другим видам деятельности. Вот как об этом пишет Барбара Ньюборн, лингвист из США, перенесшая инсульт с афазией: «В норме говорящий может сконцентрировать свои мысли на идеях, которые он сообщает, а афазик осознанно и обдуманно относится ко всем речевым компонентам: выбору слов, планированию, как их организовать и произнести» [324, с. 196]. Иначе говоря, мотив, побуждающий и направляющий речевую деятельность больного, приобретает функцию смыслообразования, а операционально-технические возможности речевой деятельности не соответствуют мотивационному уровню. Больной становится «носителем комплекса нереализованных установок» [40].

Таким образом, дефект, а точнее, эмоциональная сторона самосознания [213], т. е. переживание дефекта, при этих видах патологии становится основой мотивообразования, сдвига условия деятельности на ее мотив. Этот феномен мотивообразования является, очевидно, следствием изменения ситуации общения в восприятии, в «смысловом поле» субъекта в результате специфического ее осмысления и превращения «динамики реальной ситуации» в «динамическую систему реального действия» [54, т. 5, с. 250].

Придание «субъективной окраски» отдельным элементам образа окружающего мира превращает их в своеобразные «мотивационные вехи», непосредственно управляющие деятельностью субъекта и придающие ей личностный смысл. «Именно смысл как специфическая „единица“ психического отражения, открывающая субъекту не объективные свойства отражаемых предметов и ситуаций, а ту особую значимость, которую они приобретают в силу их связи с актуальными мотивами, представляет собой конечный субъективный продукт развития мотивации в конкретной ситуации (выделено мной. — Ж. Г.). Благодаря процессу смыслообразования мотивы как бы освещают условия деятельности — каждый своим особым светом, выявляющим одни и маскирующим другие обстоятельства соответственно тому, насколько они важны для достижения этих мотивов» [45, с. 243].

Изменение иерархии смыслообразующих мотивов при нарушениях операциональных возможностей коммуникации имеет как позитивный, так и негативный эффект. Позитивный эффект заключается в том, что у больного формируется стойкая мотивированность к целенаправленной деятельности по реабилитации, без чего невозможно восстановление высших психических функций и проведение восстановительного обучения.

Восстановительное обучение становится возможным лишь потому, что структура мотивационной сферы человека, достигшего высокого уровня сформированной личности, предполагает наличие у него устойчиво доминирующих ведущих мотивов.

Отметим, что сформированный мотив может вступить в конфликт с непосредственным желанием субъекта, заставляя его действовать в соответствии с поставленной целью даже вопреки своему непосредственному желанию. Так, например, больной заставляет себя принимать участие в групповой деятельности (скажем, в рисунке, хотя и не любит рисовать), побуждаемый сознательно поставленной целью восстановления вербальной коммуникации. В этом случае мотив превращается в осознаваемый «мотив-цель» [136].

Личностная значимость речевой деятельности и мотива реабилитации подтверждается не только на поведенческом уровне, но и при экспериментальных исследованиях личности больных с нарушениями операционального звена коммуникации. Так, выше были описаны специфические различия при формировании уровня притязаний на речевые и неречевые задания у больные с афазией, повышение у больных с афазией и логоневрозом реакций типа NP в тесте Розенцвейга, свидетельствующих об установке на преодоление препятствий. Тем не менее реакции этого типа часто носят у больных с заиканием агрессивный, преимущественно аутоагрессивный характер [106].

Негативный эффект изменения иерархии смыслообразующих мотивов при патологии речи связан с тем, что в результате болезни возникают противоречия между операциональными возможностями речевой деятельности (речевыми средствами) и мотивами деятельности. Больной (в большей или меньшей степени) осознает эти противоречия, однако не способен самостоятельно продуктивно разрешить их в соответствии со своими общими жизненными целями, ценностными ориентациями. Речевые нарушения — препятствие, мешающее удовлетворению потребности в общении — становятся для больного сверхзначимыми и вызывают у него «целое семейство отрицательных эмоциональных состояний, что ведет к условнорефлекторному закреплению их и определяет дальнейшее патологическое поведение» (77, с. 19]. В результате формируются механизмы психологической защиты, средства прикрытия нарушенной деятельности общения, проявляющиеся в феномене «страха речи», приводящего к возникновению патологического механизма «порочного круга».

Страх речи, поданным В. М. Шкловского [254], наблюдается у 67% больных с логоневрозом. Он имеет две формы: страх речевой ситуации и собственно страх речи. Наибольшей интенсивности логофобия (страх речи) достигает в пубертатном и постпубертатном периоде и ослабевает после 30 лет [154]. Формирование логофобии происходит постепенно и может включать следующие 4 этапа:

• 1) неясное беспокойство по поводу речевых затруднений (заикание еще не осознанно);
• 2) беспокойство по поводу заикания, осознанность дефекта (аффективные реакции еще не наблюдаются);
• 3) появляется раздражительность, тревожность (больной тем не менее рассматривает свое заикание как препятствие, которое может быть преодолено);
• 4) страх и замешательство всегда сопровождаются избеганием речевых ситуаций [274]. Потребность в общении на последнем этапе формирования логофобии замещается фиксированной установкой «не говорить» [40].

Таким образом, процесс общения как у заикающихся, так и у больных с афазией изменен одновременно в трех аспектах: эмоциональном (логофобия), когнитивном (понимание и оценка коммуникативной ситуации, точность социальной перцепции, представление о себе как субъекте общения), поведенческом (избегание ряда ситуаций, сужение круга контактов, недостаточная адекватность протекания коммуникации и обеднение речевых действий, когда уже на этапе программирования речевого высказывания поиск коммуникативно актуальных и действенных речевых средств замещается поиском коротких и легких в произносительном отношении вербальных единиц).

Одним из механизмов нарушения общения становится выраженная у значительной части больных фиксация на дефекте, заключающаяся не только в субъективной переоценке его тяжести, но и в тенденции избирательно и, в сущности, неадекватно переживать и интерпретировать любое состояние, связанное с речевым общением, а также объяснять свою интерперсональную проблематику исходя из факта наличия речевых дефектов, а не из своих личностных особенностей [232]. Поэтому и представления заикающихся о лечении ограничиваются только работой над речью.

Некоторые авторы говорят об изменениях «коммуникативного самосознания» при логоневрозе и афазии: отсутствие установки на партнера, «коммуникативного удовольствия», аутокоммуникативный характер мимики и пантомимики, отражающих только собственные ощущения и трудности, а не реакцию на собеседника [122, 163].

По данным Кондуковой [114], дети с заиканием отличаются от незаикающихся малышей большей эмоциональной лабильностью и недостаточной сформированностью навыков коммуникативного поведения. Так, дети 6 лет с заиканием гораздо чаще, чем незаикающиеся, используют ситуативно-предметное общение в ущерб внеситуативно-личностному. Логофобия отмечается у заикающихся детей с грубой несформированностью коммуникативных умений и средств общения (как вербальных, так и невербальных) и несамостоятельностью в поисках выхода из сложных ситуаций. В семьях этих детей выявлялся неблагоприятный психологический климат, социометрические исследования показывали, что такие дети оказывались изолированными и отвергнутыми в коллективе сверстников [114].

Изменения личности при логоневрозе могут быть расценены и как «невроз самоутверждения, связанный с болезненным самолюбием» и незрелостью личности; разлаживание деятельности от страха «не утвердиться», «опозориться» [83, с. 42]. Речевое поведение взрослых заикающихся в значительной степени детерминировано их предыдущей коммуникативной практикой, которая была насыщена многими неудачами. Во время общения у них появляется опасение за исход своей речи и вследствие этого логофобия, «срабатывающая как условный патологический рефлекс перед началом речи» [1, с. 8]. Это, в частности, приводит к актуализации дополнительных «самоинструкций» построения фразы по облегченному варианту [211].

Таким образом, единожды возникший стресс в коммуникативной ситуации способствует формированию у больного отношения к ситуациям общения как к проблемным, к фрустрирующим [190]. Страх речи становится навязчивым и возникает при одной мысли о речевом общении. Логофобия способствует возникновению патологического механизма «порочного круга» или «порочной спирали», когда страх речи приводит к ухудшению деятельности моторных механизмов речи, а последнее связано с еще большим нарастанием страха перед речью. Скорость и интенсивность этого патологического процесса зависят от многих условий. Важнейшими из них являются особенности личности человека и окружающей его жизненной среды [255]. На трудности в общении каждый больной реагирует некоторым типичным для себя способом, в зависимости от его основных установок, индивидуальнопсихологических особенностей, отношения к ситуациям общения, индивидуальных стереотипов преодоления стресса и в целом «ведущей мотивационной линии жизни» [13].

Причину этого феномена объяснил В. М. Коган, который показал, что «под влиянием болезни, в особенности хронической, возникает борьба между доминирующей социальной потребностью и разнообразными внутренними переживаниями, тормозящими нормальную „внешнюю“ обусловленность. В результате создаются варианты направленности личности, которые в одних случаях отражают преобладание стремления к деятельности, в других же — фиксацию на внутренних переживаниях болезни» [111, с. 72].

Психологическая природа этого крайне негативного феномена, резко затрудняющего реабилитацию данного контингента больных, заключается в том, что «в структуре сознания личностный смысл вступает в новые связи — в связи с другими составляющими сознания — и выражает себя в значениях и эмоциональных, чувственных переживаниях (чувственной ткани)» [213, с. 103]. В норме эта связь обеспечивает аффективное отношение человека к действительности, образование динамических смысловых систем как единиц строения личности [12], представляющих собой, по Л. С. Выготскому, единство аффективных и интеллектуальных процессов. При патологии речевой деятельности, нарушении возможностей общения личностный смысл — составляющая динамической смысловой системы — создает патологическую направленность по отношению к действительности, разрушает единство аффективных и интеллектуальных процессов за счет гипертрофии эмоциональных, чувственных переживаний больного, что, в свою очередь, под действием механизма «порочного круга» еще более усугубляет дефекты операциональных возможностей общения. Патология здесь является яркой иллюстрацией движения от деятельности (в данном случае нарушенной) к индивидуальному сознанию, заканчивающегося возникновением патологического личностного смысла, и обратного движения от индивидуального сознания к деятельности, еще более нарушенной.

Далее, поскольку динамические смысловые мотивационные системы являются единицами строения личности, изменение иерархии смыслообразующих мотивов при патологии операционального звена общения, нарушающее внутреннюю сбалансированность динамических смысловых систем, неизбежно приводит к изменениям личности этих больных: их самооценки, личностных установок, возможностей межличностного восприятия в семье и других качеств, выявляемых при клинических наблюдениях и в специальных экспериментальных исследованиях.

Следует отметить, что логофобический синдром — синдромологическое образование, включающее логофобию и другие эмоционально-аффективные расстройства, такие, как повышенная тревожность, сенситивность, замкнутость, мнительность, понижение и неустойчивость настроения, пассивно-оборонительное поведение, повышенная агрессивность и т. п., в свою очередь приводящие к еще большей дезорганизации системы межличностных отношений больного [103]. Речевой дефект становится одновременно средством и защиты, и нападения.

Таким образом, логофобический синдром выступает как результат межличностных и внутриличностных конфликтов личности. Причем последние вытекают из желаний говорить и избежать ожидаемой неудачи, т. е. в конечном счете из упоминавшегося выше противоречия между мотивацией к коммуникации и ее нарушенными операциональными средствами.

Но тогда при лечении таких неврозов недостаточно просто научить больного говорить более плавно и непринужденно, отвлекать его внимание от процесса говорения (именно в этом раньше видели искусство психотерапии заикания [220]). Необходимо с помощью групповой психотерапии перестроить психологический автопортрет больного, привести самооценку в соответствие с уровнем представлений о своих внутренних возможностях, сделать пациента более зрелым, социально и творчески активным, стрессоустойчивым, коммуникабельным, научить его общению, самоактуализации, выражению своих чувств и преодолению перцептивного, когнитивного и аффективного эгоцентризма, т. е. возможности сравнивать и учитывать различия мнений, знаний и эмоций у себя и другого.

Следует отметить, что такой подход к терапии заикания возник уже в начале XX в. Так, Г. Д. Неткачев [169], которого считают основателем психологического метода лечения заикания, считал, что работа должна вестись в двух направлениях: речь и личность.

Повышение коммуникативных умений и компетентности в общении улучшает ориентировку больного в ситуации общения, тем самым положительно влияя на гармонизацию мотивационного звена общения.

Разработка активных методов воздействия на личность с целью преодоления описанных выше дефектов требует специальной организации и реконструкции деятельности общения, приводящих к перестройке динамических смысловых систем. Одной из возможностей этого, как нам представляется, является максимальная активизация второй из выделенных А. Н. Леонтьевым функций мотивов — побуждения к деятельности. На этом мы остановимся подробнее далее.