Преобразование системы вокализма

Изменение гласных (е) и (о)

§ 90. Изменение (е^о) связано с параллельными изменениями (у^у, ы^и, а^а) и происходило только в говорах с одной ступенью мягкости согласных, т. е. в тех говорах, которые развивали противопоставление по твердости — мягкости. Однако и ранние древнерусские источники, и северные рукописи также отражают изменение (е>о), хотя указанных типологических условий ни древнерусские, ни севернорусские говоры в средние века не имели. Следует объяснить, почему за одними и теми же графическими обозначениями скрываются различные фонетические изменения.

Изменение (е>о) задано всей суммой предшествующих фонемных преобразований. Морфологической причиной такого совпадения стало выравнивание парадигм, возникшее после вторичного смягчения согласных и падения редуцированных: ср. формы творительного падежа единственного числа столъмь — коньмь ^ столом — кон’ем с общим морфологическим значением флексии (?ом/-ем), равным прочим членам падежной системы, т. е. равным (а—'а), <�у—'у) в [стола] — [кон'а), [столу] — [кон'у! и т. д. Аналогична общность функции при фонетическом различии и в прочих грамматических формах (дат. п. мн. ч. столом — кон’ем, местн. п. мн. ч. сынох — пут’ех), также в суффиксах (легонько — синенько, логоватый — синеватый, сынов — отцев, широк — горек), в некоторых случаях получая даже новое морфологическое назначение. Так, в связи с формированием грамматической оппозиции женский род — неженский род происходит своеобразное перераспределение новых (возникших морфологически) беглых <�о, е): в формах женского рода (е) (башен, земель, капель, сосен < сосон), в словах мужского рода (о) (вихор, локоть, огонь) с возможным колебанием в мужском роде (ветер). Новая система морфонологических чередований в принципе повторяет то, что было в праиндоевропейском, а затем и в общеславянском языках; ср. чередование корневых (оIt) в брести — бродити, вести — водити, нести — носити с возможной нулевой ступенью чередования в моръ — мерети — мьроу. Поэтому новые чередования типа башен, огонь с нулевой ступенью в башня, огня только накладывались на старый морфологический тип, никак не разрушая прежней системы.

В праславяиском языке после палатальных согласных (о) изменялось в (е): морю < *mdrids. В древнерусских текстах встречается много греческих слов в славянской транскрипции; например, в сочинении «Речь тонкословия греческого» по списку XIII в. сочетание <�е); ср.: Иваиефорос < he baioforos (‘плод пальмовой ветви'), Илиес << hilios (‘солнце'), npienu < proioni и т. д. После палатального может быть только (е), всякое появление в этой позиции (о < е) следует рассматривать как отражение какого-то морфонологического изменения.

Еще до утраты (ъ, ь) возникло позиционное варьирование (ъ—ь), которое в связи с изменением (ъ, ь) в (о, е) естественно вошло в чередование (о/е); ср.: зьрпти— — възьръ > зргъти — взъръ > зрю — взор с чередованием (#/о), совершенно не соответствующим исконному чередованию в корневой морфеме. На фонетическом этапе падения редуцированных изменения (е) в предшествующем слоге происходили в зависимости от к, а — чества следующего редуцированного. В украинском языке (южнорусском) Ъ) перед (ь), но о) перед (ъ) (последнее по говорам отражается непоследовательно): щгьсть •< шесть, но шолъ <; шьлъ. В севернорусских (новгородских) говорах то же касается (ь) (отчасти и (е)): звгърпи < звгьрьи, творпць <;

< творьць, но днотъ < дньть (‘тот день'), яромъ <

< яремъ. Так создается зависимость о) от следующего твердого согласного, поскольку позднее, с утратой (ъ> в сочетаниях типа тъ, произошло освобождение (т) от влияния последующего гласного. С конца XV в. никакой зависимости от характера исчезнувших (ъ, ь) мы не видим, изменение вступило в новую стадию: важен последующий согласный (твердый — нетвердый), а также ударение. Включение в процесс такого регулирующего все синтагматические изменения фактора, как ударение, показывает, что началась уже фонемная стадия изменения (е>о>.

§ 9L Действительно, древнерусские источники хронологически делятся на три группы. Древнейшие из них, до конца XIII в., отражают переход о) только после шипящих и (ц), независимо от ударения или следующего согласного; обычно это формы причастия или имени, в которых сочетания же, ше и т. д. встречаются часто: ср. написания типа ащо, болыиомъ, вгьроующомоу, врачовЪу жо (‘же'), изволыиомъ, княжо, крыцонъ, съвьршонъ, твормцомоу, хотииромоу, шедшо в И73, ХАХН, ЧСХН, Выг. ХП, ЯПХП, РК1284, Еп. ХШ, ПЕ1307, в грамотах до XIII в. Не все примеры замены (е) на (о) одинаково показательны; в частности, тотради, тотрать в УКХШ наряду с известным др.-русск. татратъ заставляют думать о древнерусском произношении тотрадь в этом заимствовании из гр. tetradi (on). В новгородской Мин. XI находим стълпъ неприклононъ, четворочисльнъ, которые, если не являются описками, также связаны либо с возможным чередованием, либо с графическим смешением букв. Ненадежные примеры встречаются и в более поздних рукописях; ср. възмоть в ПЕ1354 — может быть, также описка.

Во всех прочих примерах четко обозначена замена (е> на после палатальных. Это могло быть связано с отвердением шипящих и (ц), как и случилось в южнославянских говорах; в таком случае это влияние церковнославянского произношения. При таком толковании неясно, почему украинский язык, менее всего связанный с церковнославянским произношением, сохраняет именно эту стадию изменения о). А. А. Шахматов объяснял написания жонъ <�женъ «переходом» [ж'е^ж'о] (что «подтолкнуло» сочетания с полумягким в типе [т*е] на вторичное смягчение), не зависимое еще, естественно, от следующего слога. Это объяснение соотносится с тем распределением фонемных признаков между гласным и согласным в слоге, которое создалось после вторичного смягчения полумягких: после палатальных утрачивалось противопоставление по ряду, а противопоставление по лабиализованности у гласных еще не оформилось парадигматически. Так оказываются возможными написания.

жо<�сже (ходящомоу < ходящему) по типу то, тому. Никакого изменения <�е^о) на этом этапе еще нет, синтагматическое же изменение передается на письме непоследовательно и допускает варианты.

По существу, такое положение сохранялось до конца XIV в., потому что использовать букву о для обозначения {о) после мягкого согласного затруднительно: одновременно это указывало бы и на отвердение предшествующего согласного, как в ново [н'ббо], чего на самом деле в произношении не было. Дольше всего это изменение сохранялось в северо-восточных говорах, в ростово-суздальских рукописях находим лишь написания жонъ, лжомъ, одежою, рожоное, шодъ (ПЕ1354, ГЕ1357, ME 1358, Лавр.1377, грамоты XIV—XV вв.). Причина изменения (е^о) в северо-восточных говорах была другая, чем в южных и западных говорах.

На западе и севере в основном продолжала действовать древнерусская тенденция, с тем лишь отличием, что теперь переход (е^о) распространился на любой ставший палатальным согласный. Ср. в берестяных грамотах: з беростомъ, кномоу, ново (‘небо'); с конца XIV в.: зелоного, людомъ, перостави, рубловъ, Стопана, Терохгъ, украдони от кого, цетворты, шестора, одновременно с тем сохраняется передача старых сочетаний жонку, цолобитье, цолов/ъкъ и др. после шипящих и (ц); в рукописях: дновъ и дновъ в НК1282; промъ в Пр. 1356; на сомъ Поморьи, по сому в Гр. 1392; за моромъ, землою, озоро, пузыровъ, роубловъ, с притеробы в двинских грамотах XV в.; берогъ, ворстъ, вынослъ, Селивостра, четвортомоу в HIVH; дньотъ (= дьнь тъ) в НЕ1270. В псковских рукописях с конца XIV в. таких примеров особенно много: берозозолъ, дгъло со, емоу возносыиюся, ловъ (‘лев'), разорона в Пр. 1383; коворъ, проносъше в Ип. 1425 (но чаще старый тип: пришодъ, сторожовъ и т. д.). Иногда трудно объяснить написания типа смеродъ: отражают ли они изменение (е>о) или отвердение [р] ([см'ер'од]).

В юго-западных (украинских) источниках к концу XIV в. уже встречаются написания типа грошювъ, по нюмъ, чтюнъ (—чтенъ), щюдръ, указывающие на дифтонгизацию <�оо> и ёканье наблюдается только после (л, н, р, j), иногда после (в, з, с), так же как и в новгородских рукописях до XVII в. Перед лабиовелярным согласным (е) получает позиционную лабиовеляризацию, становится передним лабиовеляризованным [е°]: ср. [т'ё°тка] — [т'ёт'а] с аллофонным варьированием по признаку, не важному в данной системе для гласных.

§ 92. В основной массе русских говоров, и в первую очередь в ростово-суздальских, с конца XV в. изменение (е^о) охватывает сочетания со всеми типами согласных; в курских, рязанских, калужских, тульских, нижегородских, костромских грамотах XVI—XVII вв. такое изменение отражается после любого парного по твердости — мягкости согласного. Фонологически это значит, что при образовании корреляции согласных по твердости — мягкости прежние признаки лабиовелярности у твердых согласных становились фонематически несущественными и переносились поэтому на предыдущий гласный в пределах того же слога. Фонетически же это значит, что задержка в изменении о) в северо-восточных говорах связана с необходимостью сначала отработать противопоставление по твердости — мягкости, т. е. освободить признак лабиовелярности как вариантный, а затем создать фонетически закрытые слоги.

Кроме уже известных типов сочетаний, в которых возможно было изменение появляются сочетания с шумными типа бьот, додоржу, лебодов, тотке, Фодора, но, как правило, не в глагольных формах типа идоиль [ид'еш] (до сих пор сохраняется в ряде южнорусских говоров). Длительное время изменение (е^о) было синтагматическим: оно происходило обязательно перед твердым согласным, но необязательно под ударением. Иное положение сложилось к концу XVI в., когда те грамматические формы, в которых возможно было изменение о>, вступили в чередование с другими грамматическими формами парадигмы, такого изменения не отразившими. Начался морфонологический этап изменения, особенно важный для исторической фонологии.

Теперь (о) могло перейти в (е) и перед мягким согласным, если этого требовало выравнивание фонемного состава морфемы в парадигме: не только [т'отка], но и [т'от'а] е°) в безударном слоге, потому что к этому времени безударные слоги изменялись иначе, чем подударные (см. § 99). То, что было возможно до XVT в. (додоржу, лободов), позже уже невозможно, так как доржу дало {д'аржу]. Важные в морфологическом отношении формы не могут допустить совпадения с другими формами парадигмы, происходит морфологическое перераспределение ударения, совмещенное с качественным изменением подударного гласного. Например, формы села (род. п. ед. ч.) — селй (им.-вин. п. дв. ч.) — села (им.-вин. п. мн.ч.) давали бы одинаковую редукцию типа [с'ила] или [с'ола], что привело бы к совпадению грамматически важных форм. По продуктивной модели подвижных парадигм образуется новое противопоставление села (род. п. ед. ч., им.-вин. п. дв. ч.) — сёла (им.-вин. п. мн. ч.) при непременном сочетании с морфонологическим изменением (е>о) в подударном слоге, т. е. [с'ела] — [с'бла]. Морфонологический фактор (ударение), скреплявший расходящиеся падежные формы, был настолько силен, что захватил отчасти и морфемы с (я>); ср. произношение гнёзда [гн'бзда], звёзды [зв'бзды], сёдла [с'бдла] на месте гнгьзда, звп, зды, сгьдлй по типу весна — вёсны. Некоторые исключения, вошедшие в русский литературный язык, объясняются разной стадией лексикализации той или иной формы. Например, щокы встречается еще в XVI в., но неясно, отражает ли это написание стадию комбинаторного изменения (перед кы) или уже связано с морфонологическим чередованием весна — вёсны — щека — щёки. Ср. еще произношение слов щелка (также и щёлка), щепка, потому что существовала внешняя аналогия со словами щель, щепы, также горшечек, мешечек — старое литературное произношение, перед [ч'] без результатов морфонологического подравнивания под тип с суффиксом -ок (мешок). Позже всего происходило выравнивание глагольной парадигмы; ср. в формах несу [н'есу] — несешь (н'ес'бш] — несет [н'ес'бт] — несем [н'ес'бм] — несете [н'ес'бт'е] — несут [н'есут]. Фонетические условия изменения возникли после падения редуцированных только в форме 1-го лица множественного числа, после XIII в. на севере и на северо-востоке также и в 3-м лице единственного числа (-ть ^ -тъ), несколько позже во 2-м лице единственного числа — в связи с отвердением -ши ^ -шь ^ -ш, так что в форме 2-го лица множественного числа никогда собственно и не возникло фонетических условий для изменения (е^о). Современные говоры сохраняют разные стадии перехода (е^о) в указанных формах парадигмы (поэтому-то мы и можем установить относительную последовательность изменения), и именно северные говоры особенно долго и последовательно сохраняют даже старую акцентовку этой формы у подвижных глаголов (ведете, говорите, несете), но в конце концов в северовосточных говорах (и в литературном языке) распространение закончилось по всей парадигме в связи с морфологическим оттягиванием ударения на флексию и независимо от мягкости [т] [н'ес'ёт'е] ^ [н'ес'бт'е]. Причина заключается в том, что все флексии спряжения имеют гласный с дифференциальным признаком лабиализованности — очень важным признаком в говоре, развивающем противопоставление согласных по твердости — мягкости. Единственное исключение во 2-м лице множественного числа подверглось выравниванию. Возникла позиционная зависимость лабиализованности от ударения. Эти два признака в функциональной системе настолько тесно сплетены, что (е> лабиализуется во всех подударных слогах независимо от следующего согласного. Например, в конце слова: белье [б'ел'йб], тряпье [тр'яп'йо] по типу село. Это заключительный этап в изменении о), потому что с этих пор Ге/'о] становится морфонологически наполненным чередованием, важным для грамматической системы (веду — вёл, как веду — водит).

В некоторых случаях ожидаемое изменение в <�о) не происходит: перед <�ц) (молодец, отец), в сочетании */бгь/ (первый < [п'ер'вый]), в заимствованиях из церковнославянского или из западноевропейских языков. Последнее подтверждает, что изменение о> было собственно русским и потому не отразилось в заимствованной лексике; ср.: наперсток [нап'брсток], перст [п'брст), но перст; крёстный [кр'бстный], перекрёсток [перекр'бсток], но крест', нёбо [н'ббо], но небо. Остальные типы исключений показывают, что фонетическая зависимость от следующего твердого согласного в изменении о) утратилась до XVI в. (отвердение <�ц) к этому времени завершилось).

Кроме того, нет изменения в у <�е (л>): ср. современное произношение дгъдъ [д'ет], лгьсъ, [л'ес], снгъгцсн’ък]. Действительно, <�е, ё) никогда позиционно не совпадали ни до, ни во время изменения о); после этого перед мягким согласным стало возможным только употребление (ё), потому что одновременно с тем перед твердым согласным (е>о>, т. е. [т'ет > т*от1, но [т'ет' > т’ёт'] (ср.: щелка [ш'олка]— щели [щ'ёл'и]), [т'ёт^т'ёт], но и [т'ёт' >т'ёт') (ср.: детка [д'ётка] — дети [д'ёт'и]). Фонологически это значит, что в сильной позиции (перед твердым согласным) нет фонемы (е), она замещается фонемой (о) и на основе морфологических чередований, и на основе совмещения твердых парадигм с мягкими. Когда не только зависимость от следующего согласного, но и еще обязательное положение под ударением возникает как позиция различения в северо-восточных говорах, результат перехода о> охватывается всеми теми выравниваниями, которые мы рассмотрели выше.

Изменения <�е) и в дальнейшем связаны с изменениями <�ё), но сейчас нам важно оценить фонологический результат: между XIII и XVI вв. в системе вокализма большинства русских говоров не было фонемы (е), потому что сразу после падения редуцированных в противопоставлении (с—о) был утрачен признак ряда, а через два столетия возникла нейтрализация по другому признаку— лабиализованности. Она возникла в позиции, ставшей для северо-восточных говоров сильной: перед твердым согласным под ударением. Так как позиционное распределение определяет парадигматический набор фонем, мы и должны признать, что противопоставление (е—о) утрачено в большинстве говоров, кроме северных, где переход (е^о) представлял собой еще чисто синтагматическое изменение в слабой позиции, а это никогда не приводит к устранению фонемы из системы.

Важным следствием изменения является и то, что в русских говорах, впоследствии положенных в основу современного литературного языка, оформляется позиционное распределение гласных, возникают новые типы сильных и слабых позиций.