Философия истории. 
Философская антропология. 
Социальная философия

В результате изучения данной главы студент должен:

• • знать основные направления и школы современной философии истории;
• • уметь различать основные эпохи истории, выявлять законы и долговременные перспективы устойчивого развития общества, а также негативные последствия неосторожных или безответственных поступков людей в неустойчивых состояниях общества;
• • владеть навыками применения современных информационных технологий в процессе интерпретации истории и построения адекватных моделей прошлого.

Человек и история

Историчность человека состоит не только в том, что, живя в настоящем, он имеет позади себя прошлое, а впереди — будущее, но и в развитии его представлений об истории. Изменяются нормы, традиции, оценки, на основании которых осмысляется прошлое, воспринимается настоящее и планируется будущее.

Мы живем в настоящем, и может показаться, что остальные исторические измерения имеют чисто умозрительный характер, мало влияют на наше положение в современном мире. Однако это не так, и вряд ли у кого-то возникнут сомнения, что настоящее — эго продукт и результат прошлого. Так называемая историческая необходимость проявляется прежде всего в том, что результаты деятельности наших предков — орудия труда, фабрики и заводы, дороги, транспорт, поля, села и города — составляют ту почву, тот культурный ландшафт, в котором мы вырастаем и который должны совершенствовать. Точно так же о наследии прошлого можно говорить в аспекте существующих социальных институтов, учреждений культуры и образования, традиций и форм быта. Современное было бы непредставимо как современное без других форм исторического времени — прошлого и будущего. Таким образом, переживание современности, ее принятие или неприятие связано не только с чувством комфортности, но и с пониманием прошлого и ожиданием будущего.

Влияние других форм времени на настоящее столь велико, что нередко можно встретить людей, живущих либо воспоминанием, либо мечтой. Однако чаще всего люди предпочитают жить только настоящим, использовать те возможности, которые предоставляет время сейчас, без каких-либо сожалений или иллюзий. Тот, кто хочет жить хорошо, должен уметь плавать в бурных волнах времени и ловить свою удачу. Конечно, одни возможности существуют долго, и для их реализации требуется много труда и терпения, но другие мимолетны и, как всякие счастливые находки, достаточно редки. Умение жить в настоящем — это искусство торопливой работы и образования в сочетании с живостью и хваткой, выбором удачных обстоятельств. Но не только это. Жить в настоящем — не значит лишь «собирать камни». Из-за ускоряющегося движения исторического времени наследие отцов в какой-то мере устаревает, и его уже недостаточно детям, живущим в новых, изменившихся условиях. Устаревают даже моральные заповеди, и, чтобы выжить, молодым приходится открывать другие, может быть, в чем-то более эффективные нормы, регулирующие поведение в таких ситуациях, которые не встречались в прошлом. Например, традиционные добродетели врача требуют существенных дополнений, оправдывающих или осуждающих пересадку органов, аборты или эвтаназию.

Известный историк С. М. Соловьев писал: «Если к каждому частному человеку можно обратиться с вопросом: „Скажи нам, с кем ты знаком, и мы скажем тебе, кто ты гаков“, — то к целому народу можно обратиться со следующими словами: „Расскажи нам свою историю, и мы скажем тебе, кто ты гаков“»^[1].

Выражение «утрата прошлого» имеет не только гот смысл, что выражен в словах историка, указавшего на значение богатства истории для наших дней. Дело в том, что прошлое может быть представлено таким образом, что оно будет обеднять настоящее. Если люди не знают своего прошлого или пытаются его замалчивать, то они не извлекут из него ни уроков, ни традиций. И в то же время они не избавятся от него, а лишь загонят вглубь, подобно чувству вины или греха. Такой способ хранения истории в подсознании наименее плодотворен, так как мешает развитию и тяжелым камнем лежит на сердце людей. Прошлое расценивается и как хорошее, и как плохое. Хотя эти оценки производятся с точки зрения настоящего и подлежат изменению, тем не менее их нельзя сбрасывать со счетов. Оценка нашего недавнего прошлого как «ужасного» не всегда учитывает относительную жестокость прошлых эпох, но она имеет право на существование, поскольку характеризует нашу нетерпимость к ее рецидивам в настоящем. От этого прошлого нельзя избавиться ни простыми воспоминаниями о негативных событиях, ни замалчиванием их, и только изучение истории того, как нечто было и почему оно было, превращает моральный протест в действенный инструмент настоящей жизни. Только так даже самое трудное, тяжелое для страны прошлое может стать опорой ее возрождения.

Не только знание прошлого, но и представления о будущем делают настоящее глубже и полнее. Тот, кто ничего не ждет от жизни и не затрачивает усилий на обеспечение лучшего будущего, подобен опустившемуся жителю ночлежки, который уже не имеет мужества для больших начинаний и принимает все, как есть. И можно утверждать, что люди не сумеют улучшить свою жизнь, если не найдут эффективного способа соединения прошлого, настоящего и будущего. Хотя прошлое и будущее — это то, над чем мы не властны, тем не менее их познание остается единственной возможностью сознательного планирования жизни. Такой поиск, вообще интерес к истории и футурологии означает, что старые традиции уже не действуют сегодня. История из простого описания того, что было, превращается в очень важную форму сознания, обеспечивающую полноту настоящего и творческое отношение к будущему.

Было бы самонадеянно считать, что сегодня мы выработали окончательное и абсолютно правильное отношение к истории. Историческое сознание, как и всякое другое, должно развиваться, ибо оно является необходимым условием понимания настоящего и выбора будущего. Поэтому важно иметь представление об опорных точках и исторических вехах сознания прошлого, что особенно существенно для понимания истории не как простой совокупности сведений, которые мы черпаем из учебников, а как особой формы мысли, связанной с исследованием, сомнением и поиском, и прежде всего с изменением нашего собственного исторического сознания.

По-видимому, к первым формам исторического сознания относятся мифы и легенды, в которых описывается сотворение мира. Правда, люди там играют второстепенную роль, что, однако, не мешает им вмешиваться в дела богов и действие природных сил.

Замечательные сочинения первых историков человечества Геродота и Фукидида (V в. до н.э.) переносят нас в иной мир. В них изучаются уже человеческие поступки, их причины и последствия, поэтому история у греков становится наукой и отличается от хроник, преданий и иных форм запоминания и регистрации прошлых событий.

• ? Во-первых, история знакомит с героями, подражание образу жизни которых возвеличивает человека.
• ? Во-вторых, она знакомит с некоторой исторической истиной, способной ограничить субъективные амбиции, жажду власти и богатства, исключить несправедливые войны, которые разрушительно действуют на общество.
• ? В-третьих, она дает представление о «вечном» в человеке, т. е. о его природе и духе, его пороках и добродетелях (о чем особенно много писали римские историки).

Христианство придает новый импульс истории; оно сообщает историческому сознанию эсхатологический характер — озабоченность человека своей конечной судьбой, Страшным Судом и концом света. Благодаря этому христианская модель истории углубляет наши исторические представления.

• ? Полагая Бога в качестве первопричины и творца истории, христианская модель указывает на зависимость истории от воли человека и налагает на него ответственность за все происходящее.
• ? Человек выступает как средство и одновременно цель истории, ибо божественные предначертания разворачиваются в ходе его деятельности.
• ? Наконец, важная заслуга христианского понимания истории — в идее универсальной истории, согласно которой история разных народов включается в единый общемировой процесс.

В начале Нового времени — века Разума — отношение к истории было скептическим. Она казалась хранилищем разного рода устаревших традиций, обычаев и предрассудков. Разум первоначально осознавал себя в качестве силы, противоположной истории, и способствовал ее критике. Постепенно в соответствии с рационалистическими идеалами естественно-научного типа строится новая теоретическая модель исторического процесса и исторического познания. Обоснование возможности исторического сознания открывает век историзма; складывается прообраз современного исторического мышления, и как следствие возникают представления об историческом процессе формирования языков, нравов, законов, государственных институтов и других исторических образований.

История представлялась как история разума и просвещения, однако сам разум понимался исторически и фактически принимался в роли некоего необъяснимого вйдения. Неудивительно, что реакцией на рационалистическую философию истории стал тезис о неразумности истории. Однако он не означал победы иррационализма; речь шла об открытии объективных структур, неподвластных разуму. В результате само понимание разума стало историческим. Структуры рациональности объяснялись как отражение структур экономики (К. Маркс), бессознательного (3. Фрейд), социума, языка, культуры, власти и т. п. Так история перестала быть простой иллюстрацией логического развития идей и стала объективной формой исторического времени, которое бросает вызов мысли и заставляет нас думать и действовать так, а не иначе. Все это существенно изменило представления о специфике исторического познания, которое уже не может мыслиться по аналогии с естествознанием.

Отмеченные изменения можно проследить на примере эволюции российского исторического самосознания. Преобладающей его темой была мысль о глубоком различии между Россией и Западом. Одни историки утверждали полную самобытность России, другие — соответствие ее развития общецивилизационным закономерностям. Этот спор интересен не победами или поражениями его участников, а теми результатами, которые он породил. В ходе дискуссий точки зрения историков приобретали все большую основательность и глубину и, несомненно, способствовали развитию философии истории — не только российской, но и западной.

Ранние славянофилы исходили из идей Георга Гегеля, но заменили немецкий народ (по мнению Гегеля, избранный носитель мирового духа) на русский, который тоже относится к числу избранных и самобытность которого спасет человечество от тупиков буржуазного рационализма. Бесперспективность западной цивилизации виделась славянофилами в рассудочности и раздвоенности правды и истины, насильственном насаждении права и бюрократической государственности. Русский народ, напротив, хранит цельность сердца и разума, осознает единство всех сословий и необходимость справедливой власти. Опорой русского самосознания считалась общинная собственность на землю, исключавшая крайности индивидуализма и частной собственности. Конечно, в утверждениях славянофилов можно усмотреть немало наивного (так, якобы безгосударственный русский народ создал одно из самых сильных в мире государств). Вместе с тем свою задачу славянофилы видели не в исследовании парадоксов русской истории, а в пробуждении исторического самосознания и веры людей в свои силы. Поэтому к ним как к учредителям нового мировоззрения нельзя подходить только с теоретическими мерками, как это делают многие современные критики.

Важным моментом в формировании исторического самосознания стали исследования результатов реформ Петра Великого, в ходе которых Россия вышла на общецивилизационный путь развития и творчески усвоила начала законности, рациональности, государственности, а также идеи прав и свобод личности, частной собственности и др. С точки зрения задуманных преобразований результаты реформ были не столь значительными, однако их важнейшим последствием стало постепенное изменение образа жизни людей. История России изучалась с тех пор как история быта, т. е. повседневной жизни, и как история государственных институтов. Постепенно данная концепция обросла исследованиями роли «географического фактора», хозяйственных, экономических условий. Все это привело к созданию плодотворной основы для постижения реальной истории во всем многообразии ее проявлений.

• [1] Соловьев С. М. Чтения и рассказы по истории России. М., 1989. С. 159.