Народная тема в романе

Люди дворянского и светского круга одновременно соили противопоставлены образам из крестьянской среды, которую хорошо знал Толстой. Как бы ни были, на первый взгляд, просты, заурядны эти люди, в них скрыта мера истинности того или иного совершающегося события и персонажа, по ходу действия сталкивающегося с ними. Даже эпизодические лица в этом смысле оказываются исключительно выразительными. Таков доезжачий и ловчий Данила из второго тома романа (он единственный раз появляется в знаменитой сцене охоты). В пылу преследования крепостной мужик с бранью обрушивается на старого графа, владельца всей охоты и его господина, и грозит ему арапником за ошибку, допущенную при травле волка, а спустя несколько минут он же хватает матерого зверя руками, падая на него с лошади, и стреножит его. Перед Данилой заискивает и молодой граф, чувствуя его неизмеримое превосходство в искусстве охоты. Однако в обычной жизни Данила — грубый, неповоротливый, смущающийся человек, застенчиво улыбающийся «детски-кроткой и приятной улыбкой» при обращении к нему графа или старающийся поскорее убраться из барских покоев, где он чувствует себя крайне неловко.

Л. Н. Толстой находит яркое символическое и вместе с тем персонажное выражение двум сторонам русского национального характера, создав образы крестьян — Платона Каратаева и Тихона Щербатого. Это вполне конкретные люди. Первый является олицетворением доброты, незлобивости, мудрого умения прощать и веру в Божественные предначертания. Именно после встречи с ним в ужасных условиях плена Пьер вдруг чувствует, что «прежде разрушенный мир теперь с повой красотой, па новых и незыблемых основах воздвигался в его душе». Тихон Щербатый (его деревенское прозвище) сюжетно ничем не связан с Платоном Каратаевым и появляется уже в других эпизодах романа: в сценах партизанской войны. Он жесток, безжалостен, смел. Если нужно добыть языка, отправляют Тихона, который может отбиться от нескольких нападающих с одним лишь топором в руках и орудует им во время своих одиноких вылазок в стан врага. Топором же он владеет, как говорится в авторском повествовании, «как волк зубами», в его руках — это страшное оружие. Па счету Щербатого несколько побитых «миродеров», как он говорит (искалеченное на русский лад словечко «мародеры», не вполне понятное ему), но ему ничего не стоит убить французского солдата, чтобы снять с него сапоги, и он же с охотой берет на себя добровольную роль шута и всеобщего посмешища. При этом Тихон Щербатый «самый нужный и храбрый человек» во всем партизанском отряде. Ясно, что этот персонаж — полнейший антипод Каратаева. Оба они дополняют друг друга, словно демонстрируя различные свойства национального русского характера: первый — доброту и всепрощение (он в этом смысле судьбоносен для Пьера, открывая ему путь к новой духовной жизни, какой он прежде не подозревал в себе); второй — резкость, жестокость.

Наиболее полно национально русский характер, по Толстому, сказывается в Каратаеве с его идеей христианского смирения. Да и фигура эта несет в себе черты символа: круглые, спорые движения, круговорот пословиц, которые заменяют ему собственные мысли. Пьер воспринимает Платона как «олицетворение всего русского, доброго и круглого», как наиболее полное выражение простоты и правды, веры в «живого, всегда ощущаемого Бога».

От того, насколько тот или иной персонаж близок народному складу характера, зависят, по мысли писателя, его личностные качества. Это не дидактический прием, а скорее, способ создания образа. Во втором томе романа появляется, например, вполне эпизодическое действующее лицо — штабс-капитан Тушин, с полуслова понимающий своих солдат, пользующийся их советами и делающий то, что может делать только самый прозорливый и смелый офицер, оказавшийся в его положении. Это русский человек, чуждый внешним эффектам, какой-то «негероический» герой, хотя он и его солдаты совершают настоящий подвиг в сражении под Шенграбеном: поджигают деревню, заставляют замешкаться авангардные французские отряды и отбивают все атаки на оставленную без прикрытия одинокую батарею.

Но таков же и ротный командир Тимохин, тоже совершенно теряющийся в обычной жизни человек, ничем не примечательный, но в момент опасности с такой решительной, бесшабашной отвагой с одной обнаженной шпагой в руке, со своими солдатами бросается на французов, что те, не выдержав внезапного натиска, побросав оружие, бегут.

Такова же знаменитая сцена пляски Наташи в доме «дядюшки», объясняющая неотразимую прелесть ее характера, скрытую в том, что она — русская женщина, плоть от плоти своего народа: «Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала, — эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой, — этот дух, откуда взяла она эти приемы?.. Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, неизученные, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро-весело, первый страх, который охватил Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел, и они уже любовались ею. Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке».

Чопорный, холодный, высокомерный аристократ князь Андрей Болконский, каким мы встречаем его в первых эпизодах романа, неслучайно так увлекся этой молоденькой девушкой из чуждой ему среды: он полюбил в ней не только ее красоту, но заметил и полюбил ее русскую душу, потому что именно он, воспитанный на европейских ценностях, читатель и поклонник Руссо и Монтескье, в состоянии понять русских людей и более того — восхищаться ими. Его, командующего уже полком в Бородинском сражении, не только офицеры, но и простые солдаты любовноуважительно называют: «Наш князь».

Впоследствии и Николай Ростов, став владельцем совершенно расстроенного имения, пытается вести хозяйство так, как это делают его крепостные крестьяне, внимательно присматриваясь к самым работящим и добросовестным из них.

Народная тема, впервые масштабно поставленная и разработанная в «Войне и мире», затем, сохранив прежние принципы своей организации, перейдет и в другие романы — в «Анну Каренину» и «Воскресение». Ценностная шкала в определении того или иного персонажа или даже целого субэтноса: дворянской, светски-аристократической среды («Анна Каренина») или деятелей из мощного аппарата чиновничьих, репрессивных государственных структур (судов, тюрем, каторжных этапов в «Воскресении») — ярко проявляется в соотнесенности этих образов с людьми из народа с их труженической жизнью, с их высокими нравственными качествами.

С особенной силой идея русского национального характера оказывается развернутой Толстым в изображениях событий 1812 г. Не численность или вооружение армий, не позиции, которые избираются, а «теплота патриотизма», живущая в каждом русском человеке, все разгораясь, решает исход величайшего испытания, кульминацией которого становится Бородинское сражение. Вот почему, как утверждает Толстой, чувство невольного ужаса охватывает всех участников боя, начиная с Наполеона и кончая последним французским солдатом, перед непостижимым врагом, который, потеряв половину войска, стоял «также грозно в конце, как и в начале сражения. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение, но старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника».

С точки зрения представлений Толстого о природе народного характера создается и образ Кутузова. Автор романа, единственный среди историков той эпохи, отстаивал мысль о гениальности полководца. Кутузов — глубоко русский человек, поэтому именно по воле народа, вопреки намерениям императора Александра I и его светского окружения, он был поставлен во главе армии. Кутузов выполнил свою великую миссию спасителя России потому, что нашел опору в русском народе, являясь, по сути дела, наиболее полным выражением его характера. «Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат», — говорит автор и добавляет, что источник его «необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте сто».

Заканчивая в последнем, четвертом, томе романа сжатое определение роли и значения Кутузова в войне 1812 г., Толстой замечает: «Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер». Кутузов выполнил в полной мере, как утверждает автор романа, свое предназначение народного вождя.

Однако в обрисовке этого исторического лица при всем своем уважении к нему и даже восхищении им писатель допускает явные противоречия. Авторская мысль заключается в том, что Кутузов обладал замечательной способностью чувствовать движение событий и стремился только к тому, чтобы не мешать им, не вторгаться в их развитие. Между тем в романе есть два кульминационных момента, где военный гений Кутузова проявляется именно в действии, во вмешательстве в катастрофически складывающиеся обстоятельства.

Первый такой эпизод — Шенграбенское сражение. Из-за предательства австрийских союзников часть русской армии под командованием Кутузова попадает в безвыходное положение: она или должна оказаться в плену, или быть уничтоженной, так как австрийцы открыли свободный путь продвижения французским полкам, и кольцо окружения вот-вот должно сомкнуться. Кутузов принимает совершенно неожиданное решение. Он оставляет заслон перед громадой всей армии Наполеона в виде небольшого отряда, но под командованием своего любимейшего генерала — князя Багратиона, героя еще Аустерлицкого сражения. Практически это заслон смертников, потому что большая часть из них неминуемо должна погибнуть. Однако предчувствие Кутузову не изменило. Русские демонстрируют двойной подвиг: ночью, в непогоду, по горам проходят тяжелейший путь и вдруг оказываются перед арьергардом французской армии и задерживают ее ровно настолько, чтобы дать возможность основной массе русского войска выбраться из западни. Гениальная проницательность Кутузова проявилась в том, что из возможных вариантов он выбрал, кажется, невозможный для его осуществления и оказался прав.

Второй кульминацией гения Кутузова становится Бородинское сражение. Полководец дает его, когда соотнесение численности французского и русского войска складывается не в пользу русских. Он идет наперекор мнению не только ряда военачальников, но и царя, и вновь оказывается прав. Под Бородином наполеоновскому нашествию был, как он и предполагал, нанесен смертельный удар. После того как французы вошли в Москву, громадная, дисциплинированная армия развалилась у всех на глазах, а Наполеон, бросив ее на гибель, бежал в Париж.

Создавая образы героев из народа или внутренне близких народу, Толстой и здесь остается верен своему правилу: рисует характеры сложные и противоречивые.