Лекция 17 БОЛЬШЕВИЗМ И «КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ» (РЕЖИМ «СТАЛИНОКРАТИИ»)

1. философия. Не менее яростным было «наступление» большевизма на «философском фронте». Осенью 1922 г. из Советской России в Германию без суда и следствия были высланы десятки ученых, профессоров. Среди них — известные философы Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, Б. П. Вышеславцев, И. А. Ильин, С. Л. Франк, Н. О. Лосский, Л. П. Карсавин, социолог П. А. Сорокин, историк А. А. Кизеветтер и многие другие — всего около 160 человек. Власть сочла, что их деятельность — не более чем «литературное прикрытие белогвардейской организации»^[1]. Отбором кандидатов на высылку занимался лично Ленин. В какомто смысле это был гуманный шаг: все-таки они остались живы и могли творить, хотя и на чужбине.

Сталин не оставил своим идейным противникам и этого шанса. В 30-х гг. это были «механицисты» (И. А. Боричевский, А. И. Варьяш, В. Н. Сарабьянов, А. К. Тимирязев) и «диалектики» во главе с А. М. Дебориным. Те и другие пытались развить марксизм применительно к идеологии большевизма.

«Механицисты», склонявшиеся к позитивизму, цитировали Маркса: «Там, где прекращается спекуляция… начинается реальная положительная наука…

Исчезают фразы о сознании, их место должно занять реальное знание. Когда начинают изображать действительность, теряет свои raison d’etre самостоятельная философия"¹. Они полагали, что отрицание философии вполне адекватно умонастроению основателя марксизма.

Их оппоненты — «диалектики», в свою очередь, находили опору для своих философских изысканий в тезисе Энгельса о том, что «из всей прежней философии самостоятельное существование сохраняет еще учение о мышлении и его законах — формальная логика и диалектика»^[2][3].

Ни один из этих подходов не устраивал Сталина. Принять позицию «механицистов» означало, что большевизм вообще отвергает философию, а следовательно, оставляет поле идеологической борьбы. По существу к такому же результату приводила и линия «диалектиков», сводивших философию к гносеологии и теории познания, т. е. отрывавших ее от политики. Поэтому Сталин распорядился не только «остановить механицистов», но и «перекопать навоз» деборинской группы. Постановление ЦК ВКП (б) «О журнале „Под знаменем марксизма“» от 25 января 1931 г. официально легализовало «борьбу на два фронта»: уцелеть тогда удалось немногим участникам философской дискуссии.

Чтобы пресечь всякое свободомыслие в философской сфере, Сталин в 1938 г. утвердил собственную схему диалектического и исторического материализма, которая на целые десятилетия стала краеугольным камнем партийной идеологии'¹.

2. 'Вопрос об интеллигенции. С целью ограждения марксизма от идейной критики в начале 20-х гг. были упразднены также гуманитарные факультеты в русских университетах. Их открыли заново только в 1934 г. За прошедшее время сложилось прямо-таки катастрофическое положение в историко-филологических науках: была ликвидирована подготовка высококвалифицированных университетских кадров, закрыты специализации по лексике, фонетике, морфологии, синтаксису русского языка, по русской литературе, фольклору, не появилось ни одного фундаментального учебника по истории русской и советской литературы. Отрицательное отношение к прошлому привело к извращению и схематизму в освещении русского исторического процесса. «В настоящем своем виде, — отмечалось даже в официальных документах, — наши государственные университеты не только не являются подлинными социалистическими очагами науки, нередко они стоят значительно ниже обычных институтов и западноевропейских и американских университетов»^[4].

Вместо упраздненных факультетов создаются многочисленные «комвузы» и «партшколы», которые в соответствии с программой большевистских властей начинают «вырабатывать», «штамповать как на фабрике» новые кадры социалистической интеллигенции, чтобы они были «натренированы идеологически на определенный манер». Интеллигентов же старой, дореволюционной формации объявляют «бревном, препятствием на пути развития по той простой причине, что они не понимали всего исторического масштаба происходивших событий»².

Конечно, власть не могла обойтись без помощи интеллигентов-специалистов. Они нужны были в армии, на производстве, в сфере управления и образования. Но даже самые лояльные из них постоянно находились под угрозой репрессий, ибо, несмотря ни на что, признавались «в достаточной степени сволочью», которая не верила ни в какое построение социализма и только и мечтала о том, как бы спустить большевиков «на демократическо-капиталистические рельсы»^[5].

Подобные подозрения в общем-то имели свой резон. И дело, разумеется, не в «контрреволюционности» интеллигенции. Обладая научными знанииями, она объективно сознавала бесперспективность «социалистического выбора» и всей своей профессиональной деятельностью пыталась ослабить разрушительные действия большевистской утопии. Фактически это ставило ее вне рядов «строителей коммунизма». По сути русская интеллигенция исподволь готовила события 1991 г., приведшие к развалу СССР.

3. ‘.Наука. Недоверие к интеллигенции негативно отразилось и в подходе к науке. Идеологи большевизма, уверовав в абсолютную истинность материализма, не допускали и мысли, что наука может развиваться помимо всякой философской ориентации. Для них существовали только два критерия оценки научного знания — материалистический и идеалистический. Ученый может легко уклониться в идеализм (или в «поповщину», как говорил Ленин), если он сознательно не стоит на позициях материализма. Задача партии — помочь ему сделаться настоящим материалистом; при этом совершенно не принималась во внимание научная сторона дела.

От такой партийной опеки русские ученые бежали без оглядки. Русский научный центр в Белграде установил наличие в эмиграции в 1930 г. около 500 ученых, в том числе более 150 бывших профессоров российских университетов и высших школ. Среди них были выдающиеся фигуры: микробиолог С. Н. Виноградский, с 1922 г. живший во Франции и в течение тридцати лет возглавлявший там агробактериологическую лабораторию в Пастеровском институте; палеоэколог, член Петербургской Академии наук Н. И. Андрусов; почвовед В. К. Агафонов, автор работ по изучению почв и растительности Франции, Маньчжурии и Северо-Восточного Китая; К. Н. Давыдов, автор капитальных трудов по сравнительной эмбриологии, и т. д. Невосполнимой потерей для России стал отъезд за границу ученых в области точных и технических наук: химиков В. Н. Ипатьева, А. Е. Чичибабина и А. А. Титова, авиаконструктора И. И. Сикорского, кораблестроителя В. И. Юркевича, астронома Н. М. Стойко, специалиста по электронной физике, одного из создателей телевидения В. К. Зворыкина, крупнейшего ученого-механика С. П. Тимошенко и др.^[6]

Власть периодически устраивала «чистки» научных рядов. Жертвами партийной бдительности в большинстве своем становились представители гуманитарных наук и наук о «живом» — биологии, физиологии, психологии и т. д. В массе своей невежественные, оторванные от реального процесса развития научного знания, большевики страшились любого, даже малейшего изменения в той «картине мира», которую они восприняли от Энгельса и Ленина. Им казалось, что все нужное для сохранения их идеологии открыто и исследовано, а все новое — это только почва для антипартийных «уклонов» и заблуждений. И уж, конечно, не могло быть и речи о сближении этого нового с философией марксизма.

Достаточно остановиться на двух моментах — насаждении «павловщины» в физиологии и «лысенковщины» в агробиологической науке.

Довоенные годы ознаменовались небывалым бумом в области изучения проблем физиологии и психологии. Наряду с павловской школой, считавшейся твердыней материализма, развивается ряд новых направлений, таких как бихевиоризм В. М. Боровского, «культурническая» психология Л. С. Выготского и А. Р. Лурии, «реактология» К. Н. Корнилова и др. Сторонники традиционной физиологии усмотрели в этом рост сопротивления идеологии марксизма-ленинизма и потребовали «разгрома буржуазно-идеалистических теорий»¹.

Война 1941;1945 гг. на время ослабила напряжение в физиологической науке, но с приходом мирных дней все возобновилось с прежней силой.

¹ Это суровое требование содержалось в печально известной резолюции общего собрания партячейки Государственного института психологии, педологии и психотехники от 6 июня 1931 г., директором которого был К. Н. Корнилов. Высокое положение не спасло его от идеологических нападок. Еще до революции под руководством известного психолога Г. И. Чел Панова он защитил докторскую диссертацию «Учение о реакциях человека». В ней был сформулирован ‘'закон однополюсной трагы энергии", устанавливавший взаимоисключающие отношения между психическими (центральными) и моторными (периферийными) процессами как разными сферами проявления энергии. Согласно этом) закон), у представителей физического труда энергия «перетекает» в область моторики, тогда как у людей. занятых интеллектуальной работой, она кониентрирчется в умственной сфере. Выходило, что Корнилов отвергал возможность преодоления различий межд людьми умственного и физического тр) да. на необходимости которою настаивал Ленин. — См.: Корнилов К И. Учение о реакциях человека. М. 1923: Корниюв К Н. Современная психология и марксизм. М. 1925: Корнилов К. //. Учебник психологии, изложенной с точки зрения диалектического материализма. М.: Л., 1926.

В 1948 г. была созвана специальная сессия Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук им.

В. И. Ленина (ВАСХНИЛ), на которой учение академика И. П. Павлова провозглашается единственным надежным противовесом всей западной науке, «отравленной чуждой советским людям идеологией и политикой». Кроме того, оно принципиально противопоставляется всей предшествующей истории физиологии и психологии. «Нужно признать, — отмечалось в материалах сессии, — неправильной ту точку зрения, что Павлов якобы дал только дополнение к физиологии или что он создал еще одну главу этой науки. Правильнее будет, если мы всю физиологию разделим на два этапа — этап допавловский и этап павловский. Так же можно разделить и историю психологии. Психология допавловская построена на идеалистическом мировоззрении, психология павловская — по существу своему материалистическая. Это разделение по этапам касается и таких наук, как морфология, особенно морфология нервной системы»^[7].

Вряд ли сам великий физиолог согласился бы с такой оценкой его учения. Он прекрасно понимал, что даже при самых глубоких проникновениях в природу человека всегда «остаются физиологические подробности, требующие дальнейших разъяснений их механизма"'*². И еще не факт, что эти разъяснения будут в пользу именно материализма.

Канонизация «павловщины» привела к стагнации русской физиологии: имевшая в начале своего развития двух лауреатов Нобелевской премии — самого Павлова и Мечникова, она с тех пор не поднималась уже выше среднего уровня.

Негативные последствия для развития другой биологической науки в СССР — генетики — имело и утверждение «лысенковского режима» в агробиологии.

Своим взлетом Т. Д. Лысенко всецело был обязан поддержке Сталина: последнему нравилось, что «яровизатор», как называл себя сам Лысенко, прежде всего мыслит в понятиях противоположности, существующей между «социалистической» и «буржуазной» наукой.

Не отвергая на словах селекционную теорию наследственности, Лысенко вместе с тем выступил за «построение нашей генетико-селекционной теории на основе материалистических принципов развития, действительно отражающих… диалектику наследования». Это приводило к отказу от главного постулата научной генетики, а именно от признания передачи свойств или признаков организма от предков к потомкам.

Для Лысенко первостепенным фактором служили отношения организма с окружающей средой. Наследственность он определял как «свойство живого тела требовать определенных условий для своей жизни, своего развития и определенно реагировать на те или иные условия»^[8]. Это звучало материалистически, но не выдерживало критики с точки зрения законов творца генетики — Г. Менделя.

И не только Менделя. Взгляды Лысенко противоречили логике дарвинизма, сочетавшего естественный отбор с видовой наследственностью. Сталинский «яровизатор» останавливался лишь на первой стороне теории английского натуралиста.

В свою очередь, генетики, объединившиеся вокруг академика Н. И. Вавилова, бывшего тогда директором Всесоюзного Института растениеводства, пытались как-то обезопасить свою науку от «невежества» Лысенко, но тщетно. Лысенко был в силе и мог делать все, что хотел. Будучи президентом ВАСХНИЛ, он созвал 25 мая 1939 г. заседание президиума Академии, посвященное изобличению «генетиков-идеалистов». Вавилов решил дать бой. В докладе ученого звучала похвала генетике, подчеркивалось ее родство с дарвинизмом, со всей мировой биологической наукой. Тогда один из лысенковцев недовольно спросил: «А нельзя ли вам поучиться у Маркса… Марксизм — единственная наука. Ведь дарвинизм только часть, а ведь настоящую теорию познания мира дали Маркс, Энгельс, Ленин. И вот, когда я слышу разговоры, относящиеся к дарвинизму, и ничего не слышу о марксизме, то ведь может получиться так, что с одной стороны все кажется правильно, а если посмотреть с другой стороны, то окажется совсем другое». Лысенковец намекал на то, что если генетика связана с дарвинизмом, то и дарвинизм следует пересмотреть идеологически.

Вавилов воспротивился такому «навешиванию ярлыков», но тут последовал «оргвывод» Лысенко: «Вы мне не подчиняетесь идейно, а раз не подчиняетесь вы, не подчиняется и ВИР (т. е. вавиловский институт. — А. 3.)… Я говорю сейчас, что нам нужно принять какие-то меры, так нельзя, так дальше работать нельзя»¹.

Вскоре великий ученый был арестован и приговорен к смертной (!) казни. Погиб он в 1941 или 1942 г. в саратовской пересыльной тюрьме.

Окончательно генетика была добита на упоминавшейся выше сессии ВАСХНИЛ 1948 г.

4. «Суды мсти «. Участь генетики и физиологии разделили и другие науки — политэкономия, языкознание, эргономика, теория литературы и т. д. Казалось, власть мстила науке за свою необразованность, оторванность от мировой культуры, насаждая «единомыс-^[9]

лие" и «упрощенство». Все должны были быть только «марксистами-ленинцами»; всякая иная идеологическая позиция либо подводилась под «статью», либо подлежала «суду чести».

Последнее новшество появилось в 1947 г. по прямому указанию Сталина и было призвано, в дополнение к официальным судам, осуществлять «общественный» контроль за умонастроением и поведением интеллигенции. «Суды чести» проводились в государственных учреждениях, институтах, трудовых коллективах. Они, по словам одного из тогдашних партийных чинов, «заряжали» работников умственного труда «огромной большевистской страстью», вызывали у всех «рвение, искреннее стремление покончить со старыми приемами, навыками в научной, публицистической и организаторской работе»^[10].

Так насаждалась «сталинократия» — система произвола властей и рабского бессилия общества.

По такой же схеме создавался и послевоенный социалистический лагерь, представлявшийся новым шагом на пути построения коммунизма — «светлого будущего всего человечества». Методы «культурной революции» в странах «народной демократии» полностью копировали советский образец.

5. Оулаго&ские угсные. Но, конечно, не одним террором держалась советская система. Большевики всячески поддерживали развитие научно-технических знаний, создавали разветвленную систему профессионально-технической подготовки.

Лозунг «овладеть техникой» был одним из главных мотивов довоенных пятилеток. Сталин часто повторял его. Первая речь на эту тему была адресована им молодежи весной 1928 г., когда началась индустриализация страны. «Пора большевикам самим стать специалистами. Техника в период реконструкции решает все», — говорил он, выступая перед хозяйственниками 4 февраля 1931 г. Был определен и срок реализации этой задачи: «Максимум в десять лет мы должны пробежать то расстояние, на которое мы отстали от передовых стран капитализма»¹.

Сперва избиение кадров¹', а потом война помешали осуществлению этого замысла. Победа стоила десятки миллионов жертв. Власть это восприняла как дополнительный аргумент в пользу развития новых технологий. Способ же достижения цели остался прежний — гу.ш'овский, В «энкеведевских» лагерях создаются закрытые лаборатории и КБ, которые впоследствии разрастаются в мощные научные центры, обслуживающие на условиях секретности и анонимности советский ВПК — военно-промышленный комплекс.

Там начинали «ученую карьеру» многие светила официальной науки — создатели атомных и водородных бомб, специалисты в области ракетостроения и космонавтики, авиаконструкторы, военные химики и биологи, т. е. все те, кто обеспечивал «конкурентоспособность» СССР в «холодной войне» с мировым капитализмом.

Война эта была безобразно проиграна, а секретные научно-технические монстры быстро развалились один за другим. Попытки адаптировать их к гражданской жизни успеха не имели.

Таким образом, даже «выдающиеся достижения» советской науки оставались в кругу партийных интересов. Они фактически не оказывали влияния на преобразование и совершенствование общественных отношений, культуры. Народ как был, так и оставался беден, производство сковывалось путами устаревших технологий и управления, образование с каждым годом утрачивало связь с общими тенденциями развития современного знания и все более превращалось в простое средство идеологического воспитания молодежи.

6. ‘Школа. О материальном положении советской школы не приходится и говорить. В августе 1930 г. в СССР вводится обязательное начальное обучение детей в возрасте 8−10 лет. С конца 40-х и до конца 50-х гг. осуществляется переход на семилетнее, или неполное среднее образование. В 1958 г. вместо семилетнего вводится всеобщее обязательное восьмилетнее образование молодежи. Наконец, в 70-х гг. намечается программа перехода на полное среднее образование, которая в основном реализуется к 1985 г. Вместе с тем финансирование школы, на первых порах вполне удовлетворительное, все более переходило на «остаточный принцип». Так, если до начала 60-х гг. на школу выделялось до 20% государственного бюджета Российской Федерации, то затем расходы на школу начинают устойчиво сокращаться и достигают 7,3% в 1975 г. и 5,2% в 1985 г. Можно сказать, что введение всеобщего среднего образования по сути дела не было обеспечено соответствующими финансовыми условиями, материальной базой. Отставание средней школы сказывалось и на качестве подготовки специалистов в вузах^[11].

Словом, вся политическая система СССР, ядром которой была коммунистическая партия, как это ни парадоксально, работала на самоуничтожение. Несмотря на то, что русский народ, воодушевленный победой над фашизмом, оказал «доверие советскому правительству»^[12], власть нисколько не изменила своей сущности. Страшась любого проявления нелояльности к себе, она вновь раскрутила маховик репрессий и преследований. Этого народ простить больше не мог и, отвернувшись от режима, предоставил его собственной участи. Время довершило падение тоталитарной системы.

• [1] Ленин В. II. Н. П. Горбунову. 5. III. 1922 г.//Полн.собр. соч.'Г. 54.М., 1965. С. 198.
• [2] Архив К. Маркса и Ф. Энгельса. Кн. 1. М., 1924. С. 216.
• [3] Энгельс Ф. Анти-Дюринг. М. 1969. С. 21.; См.: Сталин //. П. О диалектическом и историческом материализме ft Сталин I/. И. Вопросы ленинизма. 11-е изд. М. 1945. С. 535−563.
• [4] 0 государственных университетах. Из объяснительной запискиотдела школ ЦК ВКП (б) в секретариат центрального комитета партиик проект) постановления СНК СССР // Хрестоматия, но отечественной истории (1914 1945 гг.). М. 1996. С. 759−760. ' Выступление Н. И. Бу харина//Судьбы русской интеллигенции. Материалы дискуссий. 1923;1925 гг. Новосибирск. 1991. С. 39. 36.Подр. см.: Чагин /> I. Клуипт Н. // Борьба за исторический материализм в 20-е годы. Л. 1975. С. 50−65.
• [5] О/Южоникшле Г К. Генеральная линия партии и правый >клон //Избр. статьи и речи. 1918;1937. М. 1945. С. 205.
• [6] См.: Носиков 1 Русская научная организация и работа русскихестествоиспытателей заграницей. Прага. 1935.
• [7] Научная сессия, посвяшенная проблемам физиологического учения академика И. П. Павлова: Стеногр. отчет. М., 1950. С. 14. — Па awe II II. Двадцати лети ий опыт объективного изучения высшей нервной деятельности (поведения) животных. М. 1951. С. 447.
• [8] Лысенко Т Д. Агробиология. М. 1954. С. 58. 432.
• [9] МедвеОебЖ. История биолог ической дискуссии в СССР (1929;1966 гг.) // Книжное обозрение. № 6 от 10 февраля 1989 г. С. 8 -9.
• [10] См.: Зубкова Е. Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945 -1953. М. 1999. С. 193.
• [11] См.: Терентьев Л. Л. Российская школа: становление, развитие, перспективы. Социально-философские проблемы. Н. Новгород. 1997.С. 40 -42, 97. 99.
• [12] Это слова из тоста Сталина, произнесенного им 24 мая 1945 г. на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии.- Правда. 25 мая 1945 г.