Антропоморфические ориентации первобытного человека в утверждении им своего единства с природой

В мифологических представлениях первобытных людей имело место и представление о том, что все природные предметы — деревья, реки, ручьи, камни, горы, пещеры и пр. — обладают душой. Это представление получило название «анимизм» (от лат. anima — душа).

Дикарь довольно рано ухватил понимание нецелостности своего бытия. Сон, обморок, галлюцинаторное действие наркотических веществ (которые были известны в некоторых регионах), а также алкоголь вводят человека в состояние, в котором он видит действительность несколько отличной от обычного ее бытия. Да и сама раздвоенность человека, помимо прочего, дает знать ему, что есть иная действительность, где может пребывать «что-то во мне, но не весь я целиком». Так вырабатывалось представление о душе, некоей невидимой, но, тем не менее, ощущаемой части человеческого существа. Но раз душа есть у человека, то она есть и у природных предметов в силу нашего с ними единства.

Представление об одушевленности мира природы создает довольно серьезные трудности в бытии дикаря. Кроме действительных практических дел, первобытный человек должен в своей деятельности постоянно учитывать присутствие некоторых невидимых душ, а посему ему следует совершать некоторые церемонии, направленные на ублаготворение этих душ. Или, во всяком случае, — никак не обижать и не «задевать» эти души.

Кроме душ, которые живут в природных предметах, существуют души умерших, т. е. души, не имеющие предмета, в котором они воплощаются. И существуют эти души в пространстве вокруг человека. Они очень обидчивы, и любое действие может быть ими истолковано в обидном и, естественно, опасном для человека смысле, так как души эти мстительны. Поэтому ритуальное поведение первобытного человека содержит в себе много такого, что не может быть понято с точки зрения современного рационализма.

Так, прежде чем срубить дерево, стараются выманить дух этого дерева, для чего наливают недалеко от него на землю пальмовое масло. Дух выскочит полакомиться, и за это время дерево срубают. Если же, по верованиям дикарей, этого не сделать, то дух дерева может разорвать порубщиков на куски.

Дикари очень боятся воды. И человека тонущего никогда даже и не пытаются спасать, так как, по их воззрениям, человек тонет не потому, что стал тяжелее воды, нахлебавшись ее, а потому что его утягивает к себе дух данного водоема. Если же начнешь вытаскивать, то и тебя дух воды затянет в пучину. Поэтому, если дикарю необходимо преодолеть водную преграду, он перед началом этого, в высшей степени рискованного, действия несколько раз сбегает к реке и сообщит ее духу, что сегодня он переправляться не будет, а, пожалуй, будет завтра.

Уверив, таким образом, духа реки в том, что ему нынче ничем не поживиться и уверившись самому в том, что дух реки, разочаровавшись, ушел с этого места и не поджидает его, человек спокойно переправляется на другой берег.

Знаменательно, что человек нисколько не страшится обманывать духа. Очевидно, дух мог нанести некоторый вред, и его следовало опасаться, но бояться его вообще как чего-то сверхъестественного, необъяснимого не было никаких оснований. Эти духи не были чем-то запредельным, ужасным и непереносимым. Они не обладали большим знанием, чем человек, почему собственно и возможен обман. Так, В. Г. Богораз-Тан писал, что северные народы, чтобы избежать мести духа погубленного ими тюленя, сообщали ему, что это не они его убили, а русские. И видимо бывали совершенно уверены, что обман не вскроется. Отношение к духам можно назвать даже «панибратским». Их хотя и опасаются, но ужаса перед ними не испытывают. Нет, духи вполне естественны для человека, нужно только по отношению к ним соблюдать некоторую, если так можно выразиться, «технику безопасности».

«Мы одно», — говорит человек природе, приписав ей душу. «Мы одно», — говорит человек природе, постулировав свою единосущность со зверем. Двумя разными путями, но в одном направлении движется дикарь — в направлении возврата в материнское лоно природы, где есть гармония и простота, столь желанная, и столь уже недоступная человеку.

Первобытный фетишизм действует в том же направлении. Фетиш — священный предмет, которому приписаны сверхъестественные (в нашем понимании) свойства. Фактически фетишами являются амулеты, славянские «обереги», священные камни. Вещь, или предмет, в данном случае выступает как заместитель, представитель чудесного свойства, которое необходимо человеку в его жизни. И как это ни странно, вера в особую силу фетишей, помогала человеку. Важен был именно момент веры. То же самое касалось идолопоклонства (близкого фетишизму), а также колдовства и магии. Первобытные люди отрабатывали «механизм» веры как способа преодоления непреодолимого в мире, как путь, каким создается новое, как путь, каким создается собственно сам человек.

Особость человеческого положения в мире такова, что человек практически ни к чему не готов. Он приходит в мир, не умея ничего. И для того, чтобы что-то создать, ему необходимо поверить в то, что он это сможет сделать. Между человеком и тем, что он должен сделать, лежит пропасть (под названием «не могу»), которую нужно «перепрыгнуть». Это оказывается возможным только в том случае, когда вера создает мостки на трудном пути творения нового. Что-то сделать, тем более новое, для человека, возможно только, если поверишь, что сможешь. И наши далекие предки создали для нас этот, в принципе культурный, механизм. Они научились верить и заложили развивающийся опыт веры в воспитательный процесс. Он сохранился и воспроизводится из поколения в поколение, способствуя движению человека за заданные ему пределы. Собственно этим же определяется и культурообразующая роль магии.