Метод культурно-исторической реконструкции

Этот метод я проиллюстрирую на модельном примере — культурносемиотической реконструкции понимания брачных отношений в глубокой древности.

В архаической культуре (это период примерно от 50 до 10 тыс. лет до н. э.) человек учится рисовать, считать, создает первые объяснения мира и самого себя. В этот же период появляются и первые социальные формы организации людей (племенные и родовые союзы). Сразу нужно обратить внимание на необычность с современной точки зрения воззрений и видения, присущих людям архаической культуры. Вот характерный пример. В архаической культуре брачные отношения (ухаживание и любовь) отождествлялись с охотой, соответственно жених в архаической культуре понимался как охотник (стрелок из лука), невеста — как дичь. В связи с этим сразу приходит на память сказка о царевне-лягушке. Ивану-царевичу нужно искать невесту, а он берет лук и стрелы и идет стрелять «в чисто поле» (т. е. действует как охотник); подобравшая его стрелу лягушка становится его невестой. Специальное исследование этим отношениям посвятила культуролог Н. Ерофеева^[1]. Она приводит, в частности, такой текст из русской свадебной лирики:

На гори-то соболя убил, Под горою лисицу убил, В тихой заводи утицу, На песочке лебедушку, В терему-то красну девицу-душу Настасью Егоровну.

Сера утица — кушанье мое, А белая лебедушка — забава моя, Да Настасья — невеста моя.

Чрезвычайно трудно, пишет Н. Ерофеева, понять, где кончается «охота» и начинается «свадьба». Так, в колядовом репертуаре славян широко распространена сюжетная ситуация, в которой «молодец охотится за ланью (серной, куницей, лисицей), которая оказывается девицей». В восточно-романской эпической поэме «Иоргован и дикая дева из-под камня» герой едет охотиться непосредственно на дикую деву.

Охотиться едет на легких птиц, Свататься едет к девушкам милым…

Н. Ерофеева приводит и лингвистические параллели. Так, в тюркских языках АТА — «самец», «отец» при корне АТ — «стрелять»; АНА — «самка», «мать» при корне АН — «дичь».

Таковы факты. Для нашей же темы они задают то, что можно назвать «формальной структурой» текста. Кроме того, задана проблема, ведь, действительно, непонятно, почему в архаической культуре понимались одинаково такие разные вещи, как брачные отношения и охота.

Рассмотрим теперь в предмете культурологии, как могли возникнуть данные представления о брачных отношениях и любви. Если иметь в виду культурное сознание человека, то главным для архаического человека являлось убеждение, что все люди, животные, растения имеют душу. Представление о душе у примитивных обществ (а они до сих пор находятся на стадии развития, соответствующей архаической культуре) примерно следующее. Душа — это тонкий, невещественный человеческий образ, по своей природе нечто вроде пара, воздуха или тени. Некоторые племена, отмечает классик культурологии Э. Тейлор, «наделяют душой все существующее, даже рис имеет у даяков свою душу». В соответствии с архаическими представлениями, душа — это легкое, подвижное, неуничтожимое, неумирающее существо (самое главное в человеке, животном, растении), которое обитает в собственном жилище (теле), но может и менять свой дом, переходя из одного места в другое^[2]. Как же сложилось подобное представление? Естественно, что никаких научных представлений у архаического человека не было, они возникли много тысячелетий спустя. Даже простейшие с современной точки зрения явления представляли для древних проблему, они могли разрешать ее только на основе тех средств и представлений, которые им были доступны.

Укажем одну из ситуаций, разрешение которой потребовало изобрести представление о душе. Архаический человек постоянно сталкивался с явлениями смерти, сновидений, обморока, болезни. Что они означали для всего коллектива, как в этих случаях нужно было действовать и поступать? Вопросы эти для коллектива были, несомненно, жизненно актуальными. Например, внешне сон, обморок и смерть похожи друг на друга, но, как мы сегодня понимаем, действие племени в каждом случае должно быть разным. По-разному коллектив должен действовать в отношении здорового и заболевшего.

Этнографические и культурологические исследования показывают, что эта ситуация была разрешена, когда сформировалось представление о «душе» (духах), которая может существовать в теле человека, как в материальной оболочке, выходить из тела и снова входить в него. В свете этих представлений смерть — это ситуация, когда душа навсегда покидает собственное тело, уходит из него, обморок и болезнь — временный выход души из тела (затем, когда душа возвращается, человек приходит в себя и выздоравливает), сновидения — появление в теле человека чужой души. Важно, что подобные представления подсказывают, что нужно делать в каждом случае: мертвого будить или лечить бесполезно, зато душу умершего можно провожать в другую жизнь (хоронить), в то же время спящего или потерявшего сознание можно будить, чужую душу можно прогнать, а свою привлечь назад, помогая тем самым человеку очнуться от обморока или выздороветь и т. д. Во всех случаях, пишет Э. Тейлор, где мы говорим, что человек был болен и выздоровел, туземец и древний человек говорят, что он «умер и вернулся». Другое верование у тех же австралийцев объясняет состояние людей, лежащих в летаргии: «Их души отправились к берегам реки смерти, но не были там приняты и вернулись оживить снова их тела. Туземцы Фиджи говорят, что, если кто-нибудь умрет или упадет в обморок, его душа может вернуться на зов»^[3].

Представления о душе как легком, подвижном, неуничтожимом, неумирающем существе, обитающем в материальной оболочке (теле, предмете, рисунке, маске), могущем выходить из нее или входить в новые оболочки, со временем становятся самостоятельными предметами. Так, душу заговаривают, уговаривают, призывают, ей приносят дары и еду (жертву), предоставляют убежище (святилище, могилу, рисунок). Можно предположить, что с определенного момента развития архаического общества (племени, рода) представления о душе и духах становятся ведущими, с их помощью осознаются и осмысляются все прочие явления и переживания, наблюдаемые архаическим человеком. Например, часто наблюдаемое внешнее сходство детей и их родителей, зависимость одних поколений от других, наличие в племени тесных родственных связей, соблюдение всеми членами коллектива одинаковых правил и табу осознаются как происхождение всех душ племени от одной исходной души (человека или животного) родоначальника племени, культурного героя, тотема. Поскольку души неуничтожимы, постоянно поддерживается их родственная связь с исходной душой и все души оказываются в тесном родстве друг с другом.

Однако ряд наблюдаемых явлений «ставил» для архаического сознания довольно сложные задачи. Что такое, например, рождение человека; откуда в теле матери появляется новая душа — ребенка? Или почему тяжело раненное животное или человек умирают, что заставляет их душу покинуть тело раньше срока? Очевидно, не сразу архаический человек нашел ответы на эти вопросы, но ответ, нужно признать, был оригинальным. Откуда к беременной женщине, «рассуждал» архаический человек, приходит новая душа? От предка-родоначальника племени. Каким образом он посылает ее? «Выстреливает» через отца ребенка; в этом смысле брачные отношения не что иное, как охота: отец — охотник, мать — дичь; именно в результате брачных отношений (охоты) новая душа из дома предка переходит в тело матери. Аналогичное убеждение: после смерти животного или человека душа возвращается к роду, предку племени. Кто ее туда перегоняет? Охотник. Где она появится снова? В теле младенца, детеныша животного. На барельефе саркофага, найденного в Югославии, изображено древо жизни, на ветвях которого, очевидно, изображены кружочками души, рядом стрелок, прицеливающийся из лука в женщину с ребенком на руках (судя по нашей интерпретации, это отец ребенка), слева от этой сцены нарисован охотник на лошади, поражающий копьем оленя.

Итак, описав социокультурную ситуацию и возможные воззрения архаических людей, я в культурологическом плане объяснил, почему брачные отношения и любовь отождествлялись с охотой. Для этого мне пришлось реконструировать, во-первых, так называемую «ситуацию разрыва», сделавшую необходимым изобретение представления о душе, во-вторых, «средство», позволившее разрешить эту ситуацию разрыва (т. е. само архаическое понимание души), в-третьих, описать реальность, сложившуюся на основе данного средства. При этом необходимым условием адекватной реконструкции является использование целого ряда понятий — культуры, деятельности, знака и других^[4].

Может возникнуть принципиальный вопрос, почему для реконструкции я обратился именно к понятиям и методам культурологии и семиотики, причем можно заметить, что эти понятия и методы задаются и вводятся мной несколько иначе, чем другими исследователями. Отвечаю: такой подход предопределен традицией мышления (школы), из которой я вышел, а также моей собственной эволюцией творчества. Другими словами, я признаю, что приведенная реконструкция — это моя реконструкция, детерминированная тем видением, методологией и ценностями, которые я разделяю.

Хочу обратить внимание на один важный момент. Реконструкция социокультурной архаической ситуации и воззрений архаических людей должна учитывать не только имеющиеся в научной литературе знания относительно архаического мира и гипотезы о строении архаической культуры, но также построенные (выявленные) исследователем схемы и проблемы. Действительно, при объяснении архаической любви я использовал, с одной стороны, выявленные мной схемы и проблему, с другой — исторический и культурологический материал, характеризующий архаическую культуру. Реконструкция социокультурной ситуации и воззрений должна наряду с прочим объяснять зафиксированное в схеме и проблемах видение людей, создавших исходный текст (в данном случае те тексты, где брачные отношения представлены как охота).

Другой важный момент, существенно определяющий реконструкцию, — анализ генезиса изучаемого явления. Мой учитель Г. П. Щедровицкий вслед за Марксом («Капитал») считал, что познать сущность явления можно, только реконструируя его происхождение и развитие. В одном случае реконструкция представляла собой имитацию логики «сборки» явления, в другом — его исторического развития. Точнее, реконструировалась так называемая «логическая история», фактически тоже сборка, но выдаваемая за генезис (развитие) явления.

Итак, чтобы понять сущность сложного явления типа мышления или творчества, нужно реконструировать, как это явление возникло, какие этапы в своем развитии оно прошло, как его используют (этот этап называется «генетическим выведением», или «генетической проспекцией»)^[5]. Здесь логика создания вещи заменяется логикой развития, причем развитие понимается отчасти в искусственном, деятельностном, отчасти в естественном залоге. С одной стороны, развитие изучаемого явления понимается как процесс изобретения людьми знаков и других средств деятельности, с другой — как собственно развитие явления, т. е. как естественно-исторический процесс изменения, усложнения и перестройки деятельности, обусловленный объективными, не зависящими от человека факторами.

В так понимаемом изучении явления одной из главных задач является определение его основных характеристик или, как говорил в 50-е гг. наш известный логик А. А. Зиновьев, описание «клеточки явления» (этот этап называется «генетическим сведением», или «генетической ретроспекцией»), С этим же этапом работы связана проблема происхождения явления, т. е. определение того, когда и как изучаемое явление впервые сложилось. В рассмотренном здесь примере генетическая ретроспекция состояла в движении от схемы архаического понимания брачных отношений к предшествующим состояниям архаической культуры, что позволило определить в качестве «клеточки» (предпосылок и «стартовых начал») два основных элемента — архаическое понимание души и ситуацию разрыва, в результате разрешения которой это понимание возникло.

Процедура генетического сведения сменяется процедурой генетического выведение, но дальше они чередуются друг с другом, позволяя уточнить каждый анализ, т. е. эти процедуры образуют, как говорят в методологии, «челночный процесс».

• [1] Ерофеева Н. Лирика. — М., 1973. — № 67; Лук // Мифы народов мира. — М.; Л., 1982.
• [2] См.: Тейлор Э. Первобытная культура. — М., 1939. — С. 266—290.
• [3] Тейлор Э. Указ. соч. — С. 270.
• [4] См.: Ерасов Б. С. Указ. соч. — С. 5—6, 24; Орлова Э. А. Динамика культуры… —С. 18, 19.
• [5] Ладенко И. С. Об отношении эквивалентности и его роли в некоторых процессахмышления, связанных с установлением отношения эквивалентности // Доклады АПНРСФСР. — 1958. — № 1, 2; Щедровицкий Г. П. «Языковое мышление» и его анализ //Избр. тр. — М., 1995; Щедровицкий Г. П. О некоторых принципах генетического анализамышления / Г. П. Щедровицкий, И. С. Ладенко // Тез. докл. 1-го съезда Общ-ва психологов. — М., 1959. — Вып. 1.