Цехи западной и южной России в XVI—XVIII ст. и ремесленное положение Екатерины II

В противоположность Великороссии в Южной и в особенности в Западной России, в нынешних губерниях Виленской, Витебской, Подольской, Могилевской, Волынской, отчасти и Киевской, мы находим с XVI ст. заимствованную почти полностью с Запада цеховую организацию ремесла. Западноевропейские цеховые институты вместе с Магдебургским правом были перенесены в города этих областей из Пруссии и Польши. Цеховая система здесь широко распространилась; по примеру Германии, Франции и других стран, в цехи объединились не только ремесленники, но и врачи и фельдшера, с одной стороны, нищие — с другой стороны¹.

В свою очередь и в Великороссии совершается реформа цехов при Екатерине II. Жалованная грамота городам 1785 г. имеет целью восстановление «пришедших в несостояние цехов», создает новую организацию ремесел в цехах или ремесленных управах, значительно обстоятельнее регламентируя их деятельность, чем это было при Петре Великом.

Остановимся несколько подробнее, с одной стороны, на цехах Южной и в особенности Западной Руси в XVI—XVIII ст., а с другой стороны, на Ремесленном положении, изданном при Екатерине II в 1785 г., сопоставляя их с цеховой организацией в западноевропейских, преимущественно немецких, городах, откуда и та и другая цеховые системы были перенесены на русскую (отчасти литовскую) почву.

В западноевропейских цеховых уставах средневекового периода всегда отводится много места обязанностям цеховых мастеров духовного свойства; наиболее старые статуты говорят почти исключительно о церковных делах, и к ним лишь в виде дополнения прибавлены некоторые определения технического характера. Все цехи имеют святых в качестве патронов, часовни, алтари, ставят свечи, устанавливают взносы на церковь, штрафы воском и вином, предназначенным для целей богослужения. Они знают обязанность участия своих членов в богослужениях и религиозных процессиях, на панихидах и заупокойных обеднях. В этом отношении «цехи всех стран поразительно похожи друг на друга, и при чтении их уставов так и кажется, что цехи учреждены исключительно для спасения души своих членов».

В южнорусских и западнорусских цеховых уставах сильно отразилась роль церковного момента. Если в дошедшем до нас списке расходов Могилевского цеха пекарей и отсутствуют некоторые важные статьи, почему доля расходов на церковные нужды оказывается преувеличенной, то все же тот факт, что расходы этого рода достигают почти двух третей всех расходов цеха, свидетельствует о том, что русские цехи заимствовали в полной мере эту сторону деятельности у своих предшественников — западноевропейских цехов. Это подтверждается и записной книгой соединенного цеха портных и скорняков («шевского, кравецкого и кушнерского») в Золотоноше — расходы шли почти исключительно на потребности церкви. Повсюду цехи обязаны были хоронить своих членов и иметь все необходимые для этого принадлежности: сукно, аксамит, свечи, в полном составе участвовать в похоронной процессии. Все цеховые статуты обязывают своих членов участвовать в церковных процессиях в определенные праздники, причем в этих процессиях строго соблюдался порядок по старшинству. В уставе портняжного цеха в Каменце 1723 г. говорится, что члены цеха имеют свой особый алтарь в честь св. Мартина, как упоминается и об обязанности их присутствовать на поминаниях умерших членов и их семейств четыре раза в году. А в грамоте сапожного цеха в Юзеф-граде (Балте) вообще все повинности членов цеха исчерпываются тем, что они обязаны нести расходы на четыре поминания в году и каждое воскресенье и во все праздники ходить в церковь, присутствовать на похоронах и церковных процессиях и носить, когда это нужно, свечи.

Виленские цехи обязаны были поставлять свечи во всех торжественных богослужениях, и штрафы за нарушение цеховых правил у них устанавливаются воском и обращаются на костел. Большая часть из них имеет свой алтарь и снабжает его всем необходимым, другие устраивают его в складчину, например стекольщики вносят треть расходов цеху столяров. Иногда церковные доходы делились между «греками» и «римлянами». В большинстве случаев в виленских цехах устраивался, однако, только один алтарь в католическом костеле, хотя в состав цеха входили обычно также православные и униаты. Но иногда на этой почве возникали конфликты и обнаруживались случаи религиозной нетерпимости; возникали дела по жалобам виленских католиков сапожников на диссидентов и брестских католиков на униатов на православных за неисполнение религиозных обязанностей. В одном случае партия католиков добыла подложную цеховую привилегию, а диссидентская, ввиду безрезультатности жалоб на это, уничтожила цеховую скрынку, в которой обычно хранились документы, реестры и касса, так что погибла и эта привилегия, и прочие документы. Суд стал на сторону католиков, и в конце концов диссиденты должны были помириться с католиками, уплатив им 150 злотых и обязавшись посещать заупокойные квартальные литургии.

В Ремесленном положении 1785 г. от всего этого сохранился лишь слабый пережиток — цехи к этому времени, по крайней мере в чисто русских городах, успели потерять свою прежнюю духовную сторону. В ст. 43 читаем лишь, что «всякая цеховая управа должна внести в городскую церковную казну ежегодно один рубль пятьдесят копеек на содержание церквей и церковников. Вуде же которая управа и более того добровольно внесет в городскую церковную казну или в пользу заведений общественного призрения, то это почитается за добровольную дань». Об обязанностях членов цеха в отношении участия в процессиях, поминках, богослужениях, о поставке воска и т. д. здесь уже нет речи.

Более развита здесь другая сторона, касающаяся поведения членов цеха на цеховых собраниях и сходках. Подобно тому как западноевропейские цехи требуют присутствия членов на церковных службах, они обязывают их и присутствовать на цеховых собраниях, определяя штрафы за неявку и опоздание, как и устанавливают ряд правил, обеспечивающих тишину и спокойствие на сходках. Запрещаются ссоры, споры и ругательства, читаем в одном случае. Кто хочет говорить, должен говорить скромно, чтобы щадить свои деньги. Наказывается произнесение проклятий, драка, угроза ножом, обнажение оружия, нанесение ударов и ран. «Да будет всем ведомо, что цех с общего согласия порешил, как это издревле практиковалось, что тот или те, которые обнажают нож или шпагу в собрании, должны быть оштрафованы фунтом воску каждый; а для того, чтобы никто из братьев не наносил другому обиды побоями, ударом ногою и т. д., всякий совершивший такое бесчинство должен быть оштрафован цехом».

Часто повторяется запрещение вообще приходить на сходку вооруженным. Оно находится в связи с повинностью сторожевой службы, которую обязаны были отбывать цехи в средневековых городах. Из этого вытекала и обязанность цехов иметь вооружение и защищать город в случае нападения.

И на цехах Южной и Западной Руси лежала обязанность защиты городов, и литовско-русские цехи в особенности играли роль при военных столкновениях с Московским государством. На эту обязанность указывают такие факты, как-то, что киевские лучники в 1499 г. давали луки воеводе к Великодню и Рождеству, а ковали и шевцы давали ему топоры и сапоги, а в привилегиях на Магдебургское право Витебску, Полоцку, Киеву специально оговаривается освобождение ремесленников от замковой службы. Однако позже, в XVII ст., различные киевские цехи несут эту повинность, виленские шапочники по примеру других цехов (с конца XVI ст.) обязаны отбывать «сторожу тестскую и выходить в поле», а сафьянники «выходить на варты». Полоцкие и брестские цехи обязаны приобрести, по требованию магистра оружие и участвовать наравне с другими корпорациями под начальством мастера-хорунжего в определенном порядке: отряд каждой корпорации занимал особое принадлежащее ему место, по старшинству.

В связи с этим и здесь запрещается являться на сходку с оружием, как и не дозволяется приходить нетрезвым, бить кулаком по столу и вообще нарушать порядок обсуждения дел. В уставе портняжного цеха в Каменце говорится: «Старшина цеха обязан в каждую четверть года созвать младших братий на сходку; если бы кто-нибудь из них не явился к назначенному часу, он должен заплатить 12 грошей штрафу; он не должен приходить на собрание вооруженным шпагой, саблей, палкой под страхом наказания двумя фунтами воску; если бы брат брату нанес оскорбление на собрании или в другом месте, то он штрафуется 4 фун. воску». В другом уставе читаем (Золотоноша): «Который брат, пришедший на сходку, мел бы безчинновать и в речь непотребную удаватися и речь брату своему перерывать, цехмистра с братиею узневажать, такового каждого в цербер или в колоду всадить и 6 грошей мает до скрыньки (в цеховую казну) дать».

Характерно и правило, содержащееся в различных виленских и Могилевских цехах, согласно которому прения на сходках и их постановления не должны разглашаться. Оно повторяется и в Ремесленном положении 1785 г. «Кто о деле, по которому рассуждаемо было в ремесленной или цеховой управе при закрытых дверях, объявит такому лицу, которое не должно иметь о сем сведения, тот за сие подвергается денежному взысканию от 3 до 10 рублей в ремесленную казну» (ст. 92).

Вообще в положении 1785 г. мы находим много постановлений этого рода, списанных с немецких и западнорусских цеховых статутов, но к тому времени в значительной мере уже успевших потерять свой смысл и значение. Жалованная грамота с большим вниманием останавливается на чисто внешней стороне дела. Так, например, она обстоятельно, пожалуй слишком обстоятельно, трактует о «благочинии и тишине»^[1]. Прежде всего она устанавливает общее положение, согласно которому «при сходе ремесленных всем и каждому предписывается обходиться тихо и мирно, выслушивая управных старшин и старшинских товарищей предложение» (ст. 83). Она приказывает «при сходе ремесленных каждому ремесленнику наблюдать благочиние как словами, так и поступками, и один другому да не подаст причины к распре или ссоре» (ст. 84).

Грамота идет и дальше и пускается в перечисление самых поступков, нарушающих это благочиние, и за каждый налагает пеню. Так, упоминается о «случае драки» (ст. 85), о том, что кто-либо «шумит, в неистовстве ударит по столу или кому-нибудь грозит» (ст. 94), совершит «безчиние при сходе ремесленных, как-то например, нарочно обольет кого или оплюет или явится пьян или непорядочно одет» (ст. 86). Грамота охраняет авторитет схода — она наказывает всякого, кто посмеет отозваться неблагоприятно о каком-либо постановлении схода («буде… дела распоряжены и ремесленных сход распущен, а кто-нибудь ремесленный станет на улице кричать говоря: что он или иной неправильно осужден или станет о том выговаривать кому-нибудь из своих собратий») (ст. 95). Мало того, наказывается и тот, кто слышал такой отзыв и не донес о нем («буде же кто из ремесленных, слыша о том, не объявит, он должен платить половину пени»).

Упоминается и о таких проступках, как например, после роспуска схода «не идет вон из горницы, или кто из схода уйдет прежде третьего удара молотком или при сходе последний войдет в горницу или войдет с оружием» (ст. 89). Таким образом, и здесь еще имеется это старинное запрещение приходить на цеховое собрание вооруженным, хотя к этому времени ремесленники, в особенности в центрально-русских городах, оружия во всяком случае не носили и никаких воинских повинностей не отбывали. О старых временах напоминает и запрещение при сходе, «кого поить или подносить питье» (ст. 87). В Западной Европе, как и в Южной и Западной России, и эта сторона в жизни цехов — устройство попоек — играла существенную роль. Самое слово «цех» (Zeche) ведь обозначает попойку.

В Западной Европе без устройства последней членам цеха ни один ремесленник не мог стать полноправным мастером. Виленские цехи еще в XVIII ст. тратили значительную часть поступавших в цеховую казну («скрыньку») сумм на пирушки, хотя каждый статут устанавливал запрещение такого образа действий.

Характерную черту западноевропейских цехов составляло всегда их монопольное положение на городском рынке. Помимо того, что привоз промышленных изделий из других городов был сильно стеснен и вследствие разного рода мер, и в силу дороговизны транспорта, цеховые ремесленники всегда устанавливали для себя исключительное право производства и сбыта изготовленных ими товаров. Для того чтобы иметь право выделки данного рода товара, нужно было входить в состав цеха, и притом определенного цеха, которому принадлежала привилегия его изготовления и продажи. Посторонним же лицам это было запрещено, и всякое нарушение цеховой привилегии строго преследовалось. Цехи вели жестокую борьбу с лицами, не входившими в состав цеха, но пытавшимися производить те же изделия, и последним нередко приходилось весьма плохо. Их избивали, изгоняли из города, уничтожали их инструменты и материалы.

Такое постановление, предоставляющее исключительное право производства и сбыта соответственному цеху, содержится уже в древних цеховых статутах и составляет неотъемлемое свойство и наиболее характерную черту цехового строя. Впоследствии, правда, с появлением кустарной промышленности и мануфактур, работающих на широкий рынок, привоз иностранных изделий усилился, а в то же время в пределах города появились предприятия нового типа, не входившие в состав цеха и не подчинявшиеся цеховым регламентам. Таким образом, постепенно монополия цехов нарушалась, но все же это происходило лишь в ограниченных пределах, ибо в большинстве случаев кустарная промышленность и мануфактуры вырабатывали изделия иного рода и качества, во многих случаях возникали в области новых отраслей промышленности, не затрагивая старых, сохранявших прежнюю форму ремесла и цеховую организацию.

Как же обстояло дело в этом отношении у нас? Признают ли южнорусские и западнорусские цеховые уставы исключительную привилегию цехов в данном районе и предоставляет ли им монополию производства и продажи товаров грамота 1785 г.

В статутах западнорусских цехов отразилась борьба последних с конкурирующими с ними посторонними элементами. Таковыми являлись иногородние и иностранные ремесленники, не только поляки и евреи, но даже немцы. В Могилеве, например, в середине XVII ст. мы встречаем двух иммигрировавших немцев — золотых дел мастеров, которые в течение трех лет занимались этим промыслом, не будучи вписаны в цех, пока их не побеспокоил узнавший об этом цех золотников. Наряду с ними имелись ремесленники, прибывавшие в города из сел и деревень, и, наконец, местные ремесленники, именуемые портачами.

«Цехи запрещали занятие ремеслом как промыслом нецеховым ремесленникам во всех юрисдиктах и домах на пространстве определенной территории. Для виленских цехов эта территория составляла все виленское воеводство, для полоцких — три мили вокруг города»^[2] «заповедная миля» — район, обычно устанавливаемый в западноевропейских городских уставах. В Могилеве нецеховые ремесленники карались денежными штрафами, цех же красильщиков подвергал конфискации их изделия, а в Вильне конфискация и товара, и инструментов является обычно практикуемой, в некоторых случаях к этому присоединяется арест и даже изгнание из города. Иногда даже запрещается общение с портачами цеховых мастеров под угрозой крупного штрафа в полкаменя воску. Если бы оказался ремесленник, который «хотел потай ремесло робить, без дозволения и ведомости братского, таковых всех выступных (портачей) цехмистер люб на сходке братерской, люб теж взявши трех братов, товарищов своих, меет судить и ветлуг поступку их карать».

Брестские сапожники и кожевники в середине XVII ст. за занятие ремеслом в домах шляхетских, княжеских, панских, духовных, кляшторных, под замком и в месте наказывают штрафом в 10 коп. на войтовский уряд, 10 на бурмистровский, камень воску до цеху. Здесь речь идет, очевидно, о работе на дому у заказчика, чем в особенности занимались портачи. За такой работой ведь гораздо труднее было уследить, чем за цеховыми мастерами, открывавшими тайно свою мастерскую. Так как портачи соглашались работать за более низкую плату, чем цеховые ремесленники, то их предпочитали последним. Появляются и торговцы, которые становятся посредниками между портачами и потребителями; торговец отбивает заказ у цехового мастера и передает его портачу. В немецких городах нецеховые ремесленники, нарушители привилегий цеха, портачи именуются Storer, что также обозначает мастера, уходящего на работу к заказчику (auf die Stor gehen — заниматься отхожим промыслом).

Лишь впоследствии «портач» стало обозначать ремесленника, не знающего своего дела и плохо выполняющего работу. В Западной Европе цехи издавна ссылались на неумелую работу нецеховых и на то, что они не отбывали стажа и не выполнили пробную работу, и лишь в виде исключения высказывали откровенно свои опасения конкуренции посторонних лиц. Напротив, в западнорусских уставах меры против портачей мотивируются не плохой работой их, а убытками от их конкуренции и тем, что они, не будучи записаны в цех, не несут государственных и церковных повинностей.

И в Ремесленном положении 1785 г. прямо говорится: «Запрещается в городе, где которого ремесла управа (т. е. цех) учреждена, того ремесла работу производить тому, кто не записан в управе того ремесла или управного дозволения не имеет» (ст. 57). Такой ремесленник не может, «не учась у записного мастера и не имея управного свидетельства, называться того ремесла мастером или иметь подмастерьев или учеников или вывеску того ремесла» (ст. 59). Отличительными признаками мастера, законно носящего это звание, является, следовательно, предварительное обучение и притом у «записного» мастера, т. е. попросту у цехового мастера, и получение на основании этого свидетельства на звание мастера. Только такой ремесленник имеет права цехового мастера, именно право называться мастером данного ремесла, право иметь вывеску, право держать учеников и подмастерьев. Таким образом, та обязательность вступления в цех, которая в петровских регламентах, правда, еще не была установлена, но вскоре стала в значительной мере, как мы видели, применяться, теперь уже определенно выражена.

Казенным ремесленникам цех не может запретить работу, но только казенную, господские ремесленники могут работать на господина (ст. 61, 62). Но и те и другие, если бы они пожелали «посторонние работы производить», обязаны «объявить в управе» и выполнить все требования, предъявляемые к вступающему в цех.

Весь вопрос заключается, следовательно, в том, каковы те требования, которым необходимо удовлетворять для получения звания цехового мастера. В Западной Европе эти требования были весьма сложны и многочисленны, так что доступ в цех для многих лиц был в действительности закрыт. Получение звания мастера было не простой формальностью, которую мог выполнить всякий, а задачей, весьма трудно достижимой и далеко не всякому доступной.

Цеховой режим знал, как мы видели, три званья и три ступени — ученика, подмастерья и мастера; только последний является полноправным членом цеха. В Германии уже для того, чтобы попасть в ученики к цеховому мастеру, необходимо было быть свободного происхождения, законнорожденным и не принадлежать к так называемым.

«позорящим» профессиям, к которым относились пастухи, мельники, льноткачи, гробокопатели, мытники и многие другие.

Те же три группы мы находим и в цехах южных и западных городов России: ученики, или хлопци, подмастерья, или млоденячки, челядински и мастера (мистры, майстры), или братья. К ученикам предъявляются все те же требования, какие мы встречаем в западноевропейских корпорациях. Принимаются только законнорожденные и сыновья «вольных» лиц, притом только «римляне и русские», в некоторых случаях, впрочем, лица всех христианских религий; но нехристиане, евреи и татары, во всяком случае не принимались; исключение составляет только виленский цех фельдшеров и банщиков, куда допускаются и нехристиане. Упоминается и о «позорящих» профессиях. Так, дети банщиков и цирюльников, по старому обычаю, не могли вступать в цехи, а по статутам могилевских шорников 1634 г., запрещалось принимать сыновей резников.

Таким образом, все эти стеснительные постановления были заимствованы из западноевропейских, в частности немецких, цеховых статутов. А между тем к этому времени прусское и другие правительства вели с этими «злоупотреблениями» усиленную борьбу, хотя и были не в силах устранить эти вековые обычаи. Но ясно, что при составлении у нас общего положения о ремесле — в противоположность отдельным цеховым статутам, которые всегда создавались при большем или меньшем влиянии самих цехов, — эти «злоупотребления» не воспроизводились. Заимствуя прусские и западнорусские цеховые уставы в грамоте 1785 г., правительство Екатерины II этого рода правил, конечно, не включало, ибо не могло допускать таких порядков.

Ввиду этого доступ к званию ученика, по положению 1785 г., является свободным. Говорится лишь о том, что «мастер да не примет ученика без двух свидетелей» (ст. 72) и что мастер обязан его «представить управному старшине и старшинским товарищам, где его спросят, как его зовут, имя и произвание, откудова он уроженец, каких он лет», и внесут «в ученичью книгу; управный же старшина да прикажет ученику быть верным, почтительным к мастеру и учиться ремеслу прилежно» (ст. 71).

Если мальчик удовлетворял всем указанным выше условиям в отношении национальности, происхождения, профессии отца, то он, по западноевропейским статутам, принимался в ученики и обязан был в течение известного времени, от пяти до семи, иногда и более лет, в зависимости от промысла и от города, пробыть в этом звании, выполняя приказания мастера. Последний обязан был обучать его, но вправе был и наказывать; до истечения срока ученичества ученик не мог покинуть своего хозяина, другой мастер не вправе был принять такого ученика, ушедшего от хозяина без согласия последнего. Становясь подмастерьем, он обязан был сделать взнос в пользу цеха, нередко и поставить угощение.

Затем следовал второй период состояния в качестве подмастерья, опять-таки в течение определенного срока, причем подмастерье получал уже известную плату, которую обыкновенно устанавливал цех. Это делалось для того, чтобы тот или другой мастер не мог отбить более умелого или опытного подмастерья, предлагая ему повышенную плату. Подмастерье жил у мастера, обязан был у него ночевать, ему запрещалось пьянство, азартные игры и т. д. Вообще устанавливался целый ряд правил относительно поведения подмастерья и его отношения к хозяину. Определялся и способ оплаты, причем подмастерье являлся помощником мастера и самостоятельно брать работу и принимать заказов не мог.

Самое тяжелое время начиналось для него, однако, по отбытии стажа, когда возникал вопрос о получении звания мастера. Тут ему, в немецких уставах в особенности, ставился ряд новых, весьма больших препятствий. Он должен был странствовать по другим городам в течение известного времени, затем выполнить пробную работу, которая нередко являлась очень трудной и дорогостоящей, ибо изготовляемая вещь успела выйти из моды, а членов цеха, присутствовавших при выполнении ее, подмастерье обязан был вознаградить. Затем следовал известный срок выжидания и, наконец, если подмастерье был допущен к званию мастера, уплата вступительного взноса и угощение членов цеха.

Вся эта сложная процедура заимствована и усвоена и западнорусскими цеховыми уставами. Срокученичества установлен в три—шесть лет, сманивать учеников запрещалось, по окончании ученичества происходило формальное «вызволение» ученика на собрании всего цеха. Он превращался в подмастерья и обязан был уже теперь сделать взнос в скрынку цеха и устроить угощение новым товарищам — последнее хотя и не всегда оговаривается, но было общим явлением.

За свою работу подмастерье получал плату — «мыто», которое и здесь устанавливалось цехом на собрании и нередко вносилось в самый статут. Очевидно, и тут имелись в виду интересы одних лишь мастеров, что видно также из того, что нередко устанавливалась максимальная плата — запрещается платить подмастерью более определенной суммы. Собственной работы он и по этим статутам не вправе иметь и до истечения срока не может покинуть мастера. Срок определен от одного до шести лет.

Статуты обязывают подмастерьев не пропускать время обеда и ужина, не привередничать в пище и постели и довольствоваться тем, что дают. Устанавливается штраф за ночлег вне мастерской. Предписывается далее строжайшее повиновение мастеру и даже его жене. Оскорбление их и даже кого-либо из членов семьи каралось телесным наказанием. И за другие проступки подмастерье наказывается «кабрачем на лавке» — таких случаев было, по-видимому, немало.

Наконец, для получения звания мастера требуется и здесь, как и в Германии, Франции и т. д., странствование (вендровка) по другим городам (в одном уставе указаны среди этих городов Львов, Ярославль, Перемышль, Краков, Люблин, Варшава), причем от этой обязанности можно было откупиться лучшее доказательство того, что этот обычай обусловливался вовсе не техническими соображениями, а, скорее, желанием затруднить доступ к званию мастера. Туже цель, по-видимому, преследовали или, во всяком случае, могли иметь тот же результат и другие заимствованные с Запада постановления значительный взнос в скрынку, угощение мастеров и пробная работа (штука), характер которой обычно нормируется самыми статутами. Золотых дел мастера в Могилеве обязаны изготовить золотой перстень, кубок, серебряную печать, виленские кушнеры требовали выставить кожух известного образца, каретники устанавливали в качестве пробной работы производство целой кареты.

Наконец, в значительной мере копию всех этих постановлений дает положение 1785 г. Прежде всего находим постановление, что «ремесленный ученик обучается ремеслу не долее пяти и не менее трех лет» (ст. 73) и «ремесленный не должен отогнать от себя ученика своего прежде, нежели определенное на выучку его время кончится» (ст. 75). Для подмастерьев срок пребывания указан не менее трех лет (ст. 68). Плата определяется и здесь — на год — собранием мастеров, «как в котором году сход ремесленных единожды о том приговор учинит» (ст. 76).

Далее идет ряд однородных приведенным выше постановлений об отношениях между мастерами, подмастерьями и учениками, касающихся не самой промышленной работы, а в сущности их совместной семейной жизни. «Ученик да будет послушен и прилежен» (ст. 55). «Подмастерье наставит ученика кротко и обходятся меж собою мирно и тихо» (ст. 53). «Мастеру, подмастерью и ученикам стараться добрыми поступками и поведением сохранить домашнюю тишину и согласие» (ст. 50). «Мастеру ученика учить порядочно, обходиться с ним человеколюбиво и сходственно здравому рассудку, без причины не наказывать» (ст. 52), в частности запрещается учеников «в пьянстве по злости и глупости без причины бить» (ст. 54). «Подмастерье да не отважится ночевать вне дома своего мастера… наипаче запрещается ему сманить с собой учеников в трактиры» (ст. 108). Все эти постановления нам кажутся в настоящее время и курьезными, и излишними, бесцельными. Но в то время они считались необходимыми, хотя уже тогда являлись в значительной мере пережитками старины.

Еще характернее такая статья, как наказывающая подмастерья и ученика «полугодичным содержанием в смирительном доме», если он «оскорбит мастера запрещенным обхождением с его женою или дочерью» (ст. 110), — она уж совершенно напоминает феодальные времена и отношения между сюзереном и вассалом.

Тут же находится, однако, старое, столь важное для всего цехового уклада правило, как запрещение подмастерью брать работу без ведома мастера. Проступок считается серьезным, ибо наказание полагается не только в виде содержания «в тюрьме вдвое столько дней, сколько работал без ведома мастера», но, кроме того, полным исключением из цеха: «После же тюрьмы ни единый управный мастер да не примет его» (ст. 109).

О странствовании подмастерьев говорится лишь вскользь: «дозволение проходить другие города прежде, нежели дозволят ему быть мастером» (ст. 68), к концу XVIII ст. оно имело уже мало смысла. Напротив, подробно грамота толкует о пробной работе — последняя, таким образом, и тут еще сохранилась. После того как подмастерье проработал у мастера три года и тот дал ему «свидетельство, что ремеслу научен, поведения доброго и достоин быть мастером», подмастерье «да представит свою работу, как лучше умеет» и три младших мастера призываются «для свидетельства той подмастерской работы. По тому, какова признана будет та работа, так и дать подмастерью управный урок и время назначить, как уроку поспеть и как тот урок поспеет, то прибавя еще несколько мастеров, освидетельствовать урок» (ст. 68). Таким образом, подмастерье должен предварительно представить одну из лучших своих работ, выполненных по собственному выбору, и только после того, как она будет одобрена, ему дается урок по указанию цеха, который в свою очередь подвергается оценке.

Лишь после всего этого, «буде урок мастера одобрят и подмастерью миновало от роду 24 года, то представить его управе при сходе ремесленных и по одобрении дать подмастерью управное свидетельство». С этим свидетельством он еще должен обратиться в городовой магистрат или ратушу, «дабы дозволено было ему в городе производить работу по ремеслу» (ст. 68).

Таким образом, ряд старинных цеховых постановлений в виде обязательности отбывания стажа ученика и подмастерья и установления срока пребывания в этих званиях, пробного урока, как и «прохождения в другие города», сохранились и в грамоте 1785 г. Исчезли только «злоупотребления» немецких цеховых уставов, как недопущение незаконнорожденных или лиц «позорящих» профессий, исчезла обязательность взносов при получении звания подмастерья, как и требование устроить цеху угощение. Последнее считалось в немецких городах весьма отрицательным явлением, с которым государство вело сильную, хотя и бесплодную борьбу. Впрочем, ему приходилось принимать меры и против чрезмерной сложности и дороговизны пробных работ. Какой характер последние приняли в городах Центральной России, трудно сказать, все зависело от отдельных цехов и их постановлений. Во всяком случае в Западной России и все упомянутые, отсутствующие в положении 1785 г. требования, предъявляемые к ученику, подмастерью и мастеру, остались в полной мере. Здесь трудность доступа к званию самостоятельного мастера была, по-видимому, гораздо больше, чем согласно екатерининской грамоте.

В тесной связи с этими сложными требованиями находились и те исключения, которые цехи делали в пользу своих — членов семьи цехового мастера. Цехи всегда смотрели на производство промысла как на наследственное право, и в наиболее старинных западноевропейских цеховых уставах промысел только и переходит по наследству от отца к сыну или к мужу дочери. И впоследствии членам семьи мастера отдается предпочтение перед посторонними лицами, и нередко старшины цеха заявляют подмастерью, желающему стать мастером, что они готовы его принять, однако же с тем, чтобы он, согласно установившемуся обычаю, женился на дочери мастера.

Это находится в связи с обязанностью цеха обучать бедных детей своих членов, если родители их умерли, как и вообще заботиться о детях и вдовах мастеров. Отсюда всевозможные льготы, предоставляемые сыну мастера или подмастерью, вступающему в брак с дочерью или вдовой его, как и льготы вдове, продолжающей промысел мужа. Те сложные требования, которые нередко делали посторонним доступ к званию мастера почти невозможным, для этих привилегированных лиц сильно смягчаются. Не только сокращаются взносы и обязанность выжидания, но даже срок стажа уменьшается, нередко отпадает и трудная пробная работа, хотя она, казалось бы, являясь средством проверки знаний подмастерья и степени его подготовленности к выполнению работ, должна бы быть одинаково обязательной для всех кандидатов независимо от их отношения к членам цеха.

В уставах цехов западнорусских городов XVI—XVIII ст. этот принцип непотизма и идея наследственности выразились в полной мере. Если, по свидетельству Виленского магистратского суда, в середине XVII ст. сыновья мастеров и те, кто женится на дочерях и вдовах их, выполняют предъявляемые к прочим лицам требования лишь в половинном размере, то анализ цеховых уставов показывает, что у большинства цехов эти льготы составляли более половины. Например, взнос для этих лиц равнялся всего одной пятой требуемой с прочих суммы, иногда, вместо взноса в цеховую казну и угощения, подмастерье, женясь на дочери мастера, обязан был только поклониться цехмистрам. Мало того, «все эти формальные льготы для сыновей и женящихся на дочерях, вдовах мастеров были гораздо меньше фактических льгот. Внести взнос, сделать пробную работу для них было гораздо легче, чем для простых подмастерьев. В этом отношении произвол мастеров не был ничем стеснен. Если сверхстатутные требования от сторонних подмастерьев-кандидатов в мастера могли вызвать вмешательство магистрата по жалобам последних, то пропустить „фуксом“ в мастера кровного или не кровного родственника для мастеров не представлялось ни трудным, ни опасным»^[3].

На правах цехового мастера могли продолжать промысел и вдовы, даже не вступая снова в брак с подмастерьем, но с тем, чтобы они и не выходили замуж за нецехового. Им даются подмастерья, которые получают определенное мыто и не могут оставить назначенное место.

В грамоте 1785 г. только и сохранены эти права вдовы, тогда как ни о каких преимуществах сыновей мастеров или подмастерьев, вступающих в брак с их дочерьми или вдовами, вообще о наследственности права на промысел уже нет речи. И эти «злоупотребления» — они таковыми считались в Германии, — следовательно, исчезли. Говорится лишь, что «вдове записного в управе мастера дозволяется продолжать мужнино ремесло и иметь подмастерьев и учеников… По прошествии года вдова да объявит, желает ли она продолжать ремесло, что ей на волю отдается. Малолетних же детей ремесленника обучать ремеслу», — прибавлено и здесь (ст. 67).

Раз, с одной стороны, для посторонних лиц устанавливались многочисленные, трудноосуществимые требования, а в то же время для «своих» вводились всякого рода льготы, то вполне естественно последние должны были по преимуществу проходить в мастера цеха, тогда как для прочих доступ был нередко закрыт и они образовывали все более увеличивавшуюся с течением времени группу постоянных подмастерьев. В Западной Европе такое возникновение значительной в количественном отношении категории подмастерьев-рабочих относится к весьма ранней эпохе, уже к XIV—XV вв. Наличность такой обособившейся группы подмастерьев, отделившейся от цеховых мастеров, для которой званье подмастерья не является лишь переходной ступенью к положению самостоятельного мастера, выражается в образовании особых союзов подмастерьев и устройстве последними забастовок.

Подмастерья с их специфическими, отличными от интересов цеховых мастеров нуждами и потребностями объединяются в организации, которые принимают первоначально внешнюю форму безобидных религиозных братств, хотя в действительности уже с самого начала имеют в виду и мирские цели. Впоследствии же они решительно преследуют свои экономические задачи, в частности не только настаивают на своем признании мастерами и городом, но и ведут борьбу за сокращение рабочего дня и увеличение заработной платы. Нередко с этой целью они вступают в сношения с подмастерьями тех же промыслов в других городах, подобно тому как и цехи различных городов и местностей, но тех же или смежных специальностей собираются и образуют более широкие территориальные организации^[4].

Стеснение доступа в цех, обнаруживающееся, как мы видели, в статутах цехов западнорусских городов, должно было и здесь привести к созданию избытка в подмастерьях и появлению таких подмастерьев, которые большую часть своей жизни оставались в этом положении, не имея возможности ни открыть собственную мастерскую, ни принимать заказы, ни обучать других лиц. Отсюда, естественно, столкновения между ними и хозяевами, борьба за улучшение своего зависимого положения, стремление создать собственную организацию наряду с корпорацией мастеров.

В уставе виленских переплетчиков 1665 г. запрещаются забастовки подмастерьев, в других уставах не дозволяются соглашения между ними и учениками, направленные против хозяев. В 1667 г. подмастерья виленского портняжного цеха жалуются в магистратский суд на своих мастеров за побои во время цеховой сходки и суда. Из дела видно, что мастера по цеховой сходке постановили «выбить канчуками» подмастерья, ушедшего от мастера за то, что тот не уплатил ему долга. На такую же неуплату долга мастером жалуется в магистратский суд подмастерье бритского цеха. В 1788 г. между подмастерьями и мастерами виленского каретного цеха происходили ссоры и распри в продолжение целого месяца, так что вновь вступивший мастер даже не мог сделать причитавшегося с него взноса в цех.

В западнорусских городах подмастерья уже успели выделиться в особые корпорации. Такой союз под названием «господа» объединял всех подмастерьев данного промысла, имел свою скрынку, устраивая свои сходки, наблюдал за поведением подмастерьев. Без ведома и согласия старшего господы мастер не может удалить подмастерья до срока, как и последний не вправе покинуть мастера. Неплатеж мастерами мыта дает право старшему отобрать у него подмастерья, причем другим подмастерьям запрещалось работать у этого мастера, пока не будет получено удовлетворения. В случае злоупотреблений со стороны подмастерья или неповиновения подмастерья мастер жалуется на него старшему господы, а не цеху. По жалобе старшего мастер, неправильно обвинивший своего подмастерья в воровстве, подлежит штрафу, и подмастерье имеет право покинуть его до истечения срока службы^[5].

И в положении 1785 г. предусмотрено существование подмастерской управы, состоящей из подмастерского выборного и двух поверенных; они «под смотрением и надзиранием старшин цеха во охранении доброго порядка» имеют управу по ремеслу «до подмастерьев или учеников» (ст. 46). Подмастерская управа имеет свой ларец, собирается каждые четыре месяца, ей подаются жалобы на подмастерья или на ученика, цех выслушивает ее мнение во всех случаях, касающихся подмастерья или ученика (ст. 46, 47, 48). Таким образом, этот институт, имевший первоначально боевой характер, здесь превращен в подчиненный цеху орган, введен в цеховое управление, вполне узаконен, но вместе с тем и лишен своего прежнего значения. Он не ведет уже борьбы с мастерами, а, напротив, является удобным для них орудием надзора за подмастерьями. Это заметно уже в характере господы в западнорусских цеховых уставах и еще более ярко обнаруживается в подмастерской управе положения 1785 г.

Наконец, цеховые статуты придавали всегда большое значение надзору за промышленной деятельностью ремесленника и регламентации промысла. Они определяли порядок закупки сырья, требуя, чтобы мастер, приобретший материал, по желанию другого делился с ним, устанавливали качество изготавливаемых товаров, виды применяемых в производстве инструментов, запрещая введение не предусмотренных цехом новшеств. В них мы находим максимум числа учеников и подмастерьев, которых вправе держать мастер, — в предупреждение чрезмерного расширения предприятия, как и предельное количество товара, которое вправе изготовить мастер.

Цехи присваивают себе право и таксировать цены на изготовляемые товары, запрещая членам продавать их дешевле определенного уровня. Последнее, правда, вызывает протесты и противодействия со стороны городского магистрата, который, напротив, пытается определять максимум дозволенной мастеру цены в интересах потребителей, но эти попытки нередко оказываются безуспешными.

Эти содержащиеся в немецких и других западноевропейских цеховых уставах постановления во многих случаях заимствованы также западнорусскими цехами. Так и здесь число подмастерьев, которое может иметь мастер, не превышает трех. Другими постановлениями запрещается утайка материала, полученного от заказчика, и вменяется в обязанность мастерам добросовестная работа. И здесь находим установление цен производимых мастерами изделий или же самими на цеховых сходках; статуты воспрещают мастеру продавать дешевле других и покупать дороже. Магистраты и тут ведут борьбу с дороговизной цеховых изделий, пытаются установить со своей стороны максимальные таксы, но последние остаются на бумаге.

В Ремесленном положении также обращается внимание на то, чтобы мастера производили «по ремеслу работу добрую» и каждый бы отправлял ремесло, «сколько умеет, исправнее и без недостатков» (ст. 31), причем «мастер долг имеет смотреть за добротою работы» своего подмастерья или ученика, а управа — за добротою работы мастеров, почему старшина и старшинские товарищи «долг имеют обозреть работы ремесленников» (ст. 33). Мало того, управа назначает «срок, в который какой работе поспеть можно», чтобы в случае жалобы на медленность чинить «правильное взыскание» (ст. 35). Напротив, как и следовало ожидать, «запрещается сходу и управе установлять цену работы» (ст. 32), и в случае жалобы на неумеренную цену управа обязана «свидетельствовать и оценить по истине» (ст. 34).

Таким образом, западнорусские цеховые статуты XVI—XVII ст. являются почти полным отражением западноевропейского цехового строя, воспроизведением почти всех черт иностранной цеховой организации, в том числе и тех «злоупотреблений» цехов, с которыми государство, в особенности в Германии, усиленно боролось. Напротив, положение 1785 г., будучи актом правительственным, конечно, последних совершенно не знает и вообще является гораздо более упрощенной копией иностранных, в особенности прусских цеховых постановлений, хотя организация значительно усложнена, если сопоставить ее с цехами петровской эпохи.

• [1] Дитятин. Устройство и управление городов России. Т. I. С. 491.
• [2] Клименко. Западно-русские цехи. С. 130.
• [3] Клименко. Западно-русские цехи. С. 102.
• [4] См.: Кулишер. Лекции по истории экономического быта Западной Европы.
• [5] Клименко. Западно-русские цехи. С. 82—83.