Поведенчески-ориентационные и социально-организационные жизненные силы культурной системы

Поведенчески-ориентационные силы культуры.

Составляющие этих жизненных сил — культурные регуляторы, трансляторы и детерминанта.

Регуляторы — нормативно-поведенческий комплекс, или нравы: нормы, образцы поведения, отношения друг к другу, к себе подобным, к своим и чужим, к труду, семье, государству, правителю и так далее, так называемый этос культуронации, нормативно-регулятивная система поведения представителей конкретной культуры, имеющая значение «физиологии» культурного организма.

Это поведенческие предписания, нравственные законы общества, моральные максимы. В христианстве они четко выражены в 10 ветхозаветных заповедях: не должно быть иных богов, кроме Господа нашего, не делай себе кумиров, не поминай имя Господа напрасно, соблюдай день субботний, почитай родителей, не убивай, не прелюбодействуй, не воруй, не лжесвидетельствуй, не завидуй и не зарься на чужое.

В индуизме это триварга, включающая дхарму, артху и каму, которые предписывают правила поведения в трех важнейших областях человеческого существования. Дхарма — то, на чем держатся мир и общество: закон, долг, обязанность, устои. Общая дхарма людей — правда, чистота, беззлобность, непричинение вреда другим. Следование собственной дхарме — основа индуистской морали. Индуизм иногда определяют как «дхарму сословий и жизненных стадий человека». Каждый индуист должен соблюдать свою дхарму в соответствии со своим происхождением, сословной принадлежностью и возрастом. Артха — правила управления государством, организации хозяйства страны, учение об управленческих методах, правилах ведения войны. Кама содержит правила удовлетворения телесных потребностей, прежде всего осуществления чувственной любви.

В религии иранцев достаточно наглядно прослеживается смена культурных принципов и образцов в связи с распространением зороастризма: Ахура-Мазда как божество справедливости требует верности договору, честности, помощи слабым, тогда как предшествующий ему Индра и связанные с ним воинственные божества ориентируют своих последователей на то, что процветание в этой жизни и спасение в следующей достигается богатой добычей и обильными жертвоприношениями. «Мужи, ездящие быстро, обладающие хорошими конями, призывают меня, будучи окруженными в бою. Я возбуждаю вражду. Я щедрый Индра. Я вздымаю пыль, моя мощь несокрушима. Я делал все. Никакая божественная сила не может сдержать меня, неудержимого. Когда глотки сомы, когда песни опьяняют меня, тогда устрашаются оба беспредельных пространства» (Ригведа 4, 42). Согласно же требованиям Ахура-Мазды, человек должен стать на сторону порядка, добра, милосердия, справедливости и отказаться от насилия и захватов.

В исламе существует шариат — специальный свод правил, законов, предписаний, которыми верующие должны руководствоваться во всех жизненных ситуациях, чтобы достичь нравственного совершенства, мирского благополучия и загробного блаженства.

Наряду с прописанными и освященными религиозным авторитетом нормами, правилами и принципами поведения в органической культуре существуют светские нравы, моральные кодексы, а также большой пласт невербализованных и неотрефлектированных моделей и технологий поведения, составляющих жизненный мир и образ жизни представителей той или иной культуры. Очень часто подсознательны и невербализованы «предпочтения, оказываемые некоторым людям и животным, тонкости отношений между мужчиной и женщиной, привычки укладываться спать и вставать, способы сберегать и тратить деньги, реакции на удовольствие и боль»¹. В. Овчинников в своих записках об Англии отмечал, что англичанин не может объяснить, почему умываться из наполненной емкости приятнее и удобнее, чем проточной водой. Аналогично и русский не осознает, отчего умывание водой живой, струящейся лучше, чем водой стоячей.

Чем больше поведенческих реакций и моделей усвоено бессознательно и выполняется автоматически, тем устойчивей культура, тем она органичнее, и тем более свободен и уверен в своей жизни человек, представитель такой культуры. Культура, представителям которой приходится рационально обосновывать и высчитывать оптимальные модели поведения во всех жизненных ситуациях, во-первых, не может быть органической, во-вторых, с неизбежностью приводит к ситуациям дисгармонии в отношении человек — окружающая среда и, в-третьих, делает человека беззащитным против манипулятивного воздействия, навязывания несвойственных ему, но нужных манипулятору поведенческих стандартов.

Изменение каждой отдельно взятой поведенческой нормы не трансформирует культурную систему в целом, но из-за того, что эти нормы, модели и технологии тесно спаяны в единый комплекс жизнеосуществления, масштабное разрушение, вымывание или замена их приводят к перерождению, дезинтеграции или окончательному исчезновению органической культурной системы, к той ситуации, когда культура утрачивает свою жизненную силу, перестает быть жизнестойкой и самовоспроизводящейся. Это оказывает деструктивное воздействие и на личность, так как вторжение в жизненный мир, необходимость рефлектировать относительно того, что делалось ранее неосознанно, создает ситуацию повышенной напряженности личности, возрастания ориентационных усилий. Отход от само собою разумеющихся норм, правил, образцов лишает человека уверенности в оправданности и целесообразности его именно такого, а не иного жизнеосуществления. Результат всего этого — повышенная тревожность, депрессивность, неврозы. Усвоенные с естественной самоочевидностью поведенческие нормы, законы и правила — это те желанные автоматизм и несомненность, которые создают чувство укорененности, правильности всей жизни и отдельных действий авторитетом социального опыта предков и селекцией наиболее приемлемых, оптимальных, удобных и целесообразных способов решения житейских проблем. В этом плане нормативно-поведенческий комплекс культуры, являясь ее жизненной силой, служит источником жизненных сил личности.

Другая составляющая поведенчески-ориентационных жизненных сил культуры — трансляторы: механизмы передачи жизненного опыта, воспроизводства «живой ткани» культурного организма и всей культурной системы: ритуалы, обряды, обычаи, традиции, система образования и воспитания.

Условием непрерывности и согласованности культурного бытия является передача поведенческих реакций, отвечающих всем стандартам данной культуры, проверенных временем и аккумулировавших опыт всех предшествующих поколений и в силу этого обладающих универсальностью и внутренней согласованностью, воспроизведение их в новых поколениях, у каждого нового члена культурной системы.

Когда ребенка кормят, купают, держат на руках и украшают, мириады скрытых, никак не оговоренных навыков передаются ему руками, держащими его, голосами, звучащими вокруг, модуляциями колыбельных и похоронных песнопений, писала американская исследовательница М. Мид². Наряду с непроизвольной передачей в каждой культурной системе существуют специальные механизмы навязывания, формирования, культивирования определенных поведенческих реакций, отношений к тем или иным жизненным ситуациям, акцентировки ценностно-смысловых аспектов бытия.

Ритуалы и обряды — коллективные символические действия, предназначенные вызвать у участников определенные сходные эмоции и на подсознательном уровне закрепить ценностно-иерархические представления и предпочтения, сформировать определенную установку и отношение к окружающему. В них заложены ценностный шифр культуры и механизм закрепления необходимых стереотипов отношения к природной и социальной действительности.

Важнейшими механизмами воспроизводства качественно своеобразной культуры, ее жизненной силой являются обычаи и традиции. Они обеспечивают стойкую историко-генетическую преемственность в развитии культурного организма, несмотря на смену поколений. Соблюдение обычаев как совокупности социально признанных образцов поведения, предназначенных решать жизненные проблемы в той или иной сфере в конкретных ситуациях, гарантируется властью массовой привычки и социальным контролем общественного мнения. Обычай радушно принимать гостей, засылать сватов, носить траур, хоронить покойников в могилах или сжигать на огне, ходить только с покрытой головой, выращивать подсолнухи, делать резные ставни, почитать старших, вешать скворечники и многое другое диктуется обычаем и воспроизводится в культуре без объяснений и часто неосознанно. Но если что-то делается вопреки обычаю, это сразу вызывает неодобрение или осуждение. Нам часто приходилось и приходится слышать относительно чего-то неправильно сделанного: «Как-то это у вас не по-русски», или «Как-то не по-людски», или «Надо же сделать, как положено», при этом вопрос о том, кем «положено», почему и для чего, часто просто не возникает. В этой очевидной обязательности следования образцу — сила обычая и залог сохранения культурной фактуры.

Традиция, в отличие от обычая, сосредоточена не столько на регламентации поведения, сколько на общности понимания и интерпретации накопленных в прошлом смыслов, значений, ценностей. «Культура создается свободным субъектом и есть своеобразное его самопроявление, частью живое и становящееся, частью словно отрывающееся от субъекта и застывающее в форме традиции, которую он свободно приемлет, одобряет и видоизменяет соответственно „духу“ или целому культуры, т. е., в конце концов, соответственно себе самому»³.

Главное содержание традиции — дух народа, та смысловая матрица, которая создает самобытный социальнодуховный организм — этнокультуру. Можно согласиться с утверждением, что «многообразие существующих в мире культур в значительной мере обусловлено многообразием соответствующих культурных традиций»⁴.

Традиция транслирует смысложизненные ориентации, такие как стремление к накоплению богатства или к нестяжательству, преобразовательное или приспособительное отношение к природе, а также экстравертную или интровертную направленность личности, эгоизм или альтруизм, воинственно-конфликтное или дружески-солидаристское отношение к соседям и другие подобные, носящие интегральный характер. Под культурной традицией понимается то, что сохраняет определенную культурную систему, обеспечивает ее качественное своеобразие, самовоспроизводимость, самотождественность в истории, непрерывность жизни культуры вопреки прерывности жизней отдельных ее представителей и смене людских поколений.

Традиция, понятая как культурное наследование и наследие, предстает как жизненная сила культуры, ее «естественно-историческая детерминация в процессе спонтанного системообразования», как механизм сохранения и воспроизведения культурных констант. Содержанием традиций при этом считают общественные установления, ценности, идеи, религиозные верования, поведенческие нормы и образцы, личностные ориентации³.

Наиболее сильна в культуре религиозная традиция, так как здесь воспроизведение духовных смыслов и образа жизни освящается высшим абсолютным божественным авторитетом.

С разбожествлением мира, нарастающими процессами урбанизации, повышением социальной мобильности (и вертикальной, и горизонтальной) и, как следствие, социальной фиксации стратификационных, национальных, конфессиональных, регионально-культурных групп воздействие рассмотренных выше механизмов трансляции социального опыта становится недостаточным. Возникает потребность в целенаправленном воздействии, в приложении специальных волевых усилий в этой области. В ответ на такую потребность общество формирует социальный институт образования как институт культурного воспроизводства. Этот институт тогда является жизненной силой определенной культурной системы, когда работает не только на воспроизводство знаний о мире, свойствах окружающих явлений и способах обращения с ними, но прежде всего на воссоздание в новых поколениях всего комплекса жизненных сил культурного организма: языка, самосознания, исторической памяти, ценностно-смыслового комплекса культуры, нравственности, патриотизма, активной заинтересованной позиции в сохранении своего государства и своей культуры.

Только кулътуроцентричное и национально ориентированное образование является жизненной силой культуры.

Некоторые ученые, например американский антрополог М. Херсковиц, различают социализацию и инкультурацию как процессы «освоения в детстве общечеловеческого способа деятельности» и «вхождения индивида в конкретную форму культуры». Совершенно очевидно, что в здоровой органической культуре социализация и инкультурация, а также образование и воспитание неотрывны друг от друга.

Поведенческая детерминанта (менталитет) — глубинная структура культуры, «пласт общественного сознания, совокупность механизмов психологических реакций и базовых представлений, характерных для разных социальных общностей»⁶. Это относительно целостная совокупность навыков духа: мыслей, чувств, образов, верований, стереотипов восприятия, которая создает картину мира и детерминирует единство культурной традиции органического сообщества. Будучи мощной детерминирующей и ориентирующей силой культуры, менталитет имеет солидную долю в осуществлении регулятивной и трансляционной функций. Он содержит бессознательные и полусознательные культурные шифры, коды, в которых запечатлен исторический опыт этнои культурогенеза. Он передается на уровне коллективного бессознательного и составляет основу психического строя и умственного склада индивидов, способы реакции на окружающую действительность, неосознанные установки и ориентации, стереотипные образы действий. Эти «геномы» культуры в силу своего индивидуального характера и психической глубинности не поддаются сознательному воздействию или изменению, чем придают культурной системе целостность, устойчивость, качественную самотождественность при всех поворотах социальной и политической судьбы. Эта жизненная сила культуры проявляется в идеалах, ценностных предпочтениях, стремлениях и ожиданиях представителей той или иной культурной системы.

Этим понятием выражается особенный умственный, психический и нравственный строй этноса, сложившийся под воздействием исторических условий развития народа и наследуемый от поколения к поколению. Эта определенная психическая и интеллектуальная склонность, заданность, равно как и ориентированность на те или иные ценности, проявляется как социальный генетический код общности и воспроизводится с устойчивостью физических расовых признаков. От их целостности, свободы и аутентичности проявлений зависит жизненность культурной системы и ее «здоровье», так как при их подавлении, ломке, замещении чужеродными элементами культура утрачивает свою органичность, способность к самовоспроизведению, самосохранению и самореализации. Отдельный человек и народ в целом не могут произвольно изменить менталитет, не могут и победить его: подавление определенных сущностных для народа черт, противоречие им может привести лишь к тому, что они проявятся, вылезут в другом месте, в искривленном виде или отрицательном значении.

Менталитет — живая, действующая, функционирующая структура духа. Он накладывает свой отпечаток на все сферы человеческой жизни, проявляется в хозяйственной, политической, правовой, нравственной, религиозной, художественной, научной деятельности. Действие этой мощной социальной силы сказывается как на макросоциальном, так и на микросоциальном уровнях. Если какая-то идея или реформа соответствуют менталитету общества, они воплощаются быстро и безболезненно, как бы естественно врастая в общественную жизнь или произрастая из нее, а не конструируются и не насаждаются искусственно. Если же идея или реформа противоречат ментальным ориентациям общества, то они обречены на провал, на искажение и деформацию до неузнаваемости или полной своей противоположности.

«Есть особенности народной психологии, есть черты национального характера и гения, которые надлежит принять как типический феномен и внутренне неизбежный двигатель судеб страны, — пишет Вяч. Иванов. — Как бы мы ни объясняли их, — географическими и этнографическими условиями и данными материального исторического процесса или причинами порядка духовного, — мы равно должны признать их наличность, действенность, быть может провиденциальность в развитии народа. Мы ошиблись бы в своих предвидениях наступающего и в своем делании общественном, не учитывая их как живые силы (выделено нами. — Т.С.); и, напротив, многое разглядели бы под поверхностью вещей, в подсознательной сфере коллективной души, где таятся корни событий, если бы путем синтеза и интуитивного проникновения могли разглядеть их сокровенную природу»⁷.

Пережитые события истории, приобретенный на заре формирования этноса социальный опыт оставляют определенный духовно-психический по субстрату, образный и структурный по форме осадок, который впоследствии во многом задает строй и ориентированность этнокультурной системе, определяет ее предпочтения и склонности в ситуации меняющейся действительности.

Это, на наш взгляд, достаточно отчетливо проявляется, например, в христианстве, где истина вселенская усваивается разными народами по-своему. Апостол Павел в послании коринфянам писал: «Умоляю вас, братия, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы вы все говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и в одних мыслях. Ибо от домашних Хлоиных сделалось мне известным о вас, братия мои, что между вами есть споры. Я разумею то, что у вас говорят: „я Павлов“; „я Аполлосов“; „я Кифин“; „а я Христов“. Разве разделился Христос? Разве Павел распялся за вас? Или во имя Павла вы крестились?» (1 Коринф. 1, 10−13). Апостол обеспокоен различиями в восприятии и усвоении христианства разными народами. Сегодня мы это констатируем как очевидность.

Или взять другой аспект: факт синтеза греческой и римской культур не вызывает сомнения, но, видимо, соединились они в разных пропорциях у греков и римлян. Иначе чем, как не ментальными особенностями народов, объясняется художественно-эстетический и мистический уклон греческого православия, с одной стороны, формально-организационный и рационалистический уклон римского католицизма — с другой.

Такую же картину ментальных различий демонстрирует эпоха Возрождения. «Разбожествление» мира и «разцерковление» социума мы видим в форме «южного Ренессанса» и «северной Реформации». У народов цивилизованной дохристианской Европы проявляются художественно-ремесленная, ценностно-эстетическая и торговая доминанты, у народов, бывших до христианства варварскими, — рационалистическая, утилитаристская и индивидуально-предпринимательская.

Славянские народы, на процесс этногенеза которых сильное влияние оказало греческое православие, составили вместе с ним Восток Европы, в то время как романогерманский мир — ее Запад. И здесь явно видны ментальные различия. А. Хомяков отмечал их, например, в таком факте, что «праздник праздников» в западноевропейском христианстве — Рождество, а в православии — Пасха. В рамках этой логики некоторые исследователи утверждают, что можно говорить о рождественской и пасхальной культурах. Для первой главное события священной истории — рождение Христа, его вочеловечивание как «акт участия Бога к человеку и в судьбе человечества», как оправдание человеческого наличного бытия таким, какое оно есть. Для пасхальной же культуры важнее всего призыв к человеку уподобиться Богу, указание пути к спасению и жизни вечной. Это призыв к ответной любви человека к Богу, к богочеловеческому восхождению, к осуществлению христианского идеала. Здесь проявляются человекобожеский посюсторонний гуманизм западного христианства, с одной стороны, богочеловеческий теизм и эсхатологический идеализм восточного христианства — с другой.

Ментальные особенности народа видны и в политике. Например, в солидаристской или властно-поработительской установках в отношении к соседям или завоеванным территориям. Распространенным среди ученых является мнение о том, что Российская империя отличается от империй западных тем, что не разделяется на метрополию и колонии, а включает в себя, «усыновляет» новые народы на равных. Западные же империи делят народы и страны на господ и хозяев, устанавливают отношения господства-подчинения.

Индивидуалистическая и коллективистская ориентации проявляются в политической сфере в том, что на Западе государство строится на принципе недоверия власти, чем детерминируется востребованность разделения властей: законодательная и исполнительная контролируют и ограничивают друг друга, они обе контролируются судебной, а за всеми тремя следит четвертая власть — пресса. На Востоке, в России в частности, видна постоянная тенденция к слиянию, соединению властей, к ее централизации и концентрации в руках одного индивидуального или коллективного субъекта. Так проявляется ментальная немотивированная и рационально не аргументированная установка доверия к власти, эффект наделения властвующего субъекта харизмой. Как иронично, но прозорливо заметил один из наших политических журналистов, при одинаковом механизме президентских выборов в США и России они реализуют разные чаяния народов: американцы выбирают себе слугу, а мы себе — господина. Это высказывание утрированно, но по сути верно отражает наши ментальные различия.

П.Е. Астафьев, например, считает, что стремление к властвованию, управлению, наведению и удержанию порядка чуждо русским. Наш народ, отмечает он, менее всего юридический или политический народ, в очень слабой степени — социально-экономический и в высшей — нравственный и нравственно-религиозный. «Именно потому, что выше и ценнее всего для него его душа и ее спасение, и относился русский народ всегда более или менее равнодушно, а часто даже враждебно к внешне организаторским задачам вообще, оказывал и мало склонности, и мало способности к формальной организации и организованной деятельности». Возражая В. Соловьёву, утверждавшему, что факт призвания варягов на правление и властвование — это акт национального самоотречения русских, П. Е. Астафьев отстаивает другую позицию. «Отрекаясь от той организаторской власти и работы, которых он сам, во имя свободы и целости своего личного внутреннего мира, чуждался, себе не хотел, народ, очевидно, ни от какого-либо своего достояния или дорогого ему блага в чужую пользу не отрекался. Он только оставался верен своим глубочайшим и жизненнейшим интересам, передавая в другие руки непосильную для него самого и нежелательную тяготу необходимого внешнего служения общему делу своей земли. Не свое право или свою власть

передавал он этим актом варяжским князьям, но служение необходимому общему делу. И священный, и авторитетный характер этой призванной власти и народом, и самой этой властью всегда сознавался как непоколебимо покоящийся не на личном праве облеченных властью лиц, как это было во всей Западной Европе, а на их служении необходимому для народа, но не принимаемому им на себя во имя других, более дорогах ему интересов делу"⁸.

На проявляющиеся в науке ментальные особенности обращал внимание Вл. Ламанский, отмечая: «Нельзя не видеть того внутреннего антагонизма, который проходит через всю западноевропейскую историю… деятели и участники этой многовековой постоянной борьбы, романские и германские ученые невольно и бессознательно вносят в историческую науку свои племенные пристрастия»⁹.

П.Е. Астафьев о ментальных особенностях науки и искусства отзывался так: тогда как один неподражаем в точности и глубине анализа, другой с любовью ищет всюду аналогий; один стремится достигнуть полноты в специальной области своей, другой от всякой частности стремится к высшим обобщениям; для одного дороже всего принцип, проведенный последовательно до крайних выводов своих (таков француз), другой (типичен в этом отношении англичанин) не дорожит особенно ни чистотой начала, ни крайними его выводами, интересуясь более всего средними основными положениями; один весь погружен в накопление и систематизацию холодного, бесстрастного объективного знания, другой ищет мудрости и больше интересуется изучением субъективного духовного мира. Аналогично, считает мыслитель, обстоит дело и в искусстве: один ищет красоты, другой — гармонии, а третий возвышенного; один пытается рисовать даже в музыке, другой — внести движение даже в живопись; один все символизирует, другой стремится к объективной передаче, а третий дидактичен… «Эти-то особенности руководящих мотивов, задач, приемов и оценки и создают национальную науку и национальное искусство…»¹⁰.

Социально-организационные силы культуры составляют принципы социального соединения индивидов, жизненная форма или организация их объединенного совместного бытия, а также волевой, интеллектуальный и эмоционально-побудительный центр — элита.

Значимой жизненной силой органической культурной системы являются принципы социального соединения индивидов, социально-организационные и социальностратификационные модели совместности, солидарности, способы социального соединения, разделения функций, соподчинения, осуществления коллективной целесообразности. Это принципы бытия и архитектоники социального тела культуры: индивидуализм, коллективизм, общинность, соборность, приоритетность выполняемых социальных функций, конфликтологическая и солидаристская парадигмы самоутверждения и им подобное.

Человеку не даны от рождения механизмы и способы устроения и организации совместной жизни, и он вырабатывает их в процессе исторического развития. Способы организации и механизмы осуществления совместной жизни и деятельности составляют социальную сферу культуры. Разные аспекты ее зарождения, становления, раннего существования наиболее ярко описаны Л. Морганом в работе «Древнее общество», Ф. Энгельсом в «Происхождении семьи, частной собственности и государства», М. М. Ковалевским в работе «Происхождение семьи, рода, племени, собственности, государства и религии», К. М. Тахтаревым в работе «Сравнительная история развития человеческого общества и общественных форм», 3. Фрейдом в работах «Тотем и табу» и «Будущее одной иллюзии». Ими показано, как, утверждаясь в мире природы в качестве коллективного субъекта, люди организуют свою совместную жизнедеятельность, находят оптимальные формы социального соединения и взаимоотношений.

Заметим, что у каждой конкретной культурной индивидуальности способы, формы, модели социального соединения и социальной взаимосвязи свои.

Противоположность коллективистского и индивидуалистического типов культуры отмечал В. Соловьёв в своей статье «Три силы». Первая из сил, конституирующих человеческий социум, «стремится подчинить человечество во всех сферах и на всех ступенях его жизни одному верховному началу, в его исключительном единстве стремится смешать и слить все многообразие частных форм, подавить самостоятельность лица, свободу личной жизни. Один господин и мертвая масса рабов — вот последнее осуществление этой силы». Но вместе с этой силой действует другая, прямо противоположная; она «стремится разбить твердыню мертвого единства, дать везде свободу частным формам жизни, свободу лицу и его деятельности; под ее влиянием отдельные элементы человечества становятся исходными точками жизни, действуют исключительно из себя и для себя, общее теряет значение реального существенного бытия… Всеобщий эгоизм и анархия, множественность отдельных единиц без всякой внутренней связи — вот крайнее выражение этой силы»¹¹. Положительный синтез двух обозначенных крайностей видится мыслителю в примирении высшего единого начала со свободной множественностью частных форм и элементов.

Два противоположных начала, по мнению В. Соловьёва, вполне выразили себя в восточном и западном мирах. Эти же две крайности проявляются на уровне личности как индивидуалистическая и коллективистская позиции.

Реализация принципа индивидуализма в культуре дает приоритет частного бизнеса и рыночно-конкурентной модели в экономике, выражается в либеральной системе политической организации, утверждает конфликтологическую парадигму межличностных и межгрупповых взаимоотношений и взаимодействий. Классическое выражение этой парадигмы дает работа Л. Козера «Функции социальных конфликтов», в которой констатируется благотворная роль конфликтов для общества, их значение в социальном творчестве и социальной организации совместной жизни. Конфликт здесь предстает как норма и необходимое условие социальной жизни¹². Л. Козер выделяет следующие функции конфликта: образование групп, установление и поддержание нормативных и физических границ групп; установление и поддержание относительно стабильной структуры внутригрупповых и межгрупповых отношений; социализация и адаптация индивидов и социальных групп; создание и поддержание баланса сил; получение информации об окружающей среде в виде сигнала об имеющихся проблемах и недостатках; стимулирование нормотворчества и социального контроля; побуждение к созданию новых социальных институтов.

Индивидуализм, состязательность, конфликтность, личностное противостояние социуму и частно-оборонительная позиция в отношении окружающих являются действенными принципами социального соединения, устроения коллективной жизни и динамичного социального организма, как показала история развития западного мира. Это принципы его социальной морфологии и физиологии. Без индивидуализма во всех его проявлениях не было бы западного мира как самодостаточного и саморазвивающегося организма. Но в своих крайних и тотальных проявлениях индивидуализм, эгоцентризм, атомарность, отгороженность от общества приводят к трагической ситуации отчуждения личности от общества, от его социальной жизни и культуры. Включенность в общественную жизнь носит в таком случае инструментально-технологический характер, и расплатой за это служит ощущение одиночества, заброшенности, «не для себя бытия», а также ситуация смыслоутраты.

Коллективизм, взаимопомощь, солидарность — столь же действенные принципы совместного бытия. Они делают сообщество крепким, жизнестойким, спаянным, сильным, синергийным, когда усилия каждого поддерживают и дополняют усилия всех. Но его крайность — растворение личности в коллективе, передача своей субъектности — групповому образованию, своей ответственности — коллективу, следование воле коллектива, подчинение и исполнение решений, которые принимаются вождями. Плата за отказ от свободы, от своей личной субъективности — безопасность, безответственность, бездумность и, в конечном счете, — «омассовление», превращение личности в «песок человеческий» (Ф. Ницше), в винтик социального механизма, в функцию коллективного целого.

XX в. в разных вариациях продемонстрировал два этих крайних типа социального сосуществования: коллективистский тип социальности в западном и восточном тоталитаризме и индивидуализм в форме западноевропейского и североамериканского либерализма. Он же выявил их ограниченность и недостатки.

Индивидуализм предполагает свободу, творчество, ответственность, социальную субъектность личности. Коллективизм предполагает включенность в социум, слитость с ним, органическое единение с другими, согласованность и совместность. Вариант их соединения — социальная соборность.

Аналогично обстоит дело и с такими противоположными принципами социальной организации, как патернализм и партнерство. Если по жизни, в ходе истории сложилась патерналистская система взаимоотношений власти-народа, начальников-подчиненных, родителей-детей, то введение, культивирование партнерских отношений — акт разрушительный или дезорганизующий для такого социума. Такая ситуация воспринимается снизу как бездейственность, безответственность власти, ее неспособность принимать решения, обеспечить порядок и позаботиться о подчиненных. Сверху она представляется как безынициативность, пассивность, незаинтересованность подчиненных в состоянии и устройстве общих дел, нежелание брать на себя ответственность и отсутствие механизма пробуждения активности в подчиненных. Обратная ситуация выглядит не менее трагично: введение, насаждение отношений патернализма в социокультурной системе с традиционно партнерскими отношениями воспринимается как необоснованный диктат верхов, тирания, нарушение прав и подавление личной свободы, невозможность самому определять свою судьбу и принимать ответственные решения.

Модель социального соединения — жизненная сила культурной системы. Нужно четко видеть и понимать, что способы социальной взаимосвязи, взаимоотношений и взаимодействий — это не результат произвольного выбора или организационных усилий. Они представляют собой «кристаллизацию» народного духа и должны соответствовать стереотипам, склонностям, ожиданиям и устремлениям представителей данной культуры.

Отметим, что в каждой конкретной культуре в разной степени и в разных вариантах присутствуют эти принципы социального соединения. Складываются же они естественным образом, органически вырастая из народного духа как его опредмечивание, материализация. Органический, генетический, соответствующий народной психологии и ценностям народа принцип социального соединения — жизненная сила культурной системы. Отступление от него, принятие чужих более привлекательных и, как иногда кажется, более действенных или современных принципов ослабляет культурную систему, умаляет ее жизнеспособность, возможности органического самовоспроизводства, нарушает гармонию и согласованность между личностью и обществом, с неизбежностью ведет к отчуждению и кризисным процессам.

Государство как «этнополитический статус народа», волевой центр кулътуро-субъекта и форма организации его социального тела. Оно выполняет функции организации, консолидации, защиты этнокультурной, национальной индивидуальности, стимулятора ее развития и процветания. Государство поэтому является жизненной формой бытия и жизненной силой всякой культуры-субъекта, культурыличности.

Если главную структуру духовности составляет ценностно-смысловой комплекс, главной душевно-психической структурой является менталитет, то главная структура социально-телесного бытия культуро-субъекта, конечно, государство. Можно согласиться с Л. П. Карсавиным, что государство по отношению к культуре является формой ее личного бытия. «Государство направляет развитие культуры… в качестве преимущественного выразителя воли культуросубъекта»¹³.

Н.Я. Данилевский совершенно справедливо отмечал, что создание государства — необходимое условие существования самобытного культурно-исторического типа и достижения им в своем развитии периода цивилизации. В отечественной этнологии достаточно представительна позиция, согласно которой нация отличается от этноса тем, что эта общность прошла через горнило государственности. К. Касьянова в своей работе, посвященной исследованию русского национального характера, отмечает, что, когда ослабевают системы кровнородственных уз, перестают себя чувствовать своими люди, связанные отдаленными степенями родства, все больше чужих, пришлых людей поселяется вперемешку с родственниками, тогда появляется необходимость в новых «культурных скрепах»: «Если они не будут выработаны, то первая же волна нашествия иноплеменников сметет ослабевшее этническое образование… И уже через два-три поколения потомки забудут язык, обычаи, песни племени, войдя в состав других образований»¹⁴.

Государство четко очерчивает и охраняет территорию, принадлежащую народу, его создавшему, структурирует и формализует вертикаль и горизонталь социального пространства. Оно способствует дифференциации социокультурной системы на специализированные подсистемы, оно же обеспечивает их согласованное функционирование и гармоничный синтез, закрепляет и поддерживает социальную структуру общества, формулирует идеологию, санкционирует право, определяет стратегии экономического, политического и духовного развития. Наряду с этим государство выступает мощным средством социального контроля, средоточием, выразителем интересов и воли конкретного национально-культурного субъекта.

Государство в народной жизни — это персонификация коллективной воли, структурная упорядоченность и формализация жизни, это гарантия безопасности и суверенности социального бытия. «Государственность — живое и духовноличное единство культуры», — отмечал Л. Карсавин¹⁵. Государство оформляеттело и концентрирует волю культуро-субъекта. Его роль в самостоятельном существовании этнокультурного субъекта столь велика, что нацию и государство как способ ее существования, жизненную форму ее бытия воспринимают как явления тождественные. В этом состоит проблема, которую Э. Тадевасян обозначил как «нация-этнос и нациягосударство»: «Рассуждая о „национальной экономике“ и „национальном доходе“, „национальной безопасности“ и „национальном идеале“, мы понимаем под „национальным“ не „этническое“, а „государственное“»¹⁶.

Подчеркнем еще раз, что государство в контексте культурвиталистского понимания — это не конструкт по своей сущности, а естественно-историческое образование. Оно всегда вырастает из народной жизни как ее аффирмация, утверждение и выражение. Так же, как не бывает «языка вообще» (даже Адам и Ева произносили слова какого-то конкретного языка), не может быть и «государства вообще». Оно — жизненная форма конкретного этнокультурного сообщества по своей сущности, выражение и кристаллизация народного духа, народного характера и менталитета.

Методологически ошибочным, на наш взгляд, является представление о том, что многонациональное государство должно на паритетных началах выражать черты входящих в его состав наций и народов. Государство — не химера, у которой может быть голова льва, туловище козы и хвост дракона. Государство — цельный организм, оно воспроизводит сущностные черты создавшей его этнокультурной индивидуальности, нации комплексно.

Второй методологически важный вопрос — о принципах жизнеустройства, проводимых государством. В органической духовно-социальной системе все сферы жизнедеятельности взаимосвязаны и взаимообусловлены, следовательно, не могут выражать противоположные принципы или существовать на основе таковых. Патернализм или партнерство, централизм или либерализм, коллективизм или индивидуализм, унификация или плюрализм, самобытность или заимствования, справедливое равенство или справедливое неравенство — любой из этих принципов пронизывает все сферы жизни социума. Методологически ошибочно пытаться совместить, например, централизм в экономике и либерализм в политике, или унификацию в политике и плюрализм в духовной сфере. Непонимание этого принципа выявило проведенное нами исследование позитивных ожиданий жителей нашего города, для которых желанными являются либерализм и плюрализм в экономике и политике и в то же время гарантии достойного существования всем со стороны государства, цензура СМИ, четкая, твердо проводимая программа реформ.

Третий аспект методологического характера, который необходимо подчеркнуть, касается понятия «сила государства». Основной добродетелью нации является сила, слабость же есть величайший грех, который может постигнуть нацию, утверждал И. Солоневич¹⁷. Культурвиталистская позиция заключается в том, что сила государства как жизненной формы национально-культурного организма заключается прежде всего не в военной мощи и даже не в умелых действиях правительства, а в слиянии, созвучии, согласии «субъективной души и объективного продукта духа», по выражению Г. Зиммеля. Такое слияние проявляется, осуществляется в государственном патриотизме граждан. Отсутствие такого слияния лишает важной жизненной силы и государство, и его граждан, и культуру в целом. Подобную ситуацию описывает И. Ильин в отношении русской интеллигенции: «Россия стала для русской интеллигенции нагромождением случайностей народов и войн; она перестала быть для нее историческою национальною молитвою, или живым домом Божиим. Отсюда это угасание национального самочувствия, эта патриотическая холодность, это извращение и оскудение государственного чувства и все связанные с этим последствия — интернационализм, социализм, революционность и пораженчество. Русская интеллигенция перестала верить в Россию; она перестала видеть Россию в Божием луче, Россию, мученически выстрадывавшую свою духовную самобытность; она перестала слышать священные глаголы России, ее священное пение в веках. Россия перестала быть для нее религиозною проблемою, религиозно-волевым заданием»¹⁸.

Охлаждение патриотизма, утрата чувства священности Родины, Отечества губительны для государства. П. И. Новгородцев по этому поводу совершенно справедливо отмечал: «Если… народность не возносит… молитв о своем государстве, если никто не верит больше в свое государство, не любит и не чтит его, такое государство существовать не может»¹⁹.

Условием полноценной жизни и жизненности культурной органической системы является активная культуротворческая патриотическая и духовно-побудительная элита.

Л.П. Карсавин, рассматривая с позиций социальнокультурного органицизма иерархию симфонических личностей, представлял дело так, что «из множества индивидуумов, которые составляют данную соборную личность (например, народ)… органически вырастает правящий слой… Также органически, как он рождается сам, правящий слой порождает правительство…»²⁰. С позиций культурвитализма принципиально важным является соотношение таких функциональных единиц культурной системы, как правительство, элита, интеллигенция.

Элита культурной индивидуальности — это ее идейноволевой центр, орган, такая группа людей, в духовном опыте которой вырабатываются идейные основы национальнокультурной симфонической, соборной личности, от которой исходит вдохновляющий и организующий импульс ко всем представителям этого органического единства. Элита — выразитель целей, идеалов, чувств и чаяний народа.

Правительство — это элемент культурно-государственной системы, существующей для того, чтобы народ «через него над собою властвовал»²¹. Хорошо, когда правительство и духовная элита общества совпадают, существуют в одной группе лиц, в одной соборной индивидуальности. Но чаще, к сожалению, бывает по-другому: функция властвования (организации и управления государственной жизнью) и функция выработки мировоззрения, утверждения нравственносмысловых констант, обоснования социальных интересов и исторических целей национально-культурного сообщества расходятся, становясь прерогативой различных социальных субъектов — правительства и интеллигенции.

Понятие «интеллигенция» имеет множественную смысловую нагрузку и в разных контекстах служит для наименования разных по сущности и по объему социальных групп. Наиболее распространенным является понимание интеллигенции как профессиональной группы работников умственного труда. Примерами этого могут служить следующие определения. «Интеллигенция — слой образованных и мыслящих людей, выполняющих функции, которые предполагают высокую степень развития интеллекта и профессиональной образованности»²². И подобное ему: «Интеллигенция — социальная группа, отличающаяся занятием умственным трудом, высоким образовательным уровнем и творческим характером своей деятельности, сохраняющая и несущая в другие социальные группы ценности и достижения мировой культуры, а также характеризующаяся… позитивными нравственно-этическими качествами»²³.

Другим широко распространенным является понимание интеллигенции как социальной страты, включающей в себя выразителей интересов различных классов и политических партий. Сошлемся на известную ленинскую формулировку: «Интеллигенция потому и называется интеллигенцией, что всего сознательнее, всего решительнее и всего точнее отражает и выражает различие классовых интересов и политических группировок во всем обществе». На этом основании выделяется интеллигенция рабоче-крестьянская, буржуазная, мелкобуржуазная, монархическая, эсеровская, большевистская и т. п. Эту позицию развил Антонио Грамши в своей теории гегемонии. По его мнению, интеллигенция как особая социальная группа зародилась именно в современном обществе, когда возникла необходимость в идеологии как инструменте установления гегемонии. Создание и распространение идеологии с целью установления или подрыва гегемонии того или иного класса — главная функция интеллигенции, утверждает итальянский мыслитель. Интеллигенты служат «приказчиками» господствующей группы, используемыми для осуществления функций, подчиненных задачам социальной гегемонии и политического управления, а общественные движения, ориентированные на установление своей гегемонии, считает он, порождают собственную интеллигенцию как главного агента в решении этой задачи²⁴.

Сохраняет свое значение и принятое со времен народничества преимущественно этическое понимание интеллигенции как внесословного общественного образования — служителя общечеловеческих идеалов. Например, по определению Иванова-Разумника, интеллигенция — это «этически — антимещанская, социологически — внесословная, внеклассовая, преемственная группа, характеризуемая творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному освобождению личности»²⁵.

Часто понятие «интеллигенция» употребляется для обозначения интеллектуальной элиты, «мозгового центра» общества, субъекта формирования мировоззрения. Примером может служить определение, данное К. Маннгеймом:

«В каждом обществе имеются социальные группы, чья специальная задача состоит в обеспечении интерпретации мира для общества. Мы называем их интеллигенцией»²⁶. Развивая эту мысль, К. Касьянова рассуждает следующим образом: общество основывается на идее, которую оно само о себе создает, и создание этой идеи — главная функция интеллигенции. Она должна выработать единое представление и на его основе сплотить нацию. Исследовательница пишет: «Интеллигент — это человек, имеющий концепцию того общества, в котором он живет, и в силу этого обстоятельства за указанную культуру ответственный. Он обязан вносить свет этого представления в умы своих современников»²⁷.

Весомую традицию, особенно в русском социогуманитарном знании, имеет патерналистское понимание интеллигенции как когорты заботников о судьбах нации, культуры, государства, людей, берущих на себя ответственность за народ, страну, их настоящее и будущее и вытекающую из этого роль духовных поводырей, идеологов, защитников. Такое понимание содержится, например, в следующем определении: «Интеллигенция — социальная страта интеллектуалов с самовозложенной ответственностью за руководство будущим благосостоянием и развитием нации»²⁸.

В культурвиталистском понимании интеллигенция — это орган самосознания национально-культурного организма и живая энергетическая сила, реализующая его генеральные базовые интенции и направления развития; она постигает логику развития культурного целого, формулирует цели, идеалы и смыслы общественного бытия, вдохновляет и организует народ на их достижение, что тождественно нашему пониманию духовной элиты.

В ситуации многозначности термина «интеллигенция» мы считаем более корректным для обозначения той группы людей, которая выступает жизненной силой культуры, использовать понятие «духовная элита».

Для культурвиталистского понимания духовной элиты принципиально важно следующее: чтобы быть жизненной силой культурно-исторической индивидуальности, духовная элита должна быть активной, творческой, патриотической, а также выступать духовно-побудительной или вдохновляющей силой для народа. Отсутствие хотя бы одного из перечисленных свойств лишает ее статуса и роли жизненной силы органической культурной системы. Такую ситуацию относительно русской предреволюционной интеллигенции описывает И. Ильин в своей статье «О русской интеллигенции». В силу принципиальной важности для понимания атрибутов этой жизненной силы культуры приведем его суждение полностью. «Русская интеллигенция не справилась со своей задачей и довела дело до революции потому, что она была беспочвенна и лишена государственного смысла н воли. Эта беспочвенность была одновременно и социальною, и духовною: интеллигенция не имела здоровых и глубоких корней в русской народной толще, но она не имела их потому, что ей нечего было сказать русскому простонародью, такого, что могло бы зажечь его сердце, увлечь его волю, озарить и покорить его разум. Русская интеллигенция в своей основной массе была религиозно мертва, национально-патриотически холодна и государственно безыдейна. Ее „просвещенный“ рассудок… разучился видеть Бога, он не умел находить Божественное в мире и именно потому он перестал видеть Божественное в своей родине, в России». И далее: «…она не имела великой национальной идеи, способной зажигать сердца, заряжать волю и покорять умы; она не умела верно стоять, бодро идти и крепко вести; она утратила доступ к святилищу народной совести и народного патриотизма»²⁹.

Отсутствие патриотизма, священного восприятия Родины, национальной идеи, открывающей тайну души и духа народа, его великого предназначения в истории и конечные цели культурно-личного бытия, а также государственного смысла и воли — трагедия для интеллигенции как духовноволевого центра культуронации. П. Б. Струве высказал относительно русской интеллигенции то, что относится к любой интеллигенции — духовной элите общества как жизненной силе культуры: «Если есть русская „интеллигенция“ как совокупность образованных людей, способных создавать себе идеалы и действовать во имя их, и если есть у этой „интеллигенции“ какой-нибудь „долг перед народом“, то долг этот состоит в том, чтобы со страстью и упорством нести в широкие народные массы национальную идею как оздоровляющую и организующую силу, без которой невозможно ни возрождение народа, ни воссоздание государства»³⁰.

Вопросы и задания для самоконтроля

• 1. Какие элементы входят в комплекс поведенчески-ориентационных сил культуры?
• 2. Перечислите элементы социально-организационных сил культуры.
• 3. Что представляет собой менталитет, какова его роль в функционировании и развитии культуры?
• 4. Какова роль государства в формировании и развитии культуры?
• 5. Что такое культурная элита, какова ее роль в обеспечении жизнестойкости культурной системы?