Просветительская деятельность Максима Грека: тяжкий путь жизни и религиозно-философские воззрения

В истории русской культурно-исторической среды и в процессе становления традиции религиозной философии Максим Грек (ок.1470—12.XII.1555)^[1] является действительно одним из первых признанных посредников, соединивших патристические основы «греческой образованности» с новейшими тенденциями западной религиозно-философской мысли. Для понимания этого процесса имеют значение не только его сочинения, но и жизненный путь.

1. Ныне считается установленным, что, первоначально малоизвестный гуманист Михаил Триволис, родом из албанского города Арты, сын знатных родителей эллинского происхождения по имени Эммануил и Ирина, провел свою молодость в Италии в тесном общении с целым рядом знаменитейших интеллектуалов того времени, в частности Иоанном Ласкарисом, Анджело Полициано, Пико дела Мирандолой. Он учился во Флоренции и Венеции, слушал знаменитого филолога, своего соотечественника Ласкариса, был близок со многими учеными и в том числе с Альдом Мануччи, типографом и издателем древних классиков, который образовал около себя кружок ученых и образованных людей.

Большое впечатление произвела на него деятельность доминиканского монаха Джироламо Савонаролы, которого обвинили в ереси, и в 1498 году он был сожжен по повелению папы Александра VI. Михаил знал Джироламо лично, слушал его страстные обличительные проповеди. «Если бы, — говорит Михаил в одном из своих сочинений, — Иероним и пострадавшие с ним два мужа не были латыны верою, я бы с радостью сравнил их с древними защитниками благочестия. Это показывает, что хотя латыны и во многом соблазнились, но не до конца еще отпали от веры, надежды и любви»^[2].

Общение с Савонаролой, видимо, и приводит его на путь монастырского жития, который начинается с доминиканского монастыря св. Марка во Флоренции, а затем в 1505 г. приведет на Афон, в православную Ватопедскую обитель, где он постригся под именем Максима.

В 1516 г. Максим, пользуясь случаем, переезжает в Москву, где ему поручается перевод Толковой Псалтири. Первоначально Максим, не имевший навыка обращения с русским языком, получил в помощники двух образованных людей: известного переводчика, участника составления «Великих Миней Четьей» Димитрия Герасимова и Власия, переводчика и дипломата. Оба знали по-латыни, и Максим переводил им с греческого на латинский, а они писали по-славянски. Для письма приставлены были к ним иноки Сергиевой Лавры: Силуан и Михаил Медоварцев. В 1518 г. (по другим сведениям, около 1522 г.) Максим окончил свой труд. Помимо Псалтири он перевел несколько толкований на Деяния апостолов и представил свою работу великому князю с посланием, в котором излагались общие принципы переводческого метода и отношения к священным текстам в процессе их перевода-интерпретации (так называемая «грамматическая» теория перевода). Затем он просил отпустить его на Афон вместе со своими спутниками. Василий Иванович отпустил спутников, пославши с ними и богатую милостыню на Афон, но Максима удержал, поручив переводы и исправление других книг.

Познакомившись и сблизившись с последователем «идейного сообщества» «нестяжателей» князем-иноком Вассианом Патрикеевым, автором антииосифлянской «Кормчей книги» (1517), Максим принимает участие в обсуждении насущных проблем русской жизни того времени, занимает активную позицию не только опытного «книжника», переводчика и писателя-философа, но и талантливого и по началу бесстрашного обличителя нравов русского духовенства и власть придержащих, радикально придерживаясь «нестяжательской» линии. Что и дало повод для ложных обвинений.

В феврале 1525 года Максим Грек был вовлечен в следственное дело политического характера. Его обвиняли в сношениях с опальными людьми Иваном Беклемишевым-Берсенем и Федором Жареным, которые, находясь одно время в фаворе у Василия 111, действительно нашли с Максимом много точек соприкосновения во взглядах и на политическое устройство, и на проблему войны, и на вопрос о «нестяжании». Спустя некоторое время Беклемишева и дьяка Жареного казнили, а Максима обвинили в сношении с турецким послом Скиндером. Его уличали в том, что он называл великого князя Василия гонителем и мучителем, порицал за то, что Василий предал землю свою татарскому хану на расхищение, и предсказывал, что если на Москву пойдут турки, то московский государь из трусости обяжется или платить дань, или убежит.

В итоге Василий III предал его суду духовного собора под председательством митрополита Даниила и на этом соборе присутствовал сам. Максима обвиняли в порче богослужебных книг и выводили из слов, отысканных в его переводе, еретические мнения, находя важным то, что он вместо: «Христос седе одесную Отца» написал «седев одесную Отца»^[3]. Максим не признал себя виновным. В 1525 г. Максим Грек был сослан в Иосифов Волоколамский монастырь под надзор старца Тихона Лелкова. Так как нестяжательская проповедь Максима к тому времени была уже широко известна на Руси, то в оплоте «иосифлянства» его содержали умышленно дурно. «Меня морили дымом, морозом и голодом за грехи мои премногие, а не за какую-нибудь ересь», — писал он^[4].

Отправляя Максима в монастырь, собор обязал его никого не учить, никому не писать, ни от кого не принимать писем и велел отобрать привезенные им с собой греческие книги. Но Максим не думал каяться и признавать себя виновным, продолжал писать послания с прежним обличительным характером. Это вызвало против него новый соборный суд в 1531 году. На этот раз, кроме прежнего вопроса «о седении одесную Отца», его обвиняли в том, будто он в переводе Жития Св. Богородицы Метафраста употребил выражение, заключающее смысл хулы на Св. Богородицу, что он приказал «загладить» (выбросить) из Деяний апостольских разговор апостола Филиппа с кажеником (Деян. VIII: 37) и, кроме того, еще из богослужебной книги велел «загладить» отпуск троицкой вечерни^[5]. Максим от всего этого отпирался и уверял, что никогда не имел еретических мнений, какие на него взваливали. На Максима между прочим показывал его бывший писец Медоварцев и, желая оправдать себя самого, выражался, что «на него дрожь великая нападала», когда Максим велел заглаживать слова «троицкого отпуста». Все это были не более как наветы недоброжелателей. Характер всего суда ясно свидетельствует именно о таком положении дел: таким образом, на том же суде Максима обвиняли в «волхвовании», показывали на него, «будто он хвалился, что все знает, где что делается»; будто говорил, что «на нем нет ни единого греха»; будто хвалился «еллинскими и жидовскими хитростями и чернокнижными волхвованиями», будто, при посредстве волшебных эллинских хитростей, писал водкой на своих ладонях и протягивал ладони, волхвуя против великого князя и других лиц^[6].

Если в этом суде было что-нибудь справедливого, то разве то, что Максим действительно укорял монастыри в любостяжании, порицал русское духовенство, выбросил из Символа веры выражение «истинного» о Св. Духе (чего действительно не было в греческом подлиннике, хотя Максим в этом на первый раз и не признался из-за боязни осуждения) и, наконец, то, что Максим находил нужным, чтобы русские митрополиты ставились с патриаршего благословения. По поводу последнего вопроса Максим объяснил: «Я спрашивал, зачем митрополиты русские не ставятся по-прежнему патриархами? Мне сказали, что патриарх дал благословенную грамоту на то, чтоб русский митрополит ставился по избранию своих епископов, но я этой грамоты не видал»^[7]. И здесь Максим был опять-таки прав. Несмотря на сознание своей правоты, Максим думал покорностью смягчить свою судьбу; он, по собственному выражению, «падал трижды ниц перед собором» и признавал себя виновным, но не более как в «неких малых описях». Самоунижение не помогло ему. Его в том же 1531 г. отослали в оковах в новое заточение, в Тверской Отрочь-монастырь. Несчастный узник находился там двадцать два года. Напрасно он присылал исповедание своей веры, доказывал, что он вовсе не еретик, сознавался, что мог ошибаться невольно, делая описки, или по забывчивости, или по скорби, или, наконец, от «излишнего винопития»; уверял, что он не враг русской державы и десять раз в день молится за государя. Лишь на рубеже 50-х годов его переводят в Троице-Сергиев монастырь, где в декабре 1555 г. он и умирает.

2. Сочинения Максима Грека, если учитывать «грамматические заметки», включают в себя три отдела: экзегетические, полемико-богословские — против латинян, лютеран, магометан, иудеев, армян и язычников («эллинские прелести») и нравственно-обличительные.

Помимо книг Священного Писания и толкований на них он переводит также сочинения Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, жития из агиографического сборника Симеона Метафраста. Максиму принадлежит сочинение «Толкование именам по алфавиту», которое будет использовано составителями «Азбуковников».

Из оригинальных сочинений Максиму принадлежат публицистические произведения, доказывающие, в частности, недопустимость монастырского землевладения («Стязание о известном иноческом жительстве», «Слово душеполезно зело внимающим ему» и др.). В других сочинениях М. Грек раскрывает свои взгляды на государственную власть («Главы поучительны начальствующим правоверно», «Слово, пространно излагающе с жалостию нестроения и безчиния царей и властей последнего жития», написанное после смерти Василия III: Россию символизирует здесь жена, сидящая при пути в черной одежде вдовицы и окруженная дикими зверями).

Все сочинения Максима Грека написаны в строгом соответствии с правилами риторического и грамматического искусства. Он развивает свои мысли в четкой логической последовательности, аргументируя каждое положение. В ряде сочинений Максим выступает против астрологии и всяческого суеверия («Слово противу тщащихся звездозрением предрицати о будущих…») и против апокрифической литературы, в частности против апокрифического «Сказания Афродитиана». Значительное место среди публицистического наследия Максима занимают его сочинения, направленные против неправославных христиан (католиков, лютеран, армян), а также против представителей других религий — иудеев, магометан, эллинов-язычников. Особенно ожесточенно спорит он с придворным медиком Василия III Николаем Булевым, выступавшим за соединение православной и католической церквей.

• 3. Из оригинальных концептуальных построений Максима Грека, имеющих отношение собственно к философской мысли, отметим два: 1) концепцию основания человеческого существа и 2) концепцию основания социальной власти.
• 1. Человек есть создание Бога, его образ и подобие. Важнейшим атрибутом этого подобия и, в прочных традициях итальянского Возрождения, сущностным качеством собственно человека является способность «самовластия»¹. Она понимается, во-первых, как божественный дар, предопределенный принцип, дарованный Создателем, во-вторых, бремя человеческой жизни, то есть способность и даже принуждение самоопределения, в котором не на кого опереться и некого винить в ошибках, кроме себя. Бог выпускает человека в мир, ожидает его после смерти, но участвует в событиях жизни человека не слишком охотно, только в том случае, если человек его об этом будет «молить». Бог дает широчайшие возможности и образец следования — остальное полностью зависит от живущего.

В человеке выделяются три фундаментальные силы, формирующие его жизнь: воля, вера, разум. Для того чтобы правильно^[8][9]

распорядиться своей жизнью, он должен обеспечить их согласное действование. Воля есть уникальная способность «самовластвования». Чтобы реализовать ее на благо себе и другим, по образцу Христа, и не склониться на путь заблуждений и греха, следует выработать систему ясных ценностных ориентиров. Для этого нужен как разум, дающий способность «внешнего диалектического ведения», так и вера, что есть «боговдохновленная философия»^[10]. Первый дает возможность «внешнего учительства», разнообразного мирского знания; вторая — возможность непосредственного восприятия ноуменальной истины. Вера помогает разуму и руководит им, но разум обогащает веру и необходим для осознания базового жизненного инстинкта — «самовластия».

Вообще, в таком виде концепция основания человеческого существа могла появиться в то время в России только в творениях человека, впитавшего в себя дух и знание европейского гуманизма. В своих самых общих основаниях, отредактированных православной ортодоксией, она совпадает с концепцией человека у Пико дела Мирандолы.

Пико, разворачивая эту тему, понимает человека в контексте мистико-философской традиции «Герметического корпуса», что становится одной из основ возрожденческой апологии человеческого: это единосущный сын Божий, совершенный именно своей уникальной незавершенностью. Это существо незаконченное, «творчески неопределенное, стоящее в центре мира»^[11]. «Новый Сын» потребен, чтобы придать смысл тварному и оценить его красоту. Причем важно отметить, что если для всех творений существует «узаконенный предел», то человек не стеснен никакими пределами, он — «свободный мастер», который будет вынужден в своей неопределенной свободе сам себя достраивать, досоздавать. Человек — это уникальное сочетание возможностей, концентрат вероятностей, каждую из которых (или все вместе) он способен воплотить в действительность — стать растением, животным, небесным существом, ангелом. Или же — возвратиться к «начальной единичности», единству с Богом в «божественном мраке» Отца.

Концепция Максима Грека смягчает этот герметический гимн человеческого всемогущества в русле православной традиции, как и должно быть у мыслителя, который, будучи гуманистом, становится афонским монахом, а затем 20 лет сидит в русской тюрьме и ищет для «самовластия» опору во всемогуществе веры.

2. В тексте под названием «Слово, пространно излагающе с жалостию нестроения и безчиния царей и властей последнего жития» в аллегорическом образе одинокой неутешно плачущей вдовы Максим Грек изображает Русское государство. Облаченная в черные одежды, она сидит в пустыне, окруженная львами, медведями, волками и лисицами. После долгих и настойчивых просьб женщина называет путнику свое имя и рассказывает о причине печали. Ее зовут «Василия-царство». В скорбь и уныние повергло ее недостойное правление, когда цари делаются мучителями, когда властолюбцы и сластолюбцы пытаются подчинить Василию-царство себе. Сам автор так разъясняет смысл своей аллегории. Пустыня и дикие звери означают последний «окаянный» век, когда нет уже благочестивых правителей, а нынешние властелины заботятся только об увеличении своих пределов и ради этого устремляются на кровопролитие. Так Грек обличает правительственные «смуты» 30-х гг. XVI в., когда, воспользовавшись малолетством Грозного, боярство расхищало государственное имущество и пыталось вернуть утраченные привилегии.

При этом значение «Слова» простирается далее конкретно-политических проблем: Максим Грек ставит вопрос о необходимости разумного управления государством без кровопролитий, жестокости и лихоимства. «Где вселится действительный страх господень, оттуда исчезает радость»^[12], — пишет Максим Грек. Он считает царскую власть, так же как и власть церкви, божественным даром и развивает идею их тесного союза. Задача священства — духовное просвещение; задача царства — оборона государства, «устроение мирной жизни». Царь должен править на основе правды и справедливости. Максим Грек выдвигает этико-политическую идею нравственной ответственности царя перед Богом за судьбы своей страны и подданных. Опора царя — «боярство и воинство», которые должны награждаться исключительно щедро, без всякой экономии средств и даже при необходимости в ущерб другим статьям расходов. Так Максим Грек разрабатывает программу компромисса между двумя борющимися за власть группами господствующего класса. Этот компромисс попытаются осуществить в период правления «избранной рады» и на некоторое время достигнут успеха.

• [1] Громов М. Максим Грек. М" 1983.
• [2] Сочинения Максима Грека/Репринтное издание. Ч. 1. М., 1992. С. 48.
• [3] Сочинения Максима Грека/Репринтное издание. Ч. 2. М., 1992. С. 117.
• [4] Там же. С. 95.
• [5] Там же. С. 119.
• [6] Там же. С. 121.
• [7] Сочинения Максима Грека. Ч. 2. С. 211.
• [8] 1 Послание к некоторому князю//Сочинения Максима Грека/Репринтное издание.
• [9] 1.М., 1992. С. 217.
• [10] Послание к некоторому князю//Сочинения Максима Грека/Репринтное издание. Ч. 1.М., 1992. С. 219.
• [11] Pico della Mirandola G. De hominis dignitate. CD-version de I’Universite Paris-VIII[1998]. P. 37.
• [12] Сочинения Максима Грека. Ч. 2. С. 215.