Развитие отечественной социологии и психологии управления

Практически полярная ситуация сложилась в России. Первые попытки введения социологического образования в 1908 г. ни к чему не привели. Революция 1917 г. отодвинула социологию на второй план, и лишь к 1960;м гг. она очень робко выходит на сцену. Только к концу 1990;х гг. социология, хотя и со всем грузом чужих и собственно отечественных заблуждений, становится формально широко представленной в перечне учебных дисциплин российских вузов.

Отсюда вытекают отличия в развитии отечественной социологии и психологии управления от ситуации индустриально развитых стран.

В работах некоторых современных авторов принято классифицировать как начальный этап развития социологии труда и управления в советской России «новую науку об организации труда», активно разрабатывавшуюся в послереволюционный период, даже несмотря на совершенно определенный «инженерный», механистический акцент этого движения, элиминирующий специфику социального субъекта производства и практически сводящий проблему оптимизации производственной деятельности к психофизиологии.

Подобный акцент хорошо иллюстрируется позицией А. К. Гастева — руководителя Центрального института труда (ЦИТ), даже предлагавшего старую теоретическую социологию заменить прикладной «социальной инженерией» во вполне позитивистской контовской традиции: «В социальной области должна наступить эпоха… точных измерений, формул, чертежей, контрольных калибров, социальных нормалей. Как бы ни смущали нас сентиментальные философы о неуловимости эмоций и человеческой души, мы должны поставить проблему полной математизации психофизиологии и экономики, чтобы можно было оперировать определенными коэффициентами возбуждения, настроения, усталости, с одной стороны, прямыми и кривыми экономических стимулов, с другой» |6; 30).

Прямое указание на генезис подобных взглядов содержится в «Очерках по социологии научной организации труда и управления» другого известного последователя движения научной организации труда (НОТ) того периода — Н. Витке: «Руководство техническим процессом переходит к инженерам, работающим методом научного анализа, наблюдения и эксперимента» [5; 140]. При вполне однозначном понимании процессов производства как в первую очередь технических недостаточно последовательным выглядит декларируемое определение главной проблемы советской научной организации труда через социально-психологическую характеристику: «Не столько труд, как проблема физиологическая, сколько сотрудничество, как проблема социально-трудовой организации… НОТ, но природе своей — наука о социальной технике» [5; 140]. Очевидно, что в данной интерпретации главным является слово «техника», а совсем не «социальная».

В приведенных высказываниях несомненны явные аналогии с «научным» инженерным подходом и прямое влияние взглядов Ф. Тейлора, результаты практического внедрения разработок которого представлялись в то время наиболее перспективными в крупном машинном производстве. Директор ЦИТ А. Гастев с воодушевлением вспоминал, какое большое впечатление на него произвела система научной организации труда по Тейлору, внедренная именно на российском предприятии, когда он начинал работать еще до революции, в 1913 г., на заводе «Новый Айваз» слесарем.

Хотя современные исследователи и указывают, что система Тейлора нигде и никогда не была использована во всех своих элементах, движение НОТ охватило в начале XX в. не только американскую, но и всю европейскую промышленность, включая российскую, проводились крупнейшие международные конгрессы (Прага, 1924; Милан, 1925; Париж, 1927).

У советских тейлористов было больше оснований демонстрировать технократический подход, чем у самого Ф. Тейлора, в связи с господствовавшими тогда в новой России объективно-оптимистическими представлениями о единственно верном познании законов развития и переустройства всего человеческого общества марксизмом, подкреплявшимися недавно произошедшей теоретически обоснованной К. Марксом победоносной революцией.

Человеческую массу предполагалось пропустить через гигантские лаборатории, подвергнуть «тренажу миллионы, обучить все взрослое человечество, устроив из земного шара культурно-трудовой „остров доктора Мора“»^[1].

Несмотря на определенно тейлористскую ориентацию ЦИТ в целом, здесь же, хотя и в ее пределах, были заложены основы понимания принципиальной ограниченности схемы приспособления работника к орудию труда в целях повышения эффективности производства. Уже тогда было сформулировано другое, более прогрессивное направление оптимизации — приспособление орудий производства к способностям работающего.

Особое место занимают практически незамеченные в свое время и востребованные в России лишь в 1990;х гг. работы экономиста Н. Д. Кондратьева. Производство не являлось главным предметом его интересов, но в нашем контексте следует отметить значительно более адекватное, чем у ортодоксальных последователей марксистско-ленинской общественной мысли, роль взаимодействия индивидуальных, групповых и массовых актов поведения людей, «…порождающих такую относительно самостоятельную область социальной жизни, как экономика» 113; 104].

Режим форсированной индустриализации СССР занял 1930— 1950;е гг., и этот же период является «белым пятном» не только в исследованиях управления, но и в самом его развитии.

Только в середине 1960;х гг. начали действовать первые социологические лаборатории на крупнейших предприятиях страны (ЛОМО и «Светлана» в Ленинграде, «Красный пролетарий» в Москве, Пермский телефонный завод и др.). По меткому замечанию В. А. Ядова, отечественная социология этого периода представляла собой странное образование — симбиоз абстрактного марксизма и оторванных от теории эмпирических методов.

Вместе с тем уже первые шаги промышленной социологии и психологии были направлены на совершенствование внутригрупповых связей в терминах «повышения сплоченности», «интеграции социалистического производственного коллектива», выявление резервов эффективного взаимодействия.

Теоретическая слабость индустриальной социологии в СССР дополнялась организационными сложностями и недостаточной координацией социологических исследований на производстве. Так, в 1974 г. в Ленинграде 52 опрошенных заводских социолога вели работу над 52 разными темами.

После выдвижения в 1976 г. в качестве важнейшей задачи экономической стратегии партии повышения эффективности общественного производства и качества работы во всех звеньях народного хозяйства широкое распространение получили социологические исследования в обеспечении создания «комплексных систем управления качеством», проблемы разработки которых в терминах и с инструментарием традиционной советской экономики и организации промышленного производства не могли быть решены в принципе.

Функционирование подобных систем управления в высокотехнологичном производстве требовало системного представления не столько структуры, сколько связей и отношений и адекватных методов поддержания динамических характеристик всего процесса с обязательным включением в число учитываемых (регулируемых) социальных факторов и взаимодействий. В частности, одним из значимых в рассматриваемом контексте выводов явилась эмпирически подтвержденная гипотеза, что вопрос о качестве продукции есть прежде всего вопрос об отношении к труду, профессии, коллективу и т. п.

Важным шагом, продиктованным недостаточной инструментальной ценностью преимущественно социально-структурной направленности изучения производства, стал переход отдельных социологических коллективов к выяснению механизмов воспроизводства социальных процессов, переместивший исследовательский акцент с изучения «реифицированных» социальных структур на динамику связей и отношений.

Характерной чертой для советской социологии, развивавшейся под жестким идеологическим контролем, было появление прогрессивных подходов в рамках «несоциологических» по названию институтов.

Так, социальный механизм развития экономики, представленный как взаимодействие двух подсистем: планомерного государственного управления хозяйством и спонтанного поведения общественных группу изучал с 1981 г. Институт экономики и организации промышленного производства Сибирского отделения АН СССР, имевший один из самых заметных в стране социологических коллективов. Первые социологоориентированные исследования процессов нововведений в организациях были предприняты во Всесоюзном институте системного анализа (ВНИИСИ), а первые официально социологические публикации по этой тематике относятся к концу 1980;х гг.

Можно сказать, что этот период был ознаменован расцветом интереса к изучению человеческого фактора в промышленной социологии, мучительно пытавшейся выйти за рамки идеологизированной социологии труда к принципиально иной, «гуманистически ориентированной».

Своеобразие ситуации состояло в том, что логика углубленного поиска резервов интенсификации общественного производства сплошь и рядом выводила исследователей и практических социологов за предметную область социологии труда, а академическая социология не могла сформулировать адекватный общий подход.

Как антитеза западным попыткам регулирования качества жизни, в СССР оценка конкретных условий производства в рамках изучения социалистического образа жизни, первоначально появилась в Программе КПСС в виде системы объективных показателей улучшения социально-экономических и производственных условий труда, усиления его творческого характера, всемерного сокращения удельного веса ручного, малоквалифицированного и тяжелого физического труда.

Эволюции в признании самостоятельной ценности качественных субъективных показателей, продуктивности их совместного использования с объективными референтами для оценки состояния общественных процессов, способствовало выдвижение в конце 1970;х гг. на государственном уровне задачи социального планирования и управления.

Результатом стало появление широкого круга методик и рекомендаций по планированию социального развития коллективов предприятий, хотя и включавших во многом несовпадающие перечни показателей и оценок трудовой ситуации, но в целом аналогичным появившемуся впоследствии западному инструментарию выявления качества рабочей жизни. Существенным для констатации происходящей (к сожалению, лишь на теоретическом уровне) смены приоритетов в производстве стало признание основной задачей комплексных планов экономического и социального развития всех уровней — быть инструментом управления социальными процессами.

Легитимизация социологии в управлении различными уровнями общественно-производственной жизни на практике привела лишь к появлению карликовых подразделений, включенных в длинный список функциональных служб предприятий, и имеющих соответствующее влияние на принятие управленческих решений.

В этой связи примечательным представляется тот факт, что одни из первых отраслевых социологических служб и реально действующих социологических подразделений па предприятиях были созданы в наиболее продвинутом, наукоемком высокоиндустриальном секторе советской экономики — отраслях и предприятиях военно-промышленного комплекса.

Сравнение частотных характеристик появления документов на русском языке той или иной социологической тематики (рефератов книг, брошюр, авторефератов диссертаций, статей и др.), находящихся в базе данных Института научной информации по общественным наукам АН СССР (И11ИОП), за два трехлетних периода — 1981 — 1983 гг. и 1987—1989 гг. — зафиксировало важное внутринаучное достижение: последовательный переход от научения социальной статики к изучению социальной динамики явлений, а также и общий поворот социологии лицом к человеку активному, действующему: от преимущественного изучения объективных факторов общественного развития к преимущественному изучению факторов субъективных, связанных с реальным функционированием коллективов и организаций.

В частности, если соотношение проблематики социальной структуры и социальных процессов в первый период выглядело как 249 и 68, то к концу десятилетия — 178 и 184 соответственно. Еще более значительный перенос акцента наблюдался в количественном употреблении термина «человеческий фактор»: от двух упоминаний за 1981 — 1983 гг. до 862 — в 1987—1989 гг.

Отсутствие в Советском Союзе собственных серьезных управленческих разработок на основе достижений социологии и психологии управления ограничивает сферу возможного анализа эволюции качества отечественного менеджмента фиксацией эмпирических результатов его деятельности. Однако, развитие на нашей почве исследований аналогов других, признанных в мировой практике важнейшими, систем поддержки менеджмента — участия в управлении и порядка взаимодействия работодателей и работников имеет свою историю.

Показательно выглядит пример, каким образом информированность, еще безотносительно к развитию самоуправления, а лишь как фактор, стимулирующий производственную деятельность, интерпретировалась в 1960;е гг. учеными социалистических стран. Индустриальные психологи видели в ней средство психологического приспособления индивида к требованиям организации.

Конкретные социологи рассматривали информированность как знание о различных сторонах деятельности производственного коллектива, или знание рабочими целей и задач, стоящих перед предприятием, передового опыта и форм морального стимулирования, итогов работы коллектива и его достижений. В то же время советские экономисты ограничивались пониманием ее как совокупности сведений, необходимых рабочему для выполнения производственных функции.

Примерно в это же время западной социологией «информированность» работников была выдвинута на центральную роль в одном из самых перспективных направлений развития управления в современном мире — самоуправлении (участия в управлении).

Французский социолог А. Турен подчеркивал, что быть информированным — это не только знать, что происходит, но и знать историю, основания и методы решения, а не только ссылки на факты для оправдания решений. Расширение участия в управлении было призвано разрешить главный конфликт постиндустриального общества — между безличной системой управления и отчужденными от принятия решений работниками наемного труда.

Уже в 1976 г. отечественными «заводскими» социологами предлагалась операциональная концепция создания службы информации предприятия, обеспечивающей цикл обратной связи в системе управления: сбор — информирование — изучение результатов восприятия. Правда, и в самых смелых теоретических попытках тогда не предусматривалось введение полного контура управления, включающего самый главный этап — разработку и реализацию управленческих решений по результатам исследований.

Учитывая, что «организация промышленного производства» являлась в СССР отраслью экономической науки, вполне понятно, какого рода представления о роли человека в производстве (и, соответственно, действия) были господствующими в реальном функционировании советской экономики.

Как результат, если в 1970 г. индекс удовлетворенности работников возможностями участия в управлении составлял +0,3…0,4 (по шкале от -2,0 до +2,0), то в 1990 г. на фоне общего снижения удовлетворенности всеми аспектами производственной ситуации он перешел в область отрицательных значений Проведенные тогда же (1991) исследования в одном из крупных научно-исследовательских институтов подтвердили типичную для предприятий всей советской экономики картину — исключительно низкое качество менеджмента и возросшая требовательность сотрудников в оценке деятельности администрации по установлению рациональной системы производственных взаимосвязей на всех уровнях.

На первый план выступила необходимость более четкого распределения прав, обязанностей и ответственности всех служб и подразделений — 51,4% и улучшения общей системы управления — 36,7% опрошенных. Наведение порядка в организации труда непосредственно в подразделениях выбрали 43,7%. Практически все направления управленческой деятельности, по мнению сотрудников института (значительная доля которых являлась специалистами высшей квалификации с богатым жизненным и профессиональным опытом), подлежали кардинальному улучшению. В числе причин, препятствующих более полному раскрытию имеющегося потенциала, на первое место (45,5%) логично вышел уровень организации и управления.

Еще в советское время, в период экономических экспериментов, связанных с развитием экономической самостоятельности государственных предприятий, началось исследование нового вида отношений на производстве — акционерных.

Первые же результаты показали, что главная дифференцирующая характеристика (вполне естественная при проведении реформ «сверху») — это принадлежность к властно-распорядительной структуре: если полную удовлетворенность акционерными отношениями выразили 37,5% рядовых рабочих, то среди управленцев таковых оказалось 61,8%. Крупнейшие акционеры — практические собственники предприятий — как старые директора, благополучно пережившие краткий перестроечный этап демократизации, выйдя из-под жесткого партийного и государственного контроля, так и представители «новой волны», получив контрольные пакеты акций, демонстрируют устойчивые стереотипы авторитарного управления, никоим образом не предполагающие заинтересованности в повышении эффективности использования человеческого фактора и научных исследований в этой области.

Основной причиной особенностей отечественного процесса развития наук, обеспечивающих выявление и использование резервов человеческого фактора в управлении экономическими организациями, как и самого управления, является отсутствие конкурентной среды.

В западных странах проявление научного интереса к этой сфере было вызвано потребностями материального производства, оказавшегося в начале XX в., практически в тупике традиционной парадигмы управления. Необходимость выживания предопределила и выделение ресурсов, и взаимовыгодную непосредственную тесную связь науки и промышленности, обеспечившую совершенствование практического управления и дальнейшее развитие научных исследований.

В нашей стране столь жестких стимулов при плановой экономике не существовало и не могло существовать. К этому добавилось и своеобразие тернистого пути социологии в дореволюционной и советской России (СССР). Попытка компенсировать повседневное давление механизмов конкуренции на каждого субъекта экономической деятельности идеологическими и административными действиями не оправдалась. Поэтому подготовка соответствующих специалистов значительно запоздала, а их востребованность практикой управления оставалась столь незначительной.

• [1] Так назывался известный в то время научно-фантастический роман, описывающий идеально функционирующее общество.