Легенды о Чехове

При внимательном рассмотрении раннего творчества писателя рушатся исключительно устойчивые, живущие до сих пор версии, например, о позднем переходе Чехова «в серьез», как он говорил, т.с. о его стремлении к острым общественно важным темам. Представление о периоде Чехонте нередко связывается с юмором чистым, беззлобным, не отягощенным печалью и горестными заметками зрелой мысли. Н. К. Михайловский, литературный критик народнического толка, полагал, что этот автор не ставит перед собой сколько-нибудь серьезных целей и идет «незнамо куда, незнамо зачем», а другой известный исследователь литературы чеховского времени, А. М. Скабичевский, отнес писателя к разряду «газетных клоунов», выкидывающих смешные коленца на потеху публики, считал его деятельность «самоубийством» таланта и предрекал, что выжитый, как лимон, он в полном забвении умрет где-нибудь «иод забором».

Между тем во многих произведениях уже ранней поры были ярко намечены значительные именно по своему идейному содержанию темы и образы, которые будут разрабатываться Чеховым в более позднее время. В 1882 г. опубликована «Барыня», рассказ мрачный, суровый, заканчивающийся убийством и развалом молодой крестьянской семьи из-за прихотей развратной барыньки. В описаниях деревни с ее нищетой и жестокостью узнаются черты будущих повестей «Мужики» (1897) и «В овраге» (1900). В «Цветах запоздалых» (1882) в докторе Топоркове, пересчитывающем засаленные ассигнации и скупающем доходные дома, заключена судьба Дмитрия Ионыча Старцева, героя «Ионыча», (1898). В «Воре» (1883) задолго до поездки на Сахалин появится изображение ссылки, предваряющее произведения 1890-х гг. Рассказ «Устрицы» (1884) — своеобразный черновой набросок трагической ситуации, заставляющей вспомнить несчастную Варьку из рассказа «Спать хочется» (1888), маленькую измученную няньку, которая душит ребенка в припадке сумасшествия; только в раннем рассказе галлюцинации вызваны голодом, а здесь — изнурительным трудом и бессонницей. «Верба» и «Осенью» (оба рассказа 1883 г.) — прообразы будущих лирико-драматических новелл Чехова, но даже в них заключена безжалостная критика лихоимствующего, вороватого чиновничества и горькая насмешка над промотавшимся дворянством: барин в кабаке просит милостыню у крестьян, когда-то бывших у него в услужении.

От Чехонте ждали шутки, а он говорил о важных проблемах жизни, в нем хотели видеть исключительно комедийный талант, а он вдруг неожиданно начинал рассуждать о литераторах, несущих на своих плечах тяжелейшее бремя ответственности, делающих свое дело, несмотря ни на что: «Если мы уйдем и оставим наше поле хоть на минуту, то нас тотчас же заменят шуты в дурацких колпаках с лошадиными бубенчиками, нас заменят плохие профессора, плохие адвокаты да юнкера, описывающие свои нелепые любовные похождения по команде: левой! правой!» При этом писатель высказывает эти серьезные мысли в анекдотическом по своей сюжетной ситуации рассказе с нелепо юмористическим заглавием — «Марья Ивановна»!

Быстрое возмужание молодого писателя не было волей случая. Он сам строил свою судьбу. В 1884 г. появился первый скромный сборник веселых «театральных» рассказов «Сказки Мельпомены», не замеченный широкой публикой, спустя год «Пестрые рассказы» уже имели несомненный успех и вызвали сочувственные отклики критики, а сборник рассказов «В сумерках» (1887) был отмечен Пушкинской премией. Литературное имя Чехова было упрочено, но он был так скромен, так мало ценил созданное им, что даже в конце 1880-х гг. приберегал свое имя, по его же словам, для серьезных трудов по медицине и по-прежнему предпочитал появляться под псевдонимами (в 1884 г. у него возник замысел диссертации на степень доктора медицины «Врачебное дело в России»).

Перечисленные факты творческого роста Чехова необъяснимы с точки зрения еще одной давней легенды — о «легкомысленном» отношении к писательскому труду и о его мнимой «скорописи».

Наконец, еще одна версия, столь же устойчивая, как и другие, имела в виду зыбкость эстетических опор в выборе писателем своей стратегии творчества.

Естественно, что эволюция личности Чехова тоже осталась загадкой и тайной. Вульгарная среда в детстве и юности, бедность, убогое интеллектуальное окружение — и высочайшая духовность: Станиславский называл Чехова лучшим из людей. Писатель выработал в себе тип подлинно свободного человека: свободного от предубеждений, от слепой веры в общепринятые учения и доктрины, от «партий минуты». Путь самосовершенствования был им пройден громадный. Он нс терпел деспотизма, откуда бы тот ни исходил: от правительственных ли сфер, от литературно-критических кругов или от высоких авторитетов в мире искусства. Этому поразительному духовному росту, как и стремительному взлету своей писательской славы, Чехов обязан только самому себе.