Для просвещенного труда
Слово «любомудрие» представляющее собой кальку, т. е. буквальный перевод, древнегреческого слова «философия», закрепилось за другим, более ранним кружком — «Обществом любомудрия». В него входили В. Ф. Одоевский, Д. В. Веневитинов, И. В. Киреевский и др. Новейшие философские течения, прежде всего немецкая классическая философия, в частности Шеллинг, были предметом их внимания и изучения… Читать ещё >
Для просвещенного труда (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
В развитие образа поэта-студента и отчасти в полемике с ним возник еще один образ — тоже поэта-студента, но имеющего другие интересы и отличающегося несколько иным психологическим складом. Послушаем одного из них, студента Московского университета:
И вместе мы сошлись сюда, С краев России необъятной, Для просвещенного труда, Для цели светлой, благодатной!
Здесь развивается наш ум И просвещенной пищи просит;
Отсюда юноша выносит Зерно благих, полезных дум.
Здесь крепнет воля, и далекой Видней становится наш путь.
И чувством истины высокой Вздымается младая грудь!
«И вместе мы сошлись сюда», 1835.
Не пиршество, не упоение страсти воспевает поэт, а упорный неутомимый труд ради будущей самостоятельной и плодотворной деятельности. Предметом вдохновения становится само учение, сам процесс усвоения знаний, т. е. казалось бы, материя скучная и непоэтическая. А тут еще автор дает обет или клятву навсегда сохранить ей верность:
Целый век свой буду я стремиться Разрешить божественные тайны, Взволновали душу мне они.
Я иду к ним с верой и надеждой.
«Целый век свой буду я стремиться», 1836.
Значит, проза занятий вдохновлена высшей целью — познания сокровенных тайн бытия, разрешения вечных философских вопросов. На наших глазах рождается новый образ — ноэта-философа, ноэта-мыслителя.
Кто является автором и, конечно, прототипом этого образа? Константин Сергеевич Аксаков (1817—1860), сын писателя Сергея Тимофеевича Аксакова, в начале 1830-х гг. студент словесного отделения Московского университета. Вместе с И. Г1. Клюшниковым, В. И. Красовым, В. Г. Белинским и другими он входил в кружок Николая Владимировича Станкевича, тоже студента Московского университета[1]. Интересы многих членов этого кружка, и прежде всего самого Станкевича, отличались серьезной философской направленностью, так что Константин Аксаков, можно сказать, создавал коллективный образ поэта-любомудра.
Слово «любомудрие» представляющее собой кальку, т. е. буквальный перевод, древнегреческого слова «философия», закрепилось за другим, более ранним кружком — «Обществом любомудрия». В него входили В. Ф. Одоевский, Д. В. Веневитинов, И. В. Киреевский и др. Новейшие философские течения, прежде всего немецкая классическая философия, в частности Шеллинг, были предметом их внимания и изучения, а Веневитинов, проницательный критик, высоко ценимый Пушкиным, видел в развитии и углублении философского мышления главную задачу русской литературы. В статье «О состоянии просвещения в России» (опубл. 1831) Веневитинов писал, что «истинные поэты всех народов, всех веков были глубокими мыслителями, были философами и, так сказать, венцом…»[2]
«Венцом» в галерее образов автора, сложившейся в литературе конца XVIII — начала XIX в., явился и образ поэта-мыслителя, поэта-философа.
* * *.
Лики, или образы, автора, разобранные в этой главе, соотносятся с романтическим оппозициями, которым посвящена предшествующая глава. Даже если антипод, т. е. другой персонаж, этой оппозиции не присутствует в тексте, он очень легко подразумевается. Отважной удали и смелости гусара противостоит трусливый и своекорыстный обыватель. Тот же противник у поэта-сгудента и поэта-философа. Этому противнику чужды высокие устремления ума, поиски истины, глубокая преданность идеалу. Значит, уже налицо противостояние, но еще нет мучительного процесса отчуждения центрального персонажа, переживающего в своем развитии ряд стадий, включая нередко и стадию кульминационную — разрыва со средой, бегства в далекий край и т. п., — все это мы увидим позже, в следующих главах. Характерно и то, что лирический герой, будь то гусар или студент, еще может говорить от лица своих единомышленников, пусть и немногочисленных; он уже нетипичен, но еще не один. Представить же себе нескольких Пленников (из пушкинского «Кавказского пленника») или нескольких Алеко (из пушкинских «Цыганов») довольно трудно… Но об этом речь впереди.