Агорофобия и связанные с ней сложные фобии

Ядро когнитивной организации заключает в себе дилемму: желаемая свобода подразумевает одиночество, которое пугает, а общество или чья-нибудь опека несут в себе смысл принуждения со стороны других. Далее. В согласии со сложившимися когнитивными структурами ожидается, что дружеские отношения и опека должны поддерживаться за счет сильной редукции личной свободы исследовать жизнь и наслаждаться ею. От покровителя согласно центральным конструктам пациента ожидаются принуждение и сверхконтроль. Незнакомые люди кажутся потенциальными врагами или, по крайней мере, равнодушными к затруднениям и нечувствительными к его страданиям. Пациент воспринимает себя как «ослабленного» и склонного к физическим недомоганиям. Причина возникновения такого ядра когнитивной организации психики усматривается в сложившейся в детстве модели тревожной привязанности, иными словами, устойчивом убеждении в непостоянстве отношения близких людей.

В истории детства пациентов с синдромом агорафобии нетрудно бывает найти такой объект привязанности, который систематически:

• • был бы сверхопекающим и сверхконтролирущим и вследствие этого ограничивал свободу исследования и укреплял в мысли, что пациент «ослабленный» и «больной»;
• • отвечал отказом на желания пациента дружбы и помощи;
• • часто угрожал бы бросить его одного, чтобы заставить подчиниться;
• • испытывал бы тревожность сам, вследствие чего стимулировал возникновение конструктов страха за себя и страха окружающего мира.

В ходе решения проблем, порожденных конфликтом между свободой-одиночеством и опекой-стесненностью, потенциальный агорафобик обычно в детском возрасте становится сверхконтролирующим себя и других людей. Контролируя свою «ослабленность» (чувство неприспособленности), можно избежать тревоги и сверхопеки со стороны встревоженной матери и получить разрешение идти играть с друзьями. Если бы такая «ослабленность» была обнаружена, последовал бы немедленный запрет на прогулки, возможно, на много дней, и лишение связанных с ней приятных моментов; возможно, дело дошло бы и до ограничения «места проживания», иногда вплоть до «обездвиживания» укладыванием в постель. Контролируя поведение других через демонстрацию им своей «мощи» или с помощью искусного «обольщения», можно добиться их расположения при надобности или же избавиться от них, если их общество становится в тягость.

Благодаря такой склонности к сверхконтролю (манипулятивному контролю) ребенок обретает способность справляться с разными сложными коммуникативными проблемами и со своим эмоциональным возбуждением.

Когнитивное развитие происходит при сильном и постоянном влиянии «фильтра» сверхконтроля, ведя к оформлению и вербализации совершенно определенных и жестоких представлений о себе и межличностной реальности. Эти представления в период между окончанием подросткового возраста и началом клинического синдрома выражаются в тревогах, касающихся личной свободы, нежелания терпеть даже малейшую зависимость от других, противоречивых переживаний самоущербности и личного (физического, социального и морального) «могущества» — в качестве вторичных защитно-компенсаторных черт Я. С такого рода защитной зоной ядра пораженных тревожностью конструктов — представлений о себе и окружающем мире — подростки нередко способны вырасти здоровыми и жизнерадостными и часто становятся предприимчивыми молодыми людьми, уважаемыми своими сверстниками и вполне удачливыми на выбранном профессиональном пути. Тем не менее в такой когнитивной организации есть слабое место. Способность контролировать свои эмоции «слабости» и манипулировать межличностными взаимоотношениями — не лучшее средство получить четкое представление о них. Желание как можно скорее поставить под контроль названные феномены с целью подавить их или изменить несовместимо с возможностью всестороннего знакомства с ними. Самоконтроль, осуществляемый без должного предварительного самонаблюдения, скорее будет неэффективным и препятствующим накоплению динамично изменяющихся знаний о себе. Это, в частности, верно в отношении собственных эмоций неудовольствия, которые необходимо проживать, чтобы понять их связь со всей психической и внутриличностной жизнью; агорафобик стремится немедленно поставить их под свой контроль, тем самым преграждая путь к ссшо-исследованию и ссшо-познанию. Когда такой человек сталкивается с событиями, которые он не в состоянии контролировать, увеличивающими риск остаться в одиночестве или стеснить личную свободу, он видит себя неспособным ассимилировать необходимый в таких случаях эмоциональный опыт. Пациент пытается скорее контролировать, чем пережить и прочувствовать свои эмоциональные переживания и межличностные взаимоотношения, вызывающие их. Обнаружив свою неспособность подойти к эмоциям конструктивно, пациент склонен выдвигать неточные (отвлекающие внимание) гипотезы о причинах своих эмоционально неприятных привычек. Будучи неспособным контролировать свои эмоции, он с трудом связывает это с природой своей личности (ведь все, что внутриличностное, это моя собственность и должно подчиняться моему контролю) и потому склонен приписывать свои болезненные эмоциональные реакции влиянию независимых от него обстоятельств: например, болезни, угрожающей его способности сохранить контроль над собой (характерный страх «потери контроля», «безумия», слабости и т. д.). Конечно, такая ошибочная каузальная атрибуция способна вызвать реакции страха и замкнуть характерный искаженный цикл неприятных эмоций и искаженных суждений.

Единственный способ контролировать ошибочно понимаемые реакции страха в период возникновения синдрома — избегать ситуаций, чаще всего вызывающих такие реакции (фактическое «одиночество», при котором, вероятно, никто не поможет «больному» пациенту, когда он в очередной раз «пытается» контролировать).

Это ведет к генерализации стратегии избегания, замыкая в порочный круг причины и следствия агорафобии.