Судебная практика (прецедентное право) Европейского Суда по правам человека

Европейский Суд по правам человека (ЕСПЧ), неофициально «Страсбургский суд» — независимый наднациональный орган правосудия, который на европейском уровне осуществляет контроль за соблюдением основных прав человека всеми государствами — участниками Конвенции о защите прав человека и основных свобод (см. 31.2).

Осуществляя рассмотрение конкретных дел, возбуждаемых, как правило, по жалобам частных лиц, ЕСПЧ одновременно решает важную задачу толкования норм Конвенции, обеспечивая ему единообразный характер (ст. 32 Конвенции).

Единообразное толкование Конвенции, даваемое ЕСПЧ, как и толкование, даваемое Судом ЕС в отношении права ЕС, не ограничивается простым разъяснением ранее установленных юридических норм. ЕСПЧ часто выводит из Конвенции новые положения (в том числе новые права личности), признаваемые им в качестве «присущих» Конвенции или «вытекающих» из нее.

Источником этих новых положений, следовательно, выступает богатейшая судебная практика ЕСПЧ (франц.jurispmdence), которую в англосаксонской юридической терминологии не без оснований называют прецедентным правом (англ, case laze). Адекватное понимание Конвенции без этой судебной практики невозможно и, во всяком случае, может привести к ошибочным выводам^[1].

Результатом интерпретационной, а фактически нормотворческой деятельности ЕСПЧ стало возникновение особого правового феномена, который в европейской доктрине называют право Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод. Источниками этого «права» выступают сам текст Конвенции (включая протоколы) и дополняющая его судебная практика ЕСПЧ.

Постоянно подчеркивая, что Конвенция является «живым документом» (т.е. способна адаптировать свое содержание по мере развития общества), ЕСПЧ демонстрирует способность выводить из нее и такие положения, которые далеко уходят от первоначальных намерений авторов ее текста. В результате, как отмечают некоторые эксперты, деятельность ЕСПЧ иногда превращается в подлинную «законодательную политику»^[2].

Примером может служить постановление от 6 октября 2005 г. по делу «Херст (Hirst) против Соединенного Королевства», в котором ЕСПЧ признал противоречащей Конвенции автоматическую утрату права голоса лицами, отбывающими уголовное наказание в местах лишения свободы. Согласно постановлению ЕСПЧ подобная утрата активного избирательного права возможна лишь в качестве индивидуальной меры для отдельных преступников (например, в виде дополнительного наказания, назначенного обвинительным приговором), но не как общий запрет для всех осужденных к лишению свободы лиц.

Это правило было выведено ЕСПЧ из ст. 3 Протокола № 1 к Конвенции, которая гласит: «Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются проводить с разумной периодичностью свободные выборы путем тайного голосования в таких условиях, которые обеспечивали бы свободное волеизъявление народа при выборе законодательной власти». Как видно, в своей буквальной формулировке процитированная статья не предусматривает избирательных прав осужденных. Однако в интерпретации ЕСПЧ эти права из нее вытекают, что в итоге может потребовать законодательных реформ в ряде стран Совета Европы, в том числе в России. При этом если Великобритании, против которой было вынесено данное постановление, достаточно внести поправки в обычный избирательный закон, то Россия может столкнуться с проблемой пересмотра Конституции^[3]. Указанная проблема, однако, не является препятствием для ЕСПЧ. Его судебная практика исходит из того, что Конвенция обладает безусловным верховенством (приматом) над всем внутренним законодательством государств-участников, включая их основные законы (конституции)^[4].

О «примате Конвенции над национальными конституциями» напомнил председатель ЕСПЧ в своем выступлении перед членами Конституционного Суда России в мае 2007 г.^[5] Такая позиция, однако, не находит безусловной поддержки в конституционных судах стран Совета Европы. С ее критикой выступил и председатель Конституционного Суда России^[6].

Судебная практика ЕСПЧ базируется на нескольких принципах и методах толкования Конвенции. Их использование, как правило, приводит ко все большему расширению содержания и гарантий, закрепленных Конвенцией прав и свобод.

1. Принцип «автономных понятий» (франц. notions autonomes). Термины и категории, используемые в статьях Конвенции, могут иметь неодинаковый смысл в правовых системах государств — участников Конвенции, что порождает опасность расхождений в уровне защиты соответствующих прав и свобод на территории разных стран.

Чтобы избежать такой опасности, ЕСПЧ «автономно» (т.е. самостоятельно) оценивает значение соответствующих понятий, стараясь выработать их единое значение. К примеру, термин «закон», используемый во многих статьях Конвенции, интерпретируется ЕСПЧ в материальном смысле, т. е. может обозначать любой источник права конкретной страны, принятый в соответствии с национальной конституцией, даже если он исходит не от законодательной, а от исполнительной или судебной ветвей власти.

В то же время применительно к случаям допустимых ограничений прав личности ЕСПЧ предъявляет к законам ряд требований (оценка «качества закона»). В частности, закон должен быть доступен для граждан, т. е. опубликован (требование доступности), четко определять условия и порядок ограничения субъективного права (требование предсказуемости)^[7].

Право собственности, которое в России считается разновидностью вещных прав, было распространено ЕСПЧ на обязательственные права имущественного характера, включая право требовать выплаты причитающихся лицу заработной платы, пенсий и пособий по социальному страхованию (при наличии «законных ожиданий» у заинтересованного лица)^[8].

Статья 1 «Защита собственности» Протокола № 1 в интерпретации ЕСПЧ может использоваться и в обязательствах из причинения вреда: «Обязанность возмещать причиненный вред косвенно вытекает из ст. 1 Протокола № 1, взятой в целом»^[9].

Понятия «уголовный», «обвинение», «преступление» и «наказание» ЕСПЧ распространил на многие деяния и санкции, которые в законодательстве ряда стран (в том числе России) относятся к административным, налоговым или дисциплинарным правонарушениям. Как отмечают европейские эксперты, такой подход позволил включить подобные «квазиуголовные» (франц. para-penales) деяния в сферу действия процессуальных прав и гарантий, предусмотренных Конвенцией (прежде всего, гарантий ст. 6 «Право на справедливое судебное разбирательство»)^[10].

Самостоятельным («автономным») и весьма широким дефинициям в судебной практике ЕСПЧ были подвергнуты многие другие понятия, содержащиеся в Конвенции: «свидетель», «ассоциация», «гражданские права и обязанности», «бесчеловечное» и «унижающее человеческое достоинство» обращение и наказание^[11] и т. д.

2. Принцип «позитивных обязанностей» (франц. obligations positives). Как отмечалось выше, положения Конвенции закрепляют в основном «негативные» права личности, г. е. нрава и свободы, требующие невмешательства в их осуществление со стороны государства.

ЕСПЧ, однако, в существенной мере скорректировал этот подход. Согласно его судебной практике Конвенция в равной мере возлагает на государства «позитивные обязанности» — обязанности принимать все необходимые меры с целью обеспечить полноценную реализацию людьми гарантированных им прав и свобод. Так, право на жизнь (ст. 2 Конвенции) порождает для каждого государства-участника «позитивную обязанность» охранять жизнь людей, находящихся под его юрисдикцией^[12]. В случае насильственной смерти или исчезновения человека государство-участник несет процессуальные обязанности провести эффективное расследование и, когда уместно, привлечь к ответственности виновных лиц. Например, нарушение этих обязанностей послужило одним из оснований признания Российской Федерации нарушителем Конвенции в деле по жалобе гражданки А. М. Байсаевой, супруг которой предположительно погиб во время проведения правоохранительными органами сиецоиерации в Чеченской Республике^[13].

Признание ЕСПЧ позитивных обязанностей государств — участников Конвенции повлекло за собой «горизонтальное действие» этого документа: государство должно защищать права и свободы, гарантированные Конвенцией, от посягательств со стороны не только собственных органов, но и других частных лиц. Последние, со своей стороны, не должны нарушать эти права.

Если государство не смогло надлежащим образом защитить нрава человека от посягательства другого частного лица (или, при случае, обеспечить восстановление этих прав и компенсацию причиненного вреда), то оно может быть привлечено к ответственности перед ЕСПЧ. Например, в деле по жалобе принцессы Монако Федеративная Республика Германия была признана ЕСПЧ нарушителем ст. 8 Конвенции (право на уважение частной и семейной жизни), поскольку не воспрепятствовала публикации в немецкой прессе фотографий, сделанных без ведома и согласия заинтересованного лица. Как отметил ЕСПЧ, «хотя ст. 8 по существу ставит целью защитить индивида от произвольного вмешательства со стороны публичных властей, она не ограничивается лишь требованием к государству воздерживаться от подобного вмешательства: к этому негативному обязательству могут добавляться позитивные обязанности, присущие эффективному уважению частной или семейной жизни. Они могут потребовать принятия мер, направленных на защиту частной жизни, вплоть до отношений индивидов между собой»^[14].

Аналогичные обязанности позитивного характера способны вытекать из других статей Конвенции. Таким образом, Конвенция позволяет заинтересованным лицам требовать от государства принятия практических мер по обеспечению своих прав, в том числе по их охране от посягательств со стороны других индивидов.

3. Метод защиты «рикошетом» (франц. protection par ricochet). Защита «рикошетом» — один из наиболее сильных методов, имеющихся в арсенале ЕСПЧ. Он дает возможность Суду признавать и защищать те права, которые непосредственно не закреплены в Конвенции, но тесно связаны с ее положениями или косвенно вытекают из них. В качестве таких производных прав Судом в разное время были признаны, например, право человека на изображение и право на здоровую окружающую среду (выведены из ст. 8 Конвенции «Право на уважение частной и семейной жизни»)^[15], а также «право на исполнение судебных решений».

Нарушение последнего права является одним из наиболее распространенных оснований постановлений ЕСПЧ против Российской Федерации. Как установил Суд, оно логически вытекает из ст. 6 Конвенции «Право на справедливое судебное разбирательство». Данная норма Конвенции имела бы «иллюзорный характер, если бы внутренняя правовая система государства-участника позволяла окончательным, юридически обязательным судебным решениям оставаться без исполнения в ущерб одной из сторон. Было бы немыслимо, чтобы п. 1 ст. 6 подробно описывал процессуальные гарантии, предоставляемые сторонам, но не обеспечивал при этом исполнения судебных решений». В таком случае гарантии ст. 6 лишались бы любого «полезного действия»^[16].

Нельзя исключать того, что метод защиты рикошетом со временем приведет к включению в судебную практику ЕСПЧ ряда социальных прав, которые связаны с гарантированными в Конвенции личными и политическими правами (например, право на достойный уровень жизни, охрану здоровья или благоприятные условия труда).

4. Метод установления «национальных пределов оценки» (франц. marge nationale d’appreciation). Несмотря на стремление к единообразному применению Конвенции и расширительному толкованию закрепленных в ней прав и свобод, ЕСПЧ учитывает разнообразие национальных правовых традиций, которые не всегда могут быть приведены к общему знаменателю. ЕСПЧ также признает, что органы государств-участников способны лучше оценить обстоятельства и условия реализации Конвенции на своей территории. Таким образом, Конвенция не требует «абсолютного единообразия» в ее применении^[17]. «Суд напоминает, что толкование внутреннего права, в первую очередь, должны осуществлять национальные органы власти и, в частности, суды, и что он не будет подменять их правовую оценку своей собственной, если только с их стороны нет произвола. Это особенно справедливо в отношении толкования судами процессуальных норм»^[18].

С учетом этих факторов ЕСПЧ оставляет национальным властям «пределы оценки», которые могут быть более или менее широкими в зависимости от конкретного права или фактической ситуации. Например, ЕСПЧ оставил на усмотрение государств-участников вопрос о признании права на жизнь неродившегося ребенка, который они могут решать по-разному в зависимости от национальных традиций, не сводимых в настоящий момент к общеевропейскому знаменателю^[19].

Аналогичным образом, в деле о правомерности итальянского законодательства, предусматривающего размещение в школах католических крестов (распятий), ЕСПЧ в конечном счете признал, что решение вопроса о религиозной символике в образовательных учреждениях находится в компетенции национальных властей: «Европа характеризуется большим разнообразием между расположенными в ней государствами, в частности, в плане культурного и исторического развития… Отсюда Суд приходит к выводу, что выбор в пользу нахождения распятий в классах публичных школ относится, в принципе, к пределам усмотрения государства-ответчика. То обстоятельство, что по вопросу нахождения религиозных символов в публичных школах нет европейского консенсуса, также подтверждает данный подход»^[20].

Однако следует учитывать, что национальные пределы оценки устанавливает именно ЕСПЧ, а не национальные власти. С течением времени эти пределы постепенно сокращаются Судом. Соответственно, сокращаются рамки свободы усмотрения государств — участников Конвенции.

При толковании Конвенции ЕСПЧ также использует другие принципы и методы, широко применяемые и в судебной практике Суда ЕС. Среди них принцип «полезного действия» гарантированных прав личности (франц. effet utile) и принцип пропорциональности (соразмерности), которому всегда должны соответствовать ограничения основных прав, вводимые государствами-участниками в соответствии с Конвенцией.

Какова юридическая сила судебной практики ЕСПЧ в государствах — участниках Конвенции и, в частности, в России?

Согласно ст. 46 Конвенции постановления ЕСПЧ формально обладают только относительным действием: каждое из них обязательно лишь для того государства-участника, в отношении которого было вынесено («Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются исполнять окончательные постановления Суда по делам, в которых они являются сторонами»).

Однако в соответствии со ст. 32 Конвенции ЕСПЧ принадлежит право и обязанность осуществлять официальное толкование всех ее статей («В ведении Суда находятся все вопросы, касающиеся толкования и применения положений Конвенции и протоколов к ней…»). Это толкование, как было показано выше, de facto выводит из Конвенции новые принципы и нормы права, на которые ЕСПЧ ссылается в своих последующих постановлениях в качестве прецедента.

Таким образом, несоблюдение Россией или другим государством-участником положений Конвенции в том виде, как они интерпретированы и дополнены в постановлениях ЕСПЧ, может служить основанием для признания соответствующего государства нарушителем Конвенции.

Судебная практика ЕСПЧ в результате приобретает свойство нормативности — способность устанавливать правила поведения общего характера, предназначенные для всех государств — участников Конвенции и находящихся на их территории лиц. На это обстоятельство неоднократно обращал внимание и сам Суд: «Его [Суда] постановления предназначены не только для разрешения дел, представленных на его рассмотрение, но и в более широком плане для разъяснения, охраны и развития норм Конвенции и, таким образом, для содействия соблюдению государствами обязательств, которые они приняли на себя в качестве Договаривающихся Сторон»^[21].

На судебную практику ЕСПЧ в настоящее время постоянно ссылаются органы правосудия государств — участников Конвенции, включая суды общей юрисдикции, специализированные суды (административные и др.) и органы конституционного контроля. Например, как указал Конституционный трибунал Испании, судебная практика ЕСПЧ «должна служить критерием толкования конституционных норм, которые защищают основные права»^[22].

Суд ЕС также активно применяет судебную практику ЕСПЧ. Известны случаи, когда Суд ЕС изменял свою судебную практику с целью учесть положения, сформулированные в судебной практике ЕСПЧ^[23].

В Российской Федерации необходимость применения судебной практики ЕСПЧ неоднократно констатировалась Верховным Судом РФ, в частности, в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации».

Согласно п. 10 указанного постановления применение российскими судами общей юрисдикции Конвенции «должно осуществляться с учетом практики Европейского Суда по правам человека во избежание любого нарушения Конвенции о защите прав человека и основных свобод».

На необходимость соблюдения правовых позиций ЕСПЧ не только судебными органами России, но и другими ветвями власти нашей страны (в том числе федеральным законодателем), указывается в актах Конституционного Суда РФ. Так, в и. 2.1 Постановления Конституционного Суда РФ от 5 февраля 2007 г. № 2-П в связи с этим предусмотрено: «…Как и Конвенция о защите прав человека и основных свобод, решения Европейского Суда по правам человека — в той части, в какой ими, исходя из общепризнанных принципов и норм международного права, дается толкование содержания закрепленных в Конвенции прав и свобод, включая права на доступ к суду и справедливое правосудие, — являются составной частью российской правовой системы, а потому должны учитываться федеральным законодателем при регулировании общественных отношений и правоприменительными органами при применении соответствующих норм права».

Таким образом, с момента присоединения России к Конвенции судебная практика ЕСПЧ является составной частью российской правовой системы. Она должна учитываться судебными и другими государственными органами нашей страны и применяться ими, по возможности, настолько же активно, как это делает в своих решениях Конституционный Суд РФ.

• [1] Источником судебной практики (прецедентного права) в отношении Конвенции также служат решения («доклады») бывшей Европейской комиссиипо нравам человека, которая функционировала до вступления в силу Протокола№ 11 (см. 31.2). Па доклады этой Комиссии ЕСПЧ по сей день ссылается в своихпостановлениях.
• [2] Mascher F. Les contraintes de Interpretation jurisdictionnelle. Les methodesd’interpretation de la Convention europeenne Bruxelles: Bruylant, 1998. P. 25.
• [3] Запрет, аналогичный тому, который ЕСПЧ признал противоречащимКонвенции, содержится в ч. 3 ст. 32 Конституции РФ. Статья 32 включенав гл. 2 Конституции и потому не допускает внесения поправок. Ее изменениевозможно только путем полного пересмотра Конституции.
• [4] См., например: постановления ЕСПЧ от 29 октября 1992 г. по делу «ОпенДо и Дублин Уэлл Вуман (Open Door & Dublin Well Woman) против Ирландии"и от 17 февраля 2004 г. по делу „Маэстри (Maestri) против Италии“. В постановлении от 22 декабря 2009 г. по делу „Сеждич и Финчи“ (Sejdic & Find) противБоснии и Герцеговины» ЕСПЧ прямо признал положения конституции этогогосударства в части дискриминации граждан Боснии и Герцеговины, не принадлежащих к титульным нациям (боснийцы, сербы, хорваты), противоречащимиКонвенции.
• [5] Visite a la Cour Constitutionnelle de la Federation de Russie les 10—11 mai2007. Discours de Jean-Paul Costa, President de la Cour europeenne des Droits derhomme. P. 3.
• [6] «Каждое решение ЕСПЧ — это не только юридический, но и политическийакт. Когда такие решения принимаются во благо защиты прав и свобод граждани развития нашей страны, Россия всегда будет бсзукоснитсльно их соблюдать. Но когда те или иные решения Страсбургского суда сомнительны с точки зрениясути самой Конвенции и тем более прямым образом затрагивают национальныйсуверенитет, основополагающие конституционные принципы, Россия вправевыработать защитный механизм от таких решений». См.: Зорькин В. Д. Пределуступчивости // Российская газета. 2010. № 246 (5325). С. 11.
• [7] См.: постановления ЕСПЧ от 26 апреля 1979 г. по делу «Санди Таймс (TheSunday Times) против Соединенного Королевства» и от 24 апреля 1990 г. по делу"Крюслен (Kruslin) против Франции".
• [8] См., например, постановления ЕСПЧ от 7 мая 2002 г. по делу «Бурдов (Burdov) против России»; от 28 сентября 2004 г. по делу «Копеки (Кореску) против Словакии»; от 9 января 2007 г. по делу «Обер (Aubert) против Франции»; от 4 ноября 2010 г. но делу «Пугач (Pugach) и другие против России».
• [9] Постановление СПЧ от 8 июля 1986 г. по делу «Литгов (Lithgow) противСоединенного Королевства».
• [10] PradelCorstens С. Droit penal europeen. Paris: Dalloz, 2002. P. 376—378.
• [11] См., например: постановление ЕСПЧ от 2 декабря 2004 г. по делу «Фарбтус (Farbtus) против Латвии».
• [12] См.: постановление ЕСПЧ от 9 июня 1998 г. по делу «Л. С. Б. (L. С. В.)против Соединенного Королевства».
• [13] См.: постановление ЕСПЧ от 5 апреля 2007 г. по делу «Байсаева (Baissaieva)против России».
• [14] См.: постановление ЕСПЧ от 24 июня 2004 г. по делу «Фон Ганновер (Von Gannover) против Германии».
• [15] См.: Sudre F. Droit europeen et international des droits de l’homme. P. 418—421.
• [16] См.: постановление ЕСПЧ от 18 ноября 2004 г. по делу «Вассерман (Wasserman) против России».
• [17] См.: постановление ЕСПЧ от 26 апреля 1979 г. по делу «Санди Таймс (The Sunday Times) против Соединенного Королевства».
• [18] См.: постановление ЕСПЧ от 16 декабря 1997 г. по делу «Теедор Гарсиа (Tejedor Garcia) против Испании».
• [19] См.: постановление ЕСПЧ от 8 июля 2004 г. по делу «Во (Vo) противФранции».
• [20] См.: постановление ЕСПЧ от 18 марта 2011 г. но делу «Лаутси (Lautsi)и другие против Италии». Процитированное постановление было вынесено Большой палатой ЕСПЧ — высшей судебной инстанцией в структуре Суда. Болеераннее постановление, вынесенное в одной из секций ЕСПЧ 1 июля 2008 г., признало нахождение креста (распятия) в классах итальянских школ противоречащим Конвенции, но было успешно оспорено Италией в Большой палате ЕСПЧ. О структуре и порядке рассмотрения дел в ЕСПЧ см. 31.2.
• [21] Постановление ЕСПЧ от 18 января 1978 г. по делу «Ирландия против Соединенного Королевства».
• [22] Цит. по: Sudre F. Droit europeen et international des droits de l’homme. P. 629.
• [23] Например, под влиянием судебной практики ЕСПЧ Суд ЕС признал, чтогарантии неприкосновенности жилища, вытекающие из ст. 8 Конвенции (правона уважение частной и семейной жизни), распространяются также на коммерческие помещения юридических лиц. См.: Arret de la Cour de 22 octobre 2002, affaireC-94/00 «Roquette Freres SA».