Взыскующие града.
Большие циклы конъюнктуры.
Избранные работы

РефератПомощь в написанииУзнать стоимостьмоей работы

Взыскующие града. Большие циклы конъюнктуры. Избранные работы (реферат, курсовая, диплом, контрольная)

Статья эта есть результат наблюдений над бытом старообрядцев. Они были произведены в Костромской губ. И главным образом потому, что вопрос о расколе тесно связан с Русским Севером, я решил послать эту статью в «Известия», которые посвящены изучению Севера.

Многие люди всегда думали, да и теперь еще думают, что так называемые старообрядцы-раскольники — это сплошь темная, невежественная масса, фанатично приверженная к внешности, к обрядам. И только…

Но едва ли так просто обстоит дело. Едва ли это грандиозное явление, именуемое расколом, свившее себе прочное гнездо в лесах и селениях Русского Севера, не имеет других сторон, более сложных.

Я не отрицаю, что раскольники в массе своей темны, но в этом повинны не только они, а большая часть всего русского народа. Ссылка на темноту раскольников ничего не говорит об отсутствии глубоких религиозных мотивов в душе их.

Сложнее дело обстоит и в отношении обрядности. Да, раскольники строго соблюдают обряды, соблюдают гораздо строже, чем православные. Однако есть ли в этом явлении только пустое рабское поклонение внешности, обрядам и текстам?

Не скрывается ли при всей темноте старообрядцев-раскольников за ревнивым поклонением их обрядам нечто совершенно иное, серьезное, духовно родное сердцу этих странных людей?

Отвечая на этот вопрос, можно сказать, что религиозные обряды вообще не являются исключительно поклонением внешности. «В религиозных текстах и обрядах выражается сущность, содержание вероучения» , — говорит Ключевский^[1].

В каждом вероучении есть две стороны: внутренняя и внешняя. Внутренняя — это религиозные идеи. И вот эти-то идеи не могут быть восприняты чисто логическим путем во всей полноте своей. Нужны подсобные средства. Таковыми и являются тексты и обряды. Они могут принимать многообразные формы. Но как бы то ни было — они всегда выражают душу человека с какой-либо стороны ее.

Поэтому, всматриваясь внимательно в обряды людей, можно увидеть до некоторой степени и душу их.

Вот с этой стороны я подойду и к обрядности у раскольников. Постараюсь затем показать, что та же ищущая душа их, которая заметна в обрядах, выливается и в поэзии старообрядчества, выливается, наконец, в их поведении.

II.

Те старообрядцы, о которых я говорю, во-первых, беспоповцы, а во-вторых, принадлежат к своеобразному толку, очень сходному с толком «Бегунов»^[2]. Местное название их — Голбешники.

Богослужения их обыкновенно происходят в крестьянской избе. Я неоднократно присутствовал при этих богослужениях. Но не стану описывать то, что всем известно. Обращу лучше внимание на те стороны, которые обнаруживают в обрядах верующую ищущую душу людей и мимо чего обыкновенно проходят. Я хорошо помню первое впечатление. Мы приехали глухой летней ночью в одну одинокую деревушку… Большой крестьянский дом, заросший кругом березами. Тихо открыли нам ворота и повели в дом. Вдруг долетело тоскливое, как будто могильное, пение. Однообразное, стройное, оно быстро настраивает душу на молитвенный лад… Потом большая горница^[3], залитая ярким, ярким светом. Чистые бревенчатые стены, из которых передняя вся уставлена иконами. Иконы все — древней живописи, и видно, что заботливо ухаживают за ними: нигде ни пылинки, ни соринки. Направо полки с книгами священного писания, бережно уложенные.

Комната полна народу. Посреди стоят те, что уже совершенно покинули мир житейский и стали отшельниками. Среди них выделяются женщины. В черных сарафанах, надетых на белые рубашки с рукавами. На голове черные платки.

Назади стоят те, которые являются верующими по старой вере, но еще не ушедшими совершенно от мира. И среди них преобладают решительно белый и черный цвета в одеждах.

Эта любовь и особое уважение к черному и белому весьма характерны для старообрядчества и удивительно гармонируют с тем мистическим настроением, которое царит на этих богослужениях, да и вообще родственно всему быту людей старой веры.

Кругом лица людей, которые молятся. Молитва видна в их глазах, в истовой позе. Они не крестятся, за исключением отшельников, а стоят спокойно. А затем снова молитва. И снова несколько часов раздается пение и чтение священных книг. Так, на большие праздники богослужение, начавшись с 12—1 часу ночи, продолжается до 10—11 дня⁴. В дни обыденные и малые праздники оно бывает немного короче⁵.

Все это обряды — скажут. Да, обряды. Но кто поручится, что под грустное пение священных песен, при умиленных взорах на лики «святых икон», ярко освещенных восковыми свечами, в этой торжественно-таинственной обстановке «борцов за свою веру» душа их — простых людей — не «взыскует града» Божия?

Я совершенно не склонен идеализировать старообрядчество. Но было бы несправедливостью проходить мимо того, что есть. Было бы несправедливостью утверждать, что та заботливая рука, которая стряхивает всякую пылинку с икон, которая возжигает перед ними восковые свечи, которая курит им фимиам, делает все это формально, «без души». Таким образом, особенностью обрядов старообрядчества является особое благочиние, стройность, некоторая таинственность обстановки и т. д.

И приходится полагать, что за всем этим скрываются религиозные искания, стремление ко всему святому. Раскрыть их ясно — это значит создать себе духовный облик «раскольника», увидеть, что за этим словом стоит не что-то неприятное, темное, а главным образом своеобразное.

В литературе художественной это уже и сделано. «В лесах и на горах» Печорского, «Петр и Алексей» из трилогии «Христос и Антихрист» Мережковского и многие другие произведения являются яркой иллюстрацией сказанному. Но можно еще и иным путем сделать это. Можно изучить поэзию старообрядчества. А она есть в большом или малом количестве. И в ней так ярко отразилась душа «взыскующих града», душа, которая только еще просвечивала в обрядах.

Ш Мне удалось собрать старообрядческие стихи. В этом виде и существует главным образом их поэзия. Стихи безыскусственные, часто безграмотные, но это не мешает им быть очень типичными для той среды, из которой они вышли. Не мешает это им порой доходить до глубокого лиризма. Здесь я приведу некоторые из собранных мной и расположу их так, чтобы по возможности яснее представить облик души старообрядца. Так ли я жил, как того требует закон Христа?" — вот мотив, который часто звучит в стихах. А это^[4]^[5]

значит жить «так, как нужно, и не так, как нужно» , — это ясно видно из следующего стиха:

Стих плачевный

Расплачется, растоскуется.	И в гордости всличалася;
Душа грешная, беззаконная,.	Что не чаяла я, окаянная,.
Взирающи на пресветлый рай,.	Окончить свою жизнь.
На небесное царство вечное,.	На вольном свете.
Поминающи на вольном свете.	Не имела я милосердия,.
Нерадивую жизнь, непотребную,.	Среболюбием побеждалася,.
Своей лености зазирающи.	Не имела я любви ко всем,.
И сама себя осуждающи.	Только гневом подымалася.
Горе, горе мне всестрастной душе.	Не терпела поношения,.
Отчужденная всех небесных благ.	Только злобой побеждалася,.
Прожила свой век окаянная.	Осуждала всех, насмехалася,.
Всегда в лености, с нерадением.	А своих злых дел не осталася.
Нс стяжала я умиления.	Воздержание прочь отринула,.
О благих делах печения.	Токмо брашным насыщалася.
Проводила жизнь окаянная.	Чистоту тела и души своей.
Не поминала час смерти.	Во блудных делах всеосквернила.
Что нам всем будет.	Ко убогим всем неподатлива,.
Чаша горькая.	Токмо скупостью побеждалася.
От сея жизни разлучение.	Странных бедных в дом не приняла,.
И от всех другое отчуждение:	Скорбных, нуждных всех отвратилася.
Все оставим, оставим здесь,.	Не имела я светлых праздников.
На вольном свете.	Провождала все в суетах мирских.
Не имела я, окаянная,.	Не радела я помолитеся.
Во уме своем память (смертную)^[6].	Токмо риза мной украшалася.
И неправедным что воздаяние,.	Не имела я, окаянная,.
Ниже грешным нам мучения,.	Себе чиста покаяния.
Что ни царствия нам небеснаго.	Среды, и пятка, и велик, а го поста.
И радости бесконечныя.	Не имела я, окаянная,.
Всегда в злых делах упражнялася.	Ни которых в себе добрых дел.

Ко Христу Богу не припадала, О своих я грехах не молилася Ко Владычице, Богородице, Со слезами к ней не плакала.

Кто прочтет этот стих, тот увидит, в чем упрекает себя душа, какие добродетели себе приписывает. Добродетели эти — евангельские. Без них душа является грешной, несчастной. Для нее нет тогда спасения. Только они способствуют спасению.

IV.

Но возможно ли вообще в житейском мире приобретение этих добродетелей? С грустью смотрит на мир старообрядчество. И это отразилось в поэзии его. «Не в мире житейском с его соблазнами можно приобрести себе добродетели, а через них и спасение» — вот второй, не менее постоянный мотив стихов старообрядчества. Приведу для примера следующий:

Стих о скорби

Случай скорби принимайте,.	Пущай души свои губит.
Как подарок Богом дан,.	В славе (крестных) здесь дворов.
А что сладки презирайте.	Он узнает, что теряет,.
В тех душевный скрыт изъян.	Когда смертный час придет,.
Кто небесных благ желает,.	Тогда, верно, возрыдает,.
Тот на скорби сам идет,.	В вечны муки, как пойдет.
Он в них тяжести не знает,.	Ограждайтесь правой верой,.
Те успехи вечно ждет.	В чем надежда вся стоит.
Что есть вредно, то и лестно —.	Поступайте равной мерой,.
Это здешних есть удел.	Как закон тоя велит.
А что скорбно, то небесно —.	Как словами и делами.
В том всех праведных предел.	И что нужных есть для Вас.
Кто утешных здесь взыскует,.	Во всех свойствах перед Вами.
Тот есть делатель земных.	И с любившими от Вас.
Он из цели те планует.	Это царский путь, надежный,.
Как бы быть ему при них.	Самый опыт доказал:
Эти люди — тех отпавших,.	Что есть вредно, он избежный, —.
Что гласит Христов закон,.	Так прошедших лик сказал.
В явну сеть уже попавших,.	В ком порочных не имелось.
Что простер миру дракон.	И личины вредных лиц,.
Кто тех будет и ревнитель,.	Добрых свойственности целость,.
И друг верный для того,.	В полной точности таблиц —.
Как не явный, кто презритель.	В чем закона верных сила.
Слов и Спаса Самого.	И спасенья твердый план,.
Нет там места огорченья.	Что не скроет и могила.
Во всех скорбных на земли,.	И не будет то в изъян.
То самый пунк^[7] спасенья.	Кто писал сию поэму,.
Как уста всех прорекли:	Тот есть грешен до зела,.
Кои крест Христов любили.	Вам в подарок подасму,.
И в том жили навсегда.	Как судьба к той привела.
Так и нас тому учили.	Он Вам верный есть служитель,.
Не терять пути следа,.	Всспокорный навсегда,.
Пущай мир того не любит.	Публикован был учитель.
И не видит тех даров.	Не желал сего когда.

Итак, все «вредное лестное» — это удел мира обыкновенного, житейского. Кто «утешных здесь взыскует», тот есть «делатель земных», а тем самым вредного, лестного. Вот основная мысль приведенного стиха. Вот почему с грустью смотрит на мир старообрядчество: человек, живя в мире, легко сам впадает в соблазны. Мало того. Кроме этой субъективной, так сказать, причины, есть еще причины объективные, которые мешают следовать верю Христа в житейском мирю. Подтверждением сказанному служит следующий, местами красивый, стих, в которюм обрисовывается судьба плененных евреев. Подчеркивается трудность вообще хранить веру среди «неверных», какими представляются старообрядцам люди иных исповеданий. Несомненно, и составитель стиха, и распевающие его в душе проводят аналогию между своей судьбой и судьбой плененных евреев, которым трудно было сохранить веру среди победителей своих.

Слезы ливши о Сионе.	Был в народе Божий страх.
И сердечною тоской,.	Вот раб и царь на троне,.
Был израиль в Вавилоне,.	И князь светел, и купец —.
Пленный сидя над рекой.	Были все в одном законе.
Скучно жить в стране безбожной.	Земледелец и мудрец.
Без святого алтаря,.	Все одну печать имели:
Где кумир и Бог поганый.	Крест честной—небесный знак.
И власть надменнаго царя,.	И в одной святой купели.
Где святой закон в зазоре,.	Омывали вредный мрак.
Нету истины следа.	Удалясь от мира в горы,.
О, велико наше горе:	Как пустынные орлы,.
Жить с неверными беда!	Дев и иноков соборы.
Дни проводим во боязни,.	Пели пышны похвалы.
Нами трепет обуял,.	Расширялись наши грани.
Не за что мы терпим казни.	Как на пир, на сечь мы шли.
И язык наш онемел,.	Цари наши брали дани,.
Вот и снова время злое.	Сокрушали вражий меч.
Во вселенной взяло власть.	Вредность была, с поля рати.
Утеснено правды семя,.	Устрашенный враг бежал,.
Терпят кроткие напасть.	Действом крестной благодати.
Пала древняя святыня,.	Меч их стал уж поражен.
Град духовный разорен.	Власть святители имели.
И Сион стал, как пустыня,.	Скажем: речь и чудеса;
Весь закон в нем изменен.	И потом в земле не тлели.
Род избранный весь рассеян,.	Их по смерти телеса.
Сжат железною рукой,.	Ныне люди знают только.
Опорочен и осмеян,.	Воссмеяться старине,.
Цену платит за покой.	Звезды на небе считают,.
Вспомним минувшие годы,.	Царство видя на луне,.
Слезы сроним, нс хотя,.	Видя там села и горы,.
Время мира и свободы,.	Степи, реки им в глазах.
О прошедших днях грустя,.	Но (проникнут)^[8] ли их взоры.
Когда вера процветала.	Проницати в небеса.
И любовь жила в сердцах,.
Всюду истина блистала,.

Я думаю, из приведенного стиха совершенно ясно, что действительно с евреев вопрос переносится на людей, близких составителю, — на старообрядчество. Видна здесь грусть по какому-то доброму старому времени, когда «всюду истина блистала». Но теперь этого в мире уже нет. Люди с большим удовольствием «считают звезды», чем хранят истишгую старую веру. В этих словах сказался упрек ученым людям. Но если в житейском мире царят соблазны и не хранится в чистоте вера Христова, то где же выход? Где возможно спасение?

" В пустыне!" — отвечает на этот вопрос религиозная поэзия старообрядчества. Пустыня — это самый излюбленный мотив ее, с которым связаны поистине лирические места раскольничьих стихов.

Под пустыней, однако, не приходится понимать пустыню в подлинном смысле этого слова, а вообще отшельничество, уход из мира житейского. Вот теперь я и перехожу к этому мотиву стихов. Прежде всего приведу стих, в котором ясно высказан положительный взгляд на «пустыню» .

Боже Отче всемогущий.	Да ту един обитаю.
Боже Сыне присносущный.	Единому ли работаю.
Боже Душе многозарный!	Да мя сей мир не прельщает.
В трех Я лицах пребываю.	К Тебе любви нс лишает.
Существо же тожде знаю.	Ты изволь мне помощь дата.
Хощу раб Твой выну быта.	Во пустыне обитали.
Тебе ради мир лишаю.	Яко Твоя воля будет.
Царство другим оставляю^[9]	К Тебе грешный притекаю.
Честный венец мне, Боже, и.	Многи слезы проливаю.
ничтоже.	Благоволи мл принята.
Тебе ради, Христе Боже.	Иже Тебе работали.
Несть ли воли царствовата.	Доколе же дата жили.
Богатства многи содержали.	Дай, да раб Твой в ней пребудет.
Во уметы все вметаю.	Тебе выну работаю,.
Тебе, Христе, подражаю.	В совершенство поступаю.
Нищ, убог хощу я быта.	Кроме Тебе мне ничтоже.
Да с Тобою могу жиги.	Лет творили благо, Боже.
В лесы темны Из палаты.	Ты еси мой путь направи.
Светлы иду обитали.	Даже в пути Сам настави.
Из града гряду во пустыню,.	Вся надежда моя к Тебе.
Любя в ней пустыню,.	Ты спаси мя, живи в небе.

Ты же, дебря и пустыня.	И ливии былие роди.
Прими мя в густыню.	Чаши царски оставляю,.
Безмятежно в тебе жити.	Да твоих же вод желаю.
Богу живу послужити.	Да возмогу от тех я жити.
Иду внутрь тя обитати.	От очес ток слез точити.
Ты мне буди точно мати,.	Грехи моя омываю.
Питаю щи с древес плоды.	Бога в милость призываю.

VII

Уход в пустыню — это уход на подвиг, который может быть совершен с помощью Бога. Вполне естественно поэтому, что наряду с положительной оценкой «пустыни» мы находим еще и постоянный призыв Бога. Больше того. Мы находим сознание важности своего подвига и отсюда бодрую веру, что этот подвиг получит правильное воздаяние Бога, который прощает даже блудниц и грешников. Эти мотивы ясно звучат в следующем стихе:

Среди самых юных лет.	Всех оставили мы родных.
Господи, помилуй.	Заключаемся в стенах святых.
И младенческих пелен.	Зри невинность Ты сердец,.
Был я Богом просвещен…	Покровитель, будь, Отец…
Ты разбойников прощаешь,.	Здесь проводим жизнь в слезах.
Рай блудницам отверзаешь.	Душа будет в небесах.
И Твоя ко мне любовь.	Сиры все мы и убоги.
Пролияла за мя кровь.	Но Твои щедроты многи.
С верой я к Тебе взираю.	Ниспосли нам благодать,.
И любовию пылаю…	Чтоб безропотно страдать.
Мы от мира отлучились.	Боже, жизнь нашу устрой.
Жизни скорбной посвятились.	От пути зла нас укрой,.
И от самых юных лет.	И подай нам благ конец.
Ищем твой целебный свет.	Получить златой венец…
Услыши наше Ты моленье.	Аще весь мир приобрящем.
Помоги нам жить в терпеньи,.	И потом конец (узрящем).
Чтоб самих себя спасти.	Аще всяко насладимся.
Дай нам силу крест нести.	И тогда во гроб вселимся.

Приводя один стих за другим, я в то же время старался расположить их в таком порядке, чтобы лучше обрисовать ту сторону религиозного сознания старообрядчества, которая отличает его от многих других верований. И я думаю, что теперь можно легко сказать: бегство, стремление от мира житейского в пустыню, в одиночество — это лейтмотив поэзии старообрядчества, которое я имел в виду.

Но было бы ошибкой думать, как я говорил уже и выше, что пустыня понимается здесь в подлинном смысле слова. Есть один старообрядческий толк — «Бегуны». У них действительно всегда проявлялась большая тенденция укрываться от мира и таким образом даже уклоняться от гражданских обязанностей. Среди тех старообрядцев, о которых я теперь говорю, уход от мира практикуется, но в гораздо более слабой степени. Ниже я коснусь еще этого вопроса. Поэтому их я не отнес бы к «Бегунам». Или по крайней мере их нельзя отнести к «Бегунам» в старом, первоначальном значении этого имени. Вероятнее всего, они, будучи очень родственны этому толку, представляют из себя продукт эволюции русского раскола^[10]. Мне кажется гораздо более верным толкование этой идеализации «пустыни» как своего рода религиозного порыва, томления по совершенству жизни. То есть, иначе говоря, я предлагаю такое понимание. Когда-то «пустыня» и связанный с ней подвиг были слишком реальным, часто встречающимся явлением у старообрядцев. А теперь, когда он практикуется реже, это обратилось в поэтическорелигиозный образ, в мечту, которую лелеют как те, которые наполовину уже отошли от мира и живут в особых келиях, так и живущие в мире и думающие о спасении души, в мыслях сливаясь с первыми. Это становится очень вероятным, если принять во внимание следующее. Есть среди стихов старообрядцев такие, где идеализируется пустыня и где вместе с тем царит удивительно лирическое настроение. Оно переплетается с чисто религиозным чувством. Читаешь — и рисуется в воображении облик души «взыскующих града», томящихся от полноты веры и надежды, говорящих мысленно последнее «прости» миру «греха». Пример:

Стих уединенного в пустыне

Время радости настало.	Там пещора темновата.
Я в восторге себя зрю.	Заставляет слезы лить.
Мое сердце ветрепетало.	Но не та царей палата.
Из очей слез токи лью.	Может душу веселить.
Прощай весь мир со страстями.	Вместо всякаго напитка.
И со прелестью на век.	Ключевая там вода.
И со всеми суетами.	Течет быстро без избытка.
Я от Вас уже далек.	Я имею навсегда.
Я за все леса и реки.	Чу уныло завывает.
От тебя уж удалюсь.	Томный звон колоколов.
И сказать могу: во веки.	Знать родного провожает.
В лестный мир не возвращусь.	Спать в долину средь гробов.
Где согласен я веселится.	Скоро ль, долго ли с землею.
До кончины буду жить.	Мы сроднимся? Нс минем.
Иже в мире веселится.	Может завтра же с зарею.
(Ум и страсти удалить).	Я усну могильным сном.

Может завтра-ж погребальный.	На ней сядет погрустить.
Звон раздастся надо мной.	Разве близ моей могилы.
Повторится стих прощальный.	Кто из близких пройдет.
Со святыми упокой.	И уставши он на эемлянном дерне.
И на гроб рука чужая.	Сядет отдохнет.
Кинет горсть земли сырой.	Хотя есть друзья былые,.
И никто на той могиле.	Не вспомянут обо мне.
Никогда не посидит.	Погрустят ли уж родные.
Разве чижичек унылый.	Там в далекой стороне.

А вот и еще стих, очень близкий по характеру к только что приведенному. Его, пожалуй, можно считать самым лучшим с точки зрения художественной.

Стих вечернего раздумья

Поздно, поздно вечерами.	Воли он меня лишил.
Как утихнет весь народ.	В клетку с крепкими стенами.
И осыплется звездами.	Я за пир тот посажен,.
Необъятный неба свод,.	За решетками с замками.
Тут в безмолвии глубоком,.	Грозной стражей окружен.
Во унылой тишине,.	Кроме неба голубого,.
В заключении жестоком,.	Ничего не видно мне,.
Запертой наедине.	Или штык у часового.
Узник тяжко воздыхает,.	Просверкает лишь ко мне.
Сидя за полночь без сна,.	И еще удар печальный.
Песнь прощальну напевает.	Надо мною будет раз —.
У тюремного окна.	Отошлют меня в край дальний.
Буйны ветры полетите.	На изгнанье, на Кавказ.
В мой любимый край родной,.	Прикуют мою свободу.
Обо мне весть отнесите,.	За кавказскими горами.
Что случилось здесь со мной.	Всех друзей лишат и роду.
Пусть друзья мои узнают:	Заключат навеки там.
Мне пришла страдать чреда,.	Не долин мне жаль цветущих.
И меня нс дожидают.	В русской родине моей,.
В край любимых никогда.	Не лугов, ручьев текущих,.
На веселей пир собрались.	Сел прекрасных и полей,.
Наши ближние друзья.	Но остался сад прекрасный,.
И собравшись, утешались.	Где бывало я гулял.
(В моей) беде, там был и я.	Я по нем в грусти ужасной:
Забыв горе и печали.	Как бы сад тот не увял.
Все сидели с вечеру.	Мне в отечестве том новом.
Часы быстро пролетали,.	Ручейки будут друзья,.
Но я мрачен был в пиру.	А пещера будет даром.
Тогда грусть меня томила,.	И постеля мне земля.
Робкий дух мной обладал,.	Час вечерний как настанет,.
Буря сердце мне крутила.	Бор задремлет в тишине,.
Отчего же — сам не знал.	Из-за туч луна проглянет,.
Вскоре таинство открылось:	Тут прогулка будет мне.
Этот пир несчастлив был,.	Я тогда с душой унылой.
Нс напрасно сердце билось:	С высоты кавказских гор

В ту страну, где край мой милый,.	Я решаюсь все сносить.
Устремлю печальный взор.	Кончу жизнь мою в страданье.
Там остались мне родные.	Когда смертный час придет,.
И любезные друзья.	Песнь надгробную в изгнанья.
Тут я видел дни златые,.	Мне никто нс пропоет.
Утешался, где жил я.	С кем рассеять мысль унылу,.
Полечу туда мыслями.	Никого там не найдешь,.
С холмов высоких диких гор.	И с унынием в могилу.
Ум мой свидится с друзьями,.	Прежде времени уйдешь.
И пробуду до тех пор,.	И затем меня простите.
Как восток там загорится.	Все, любимые друзья.
От небесного огня,.	Хоть един раз воздохнете,.
Заря утрсння родится.	Кто от души любил меня.
Как посланница от дня.	Племена там кочевые.
Но судьбе я покорюся,.	Обитают в тех местах.
Буду Вышнего просить,.	Нравом qubin², презлые.
Чтобы дал свою мне помощь;	На степи живут в шатрах.

Вероятно, оба последних стиха составлены человеком с поэтической душой, изгнанником и борцом за свои убеждения. В последнем это особенно ясно: в нем звучат мотивы времен, когда раскольников преследовали и подвергали ссылке.

Но как бы то ни было, эти стихи особенно, а также и другие пользуются большой любовью и среди всех раскольников. Любят они сами петь их, любят слушать пение других. Я никогда не забуду этот грустный тягучий напев, что так сильно влияет на душу. Я никогда не забуду минут, когда эти неуклюжие порой для чтения стихи в напеве старообрядцев преображались в хорошую мелодию. И те вдохновенные лица и слезы в глазах исполнителей и слушателей!.. И невольно верится, что душа их в эти минуты «взыскует града» Божия.

VIII

Наконец я коснусь последнего вопроса: ухода от мира не только в мыслях, но и на самом деле. Я сказал, что среди описываемых старообрядцев практикуется уход от мира в более слабой степени, чем у «Бегунов» настоящих или по крайней мере древнего времени. Но он все-таки практикуется. При этом нужно отличать две формы его. 1) Уходят люди серьезно больные. Они хотят хоть перед смертью приблизиться к манящей «пустыне»^[11]^[12], а вместе с ней и «граду Божьему». 2) Уходят здоровые — старые и молодые, еще полные сил. Те, которыми сильно овладело стремление к тому же «граду».

Я не склонен думать, что это делается очень сознательно. Не говорю, что люди анализируют свою душу и переживают многообразные душевные волнения. Нет. Часто это делается в силу подражания другим. Быть может, бывают случаи и недобровольного ухода. Например, в случае болезни. Может, бывают случаи профанации. Но нет никаких данных возводить эти случаи в тип. По крайней мере у меня нет. Приходится думать, что при всем шаблоне этого явления в душе человека есть определенное влечение именно к этой форме религиозно-нравственной жизни.

Я не оспариваю, что это влечение, так сказать, примитивно. Но отрицать его нельзя. И на это у меня есть факты. Я приведу здесь из числа других письмо одной девушки. Ей было лет 20. Мой приятель узнал, что она решила уйти из мира обыденной жизни. Говорил с ней об этом. Указывал на мрачные стороны ухода. И вот что она ответила ему окончательно в письменной форме: «Многоуважаемый Г… С… Вы удивляетесь на меня, что я хочу скрываться, просите меня сказать, из-за какой причины или несчастья? У меня никакого несчастья нет и я жила спокойно и весело. Удивляюсь на Вас, Г… С…, что Вы писали мне. Спасибо Вам, что Вы жалеете меня. Я скоро уйду туда, куда меня апечет. Затем прощайте, прощайте навсегда. Жалеющая Вас Даша» …

Я выбрал этот пример как очень типичный и в то же время весьма ясный. Но можно бы привести и другие. Я знаю случаи почти полного духовного перерождения людей под влиянием ухода в отшельничество. Но пока достаточно и этого.

IX.

А теперь я попрошу для подведения итогов припомнить то особенное, что я подчеркивал в обрядах людей «старой веры»: те идеалы и искания форм нравственного подвига, идеализацию пустыни и грусть, что проявились в поэзии старообрядчества, наконец эти попытки на практике осуществить идеалы подвижнической жизни.

И мне думается, что тут перед нами облик своеобразных религиозных искателей, а не только группа людей, спорящих о крестном знамении и двойном аллилуйа. Пред обрядом они преклоняются, это правда, но обряды имеют глубокую духовную почву. Ими дело не ограничивается. Они только форма, в которую выливаются порожденные жизнью религиозные искания.

Отсюда вытекает вся важность дела изучения сектантства и раскола; отсюда вполне понятен вопрос о сильной устойчивости их в наше время.

Печатается по: Известия Арханг. Об-ва изучения Русского Севера. 1912. № 3. С.203 — 213.

[1] См. Ключевский В. Курс русской истории. Ч. III. С. 370.
[2] О них см. журналы а) *1Дерковн<�ый> вестн<�ик>* за 1882 г., № 45; в) «Право-славн<�ое> обозрен<�ие> «за 1864 г., № 8 и с) «Странник* за 1892 г., № 6,7,8.
[3] Горница — местное название светелки, которая составляет заднюю половинукрестьянского дома.
[4] 4 Сидеть у них разрешается во время богослужения. Но это делается очень редко.
[5] Описание обстановки, данное здесь, может считаться типичным, ибо и другиеслучаи богослужений очень похожи на приведенный.
[6] Слова, поставленные в скобках, вызывают, по-моему, некоторое недоумение всвязи с предыдущим и последующим. Но я предпочел напечатать так, как было записано.
[7] Читать, очевидно, нужно пункт.
[8] Удобнее прочитать: привыкнут ли.
[9] Мне говорили старообрядцы, что этот стах посвящен царевичу Иоса фа ту, который ушел спасаться в пустыню, покинув свои царские дворцы.
[10] Я остановился на этом по следующему мотиву. Некоторые из приведенныхмною стихов напечатаны в книге «Материалы к истории и изучению русского сектантства и раскола» и отнесены там к «Бегунским», а собраны они в Пермском крае. Этотем интереснее констатировать, ибо отсюда вытекает: во-первых, что стихи и их мотивы распространены довольно широко, а во-вторых, сопоставляя эти редакции, можно бы отметить в общем, в какую сторону идет уклон психического уклада старообрядчества под влиянием местности уже с фабричной культурой, какой является Костромская губерния в данной нам части.
[11] 2 Очевидно, дикие.
[12] Те, кто ушел от мира, живут тут же по деревням, в особых келиях или комнатах, которые имеются в домах крестьян-старообрядцев. Они ведут особенную жизнь:

Показать весь текст

Заполнить форму текущей работой