Уязвимости в виде кризисов человеческой цивилизации

Особое внимание Сорокин уделял исследованию того, при каких условиях уязвимости в виде кризисов ведут к катастрофе общества, а при каких — переходу в иную социокультурную систему. Социолог выделяет два широко распространенных в научных кругах подхода к кризису и анализирует их. Представители первого «рассматривают его просто как обострение очередного экономического или политического кризиса. Суть его они видят в противопоставлении либо демократии и тоталитаризма, либо капитализма и коммунизма, либо национализма и интернационализма, деспотизма и свободы, или же Великобритании и Германии. Среди этих диагностов встречаются даже такие „эксперты“, которые сводят суть кризиса всего лишь к конфликту „плохих людей“, вроде Гитлера, Сталина и Муссолини, с одной стороны, и „людей хороших“, типа Черчилля и Рузвельта, — с другой. Исходя из такой оценки, эти диагносты назначают и соответствующее лечение — легкое или более радикальное изменение экономических условий, начиная с денежной реформы, реформы банковской системы и системы социального страхования, кончая уничтожением частной собственности»^[1]. Кое-кто в качестве средства от кризиса предлагает «устранение Гитлера и других „нехороших людей“»^[2].

Второй подход предполагает весьма пессимистический диагноз. «Он рассматривает данный кризис как предсмертную агонию западного общества и культуры… Западные общества и культура уже пережили точку своего наивысшего расцвета и сейчас находятся на последней стадии своего упадка… Не существует средства, которое могло бы отвратить предначертанное»^[3].

Сорокин против и первого, и второго подходов к оценке природы кризиса и, соответственно, средств выхода из него. Во-первых, он не согласен по поводу социального пространства, охваченного кризисом. По его мнению, это не экономический или политический кризис. Данный «кризис затрагивает одновременно почти всю западную культуру и общество, все их главные институты. Это — кризис искусства и науки, философии и религии, права и морали, образа жизни и нравов. Это — кризис форм социальной, политической и экономической организации, включая формы брака и семьи»^[4]. Во-вторых, сорокинское «почти"> относящееся к западной культуре и обществу, имеет принципиальное значение. Это кризис не всего западного социума. «Правда, — замечает Сорокин, — эти явления безусловно составляют основной массив всей культуры Запада, однако тем не менее они охватывают не все социально-культурные феномены, составляющие эту культуру как единое целое. Не интегрированные в чувственную форму компоненты могут продолжать свое существование и даже успешно функционировать. Так как они не являются частью тонущего чувственного корабля, то и нет необходимости в их полной гибели»^[5]. В-третьих, суть кризиса формулируется совсем иначе: «кризис заключается в распаде основополагающих форм западной культуры и общества последних четырех столетий». Подчеркнем, сорокинская позиция предполагает кризис «основополагающих», но не всех форм западной культуры и общества. Из нее, в-четвертых, следует, что «полное разрушение нашей культуры и общества, провозглашенное пессимистами, невозможно также и по той причине, что общая сумма социальных и культурных феноменов западного общества и культуры никогда не были интегрированы в одну унифицированную систему. Очевидно, что никогда не было соединено, не может быть и разъединено»^[6]. Наконец, в-пятых, Сорокин связывает преодоление кризиса не с «агонией» или «смертью» западной цивилизации вообще, а с переходом к иному социокультурному порядку. «Настоящий кризис, — пишет он, — представляет собой лишь разрушение чувственной формы западного общества и культуры, за которым последует новая интеграция, столь же достойная внимания, какой была чувственная форма в дни своей славы и расцвета. Точно так же как замена одного образа жизни у человека на другой вовсе не означает его смерти, так и замена одной фундаментальной формы культуры на другую не ведет к гибели того общества, и его культуры, которые подвергаются трансформации»^[7].

Сорокин также анализирует причины кризиса. Среди них — увеличение неравенств(!) среди людей, что представляет конкретную уязвимость для социальной системы. «Жажда чувственных ценностей, — пишет он, — не только не смогла ликвидировать, но еще более увеличила экономическое и другие проявления неравенства людей»^[8]. Подчеркнем, по Сорокину, проблема не в социальном неравенстве как таковом, а в его увеличении, ведущим к дисфункциональностям. Если это увеличение проходит определенный порог, то такие выражения, как «равенство возможностей», «свобода» и «права человека» превращаются лишь в «громко звучащую фразеологию»^[9]; если неравенство достигает точки перенапряжения и происходят радикальные изменения высоты и профиля стратификации, то это уже уязвимость — грядут социально-политические катаклизмы и силы выравнивания снесут верхушку общества, которое станет более плоским в социальном отношении.

Причиной кризиса является также утверждение особого типа свободы, обозначенной Сорокиным как «чувственная свобода», которая в условиях «ничем не ограничиваемом взаимодействии чувственных вожделений и желаний» серьезно дискредитировала сами идеалы свободы. «Свобода слова, печати, мысли являются величайшим благом, когда они неотделимы от нравственных и социальных обязательств. Однако когда они перерождаются в безответственную и разнузданную пропаганду, в сенсационность желтой прессы, бесконтрольный выпуск непристойных пьес и романов, или же превращаются в средства дискредитации и подрыва истинных ценностей, они становятся социальной и культурной отравой, значительно более опасной, нежели простое отрицание свободомыслия»^[10]. К сожалению, эти практики «чувственной свободы» ныне пришли в Россию, принеся с собой уязвимости для ценностно-нормативной системы.

Особо социолог указывает на то, что частью общего кризиса западной культуры стал «кризис договорного общества», возникший опять-таки под влиянием чувственной культуры: в условиях неодолимой жажды денег, богатства, выгоды, удовольствий и чувственного благоденствия «невыполнение оговоренных контрактом обязательств является неизбежным, а с развитием нравственного нигилизма оно непременно будет расти»^[11].

Сказанное касается не только социально-экономических, но и политических отношений: «для кандидата стало почти обычным правилом давать огромное количество предвыборных обещаний и забывать о них после избрания безо всяких угрызений совести».

Еще одну причину кризиса Сорокин видит в трагическом дуализме чувственной культуры: «Мы восхваляем любовь и культивируем ненависть. Мы объявляем человека священным и безжалостно его убиваем. Мы провозглашаем мир и ведем войну. Мы верим в сотрудничество и солидарность, но преумножаем конкуренцию, соперничество, антагонизм и конфликты. Мы стоим за порядок и замышляем революции. Мы гордимся правами человека, священной конституцией и мирными соглашениями; но мы же лишаем человека всех прав и разрываем все соглашения и пакты. И гак продолжается бесконечно. Трагический дуализм нашей культуры очевиден, он углубляется день ото дня»^[12].

Как видно, Сорокин показал многогранную природу кризиса, его огромные пространственные и временные масштабы. Его главная причина в дезинтеграции чувственной культуры, что представляет собой уязвимость для всего общества.

Лейтмотив грядущих катастроф, с которыми столкнется все человечество, стал центральным в последующих работах II. А. Сорокина, посвященных изучению уязвимостей в виде кризиса: «Человек и общество в опасности» (1942), «Переустройство человечества» (1948), «Социальные философии эпохи кризиса» (1950), «СОС. Смысл нашего кризиса» (1951), «Власть и нравственность» (1959). К сожалению, до сих пор не все эти работы переведены на русский язык или переведены лишь их отдельные фрагменты.

В 1964 г. появилась его книга «Главные тенденции нашего времени». В ней Сорокин выдвигает идеи о том, что для преодоления кризиса осуществится переход к многополярному миру, что было обосновано в виде следующих трех долговременных тенденциях: «во-первых, перемещение творческого лидерства человечества из Европы и Европейского Запада, где оно было сосредоточено в течение последних пяти столетий, в более обширный район Тихого океана и Атлантики, особенно в Америку, Азию и Африку; во-вторых, продолжающаяся дезинтеграция до сих пор преобладающего чувственного типа человека, культуры, общества и системы ценностей; в-третьих возникновение и постепенный рост первых компонентов нового — интегрального — социокультурного порядка, его системы ценностей и типа личности»^[13].

Эти три тенденции взаимосвязаны между собой. Последние пять-шесть веков евро-американские народы осуществляли творческое лидерство человечества. «В течение этого короткого периода, — пишет Сорокин, — они блестяще выполняли свою творческую миссию, особенно в области науки, технологии, чувственных изящных искусств, политики и экономики. В настоящее время, однако, европейское монополистическое лидерство можно считать почти завершимся. Настоящая и будущая история человечества уже представлена на гораздо более обширной сцене азиатско-африкано-американо-европейского космополитического театра. И звездами следующих актов великой исторической драмы готовятся стать — помимо Европы, Америки и России — возрождающиеся великие культуры Индии, Китая, Японии, Индонезии и исламского мира»^[14].

Воистину социологическое мышление и воображение Сорокина обладают огромной прогностической силой. По существу, сбылся почти в деталях его прогноз о возникновении многополярного мира с доминированием конкретных государств. Подчеркнем, эти мысли были высказаны в годы существования биполярного мира, Карибского кризиса, «холодной войны», накалившей до предела взаимоотношения двух систем. Не удивительно, социологические воззрения Сорокина по большому счету тогда казались утопиями и не были востребованы ни в Советском Союзе, ни в США, — каждая сторона претендовала на монополизм и универсализм своих ценностей. Но пожалуй, главное — исследования социолога уязвимостей оказались не востребованными в течение довольно длительного времени.

• [1] Сорокин П. А. Кризис нашего времени. Социальный и культурный обзор. М.: Изд-воИСПИ РАН, 2009. С. 99−100.
• [2] Там же. С. 100.
• [3] Сорокин П. Л. Кризис нашего времени. С. 100.
• [4] Там же. С. 100−101.
• [5] Там же. С. 108.
• [6] Там же. С. 107.
• [7] Там же. С. 106.
• [8] Сорокин П. Л. Кризис нашего времени. С. 237.
• [9] Там же.
• [10] Там же. С. 239.
• [11] Там же. С. 240.
• [12] Сорокин II. А. Кризис нашего времени. С. 271.
• [13] Сорокин П. А. Главные тенденции нашего времени. М.: Наука, 1997. С. 11.
• [14] Там же. С. 11.