Процедуры. 
Современный русский язык. 
Культура речи и грамматика

Процедуры сложения значений, выражаемых лексическими средствами, достаточно подробно описаны В. Г. Гаком. [См. Гак В. Г., 1972.] Сложение значений, представленных лексическими средствами, со значениями, выражаемыми грамматическими средствами, подчиняется тем же закономерностям, причем, как мы попытаемся показать дальше, подобный параллелизм относится ко всем уровням грамматики: морфологическому, синтаксическому, словообразовательному. Различия носят не принципиальный характер, а касаются лишь большей или меньшей распространенности некоторых явлений для того или иного уровня языка.

Прежде всего обратим внимание на то, что при сложении лексических и грамматических значений последние нередко оказываются избыточными. Я имею в виду такое, например, предложенис Наступили дождливые осенние дни, где указание на то, что дней было «больше, чем один» выражено в каждой из четырех словоформ, составляющих предложение. Для правильного понимания общего смысла предложения достаточно было бы выразить это значение только один раз, как, например, в случае Висело пальто беж. Представляется несколько схоластическим обсуждение вопроса о том, являются ли показатели грамматической категории числа у прилагательных и глаголов в форме прошедшего времени только связующими или иногда и семантическими. Ясно, что для рецептивной речевой деятельности эти показатели, в случае отсутствия соответствующих показателей у существительных, оказываются семантически ценными, а при наличии показателей количества у существительных — семантически лишними, имеющими лишь связывающую ценность (ср. выше о семантической ценности родовых характеристик прилагательных, связанных с существительными общего рода).

Весьма распространенным при сложении лексических и грамматических значений в процессе рецептивных речевых действий является так называемое зачеркивание. Причем зачеркивание следует отличать от избыточности, поскольку в последнем случае речь идет просто о дублировании одной и той же информации. В то время как под зачеркиванием понимается отказ от некоторой информации не потому, что она будет повторена, но потому, что она будет отменена. Например, в словосочетании несколько раз толкнуть о количестве действий сообщается дважды — и лексически с помощью местоименного числительного несколько, и грамматически с помощью глагольного суффикса —ну-, имеющего значение однократности. В результате победа оказывается за несколько, а -ну- со значением однократности оказывается нс избыточным, лишним, а просто неверно ориентирующим реципиента.

Точно такой же зачеркивающий эффект наблюдается при рецепции различного рода пословиц и поговорок. Так, например, Моя хата с краю — ничего не знаю содержит в форме знаю указание на производителя речи, однако этот семантический показатель как ложно ориентирующий зачеркивается другим, формально нс выраженным показателем, принадлежностью этого предложения к пословицам и, следовательно, имеющим обобщенный характер, т.с. относящийся не только к адресату речи, но вообще к любому лицу. В этом примере принципиально важно то, что «побеждающая» ссмантическая характеристика не получает формального выражения. Очевидно, что существование в тексте таких, формально не выраженных, но семантически весьма важных характеристик ставит неразрешимые задачи по складыванию подобных значений перед реципиентом, нс обладающим соответствующими предварительными сведениями. Очевидно, что к таким реципиентам относятся не носители русского языка, но лица, изучающие русский язык, и автоматические устройства.

Можно утверждать, что в случае разнонаправленности однородных семантических показателей самыми слабыми, зачеркиваемыми, оказываются те, которые выражаются грамматическими показателями, а более сильными — те, которые: выражаются лексическими показателями или теми элементами в структуре высказывания, которые, будучи формально не выраженными, принадлежат к знаниям собеседников о конкретной ситуации общения либо о жизни вообще.

Подобное же зачеркивание нередко встречается и в структуре слова, где одни аффиксы зачеркивают значение или часть значения других аффиксов, имеющихся в том же слове. Так, например, в словах жалостливость и частотность значения признака, выражаемые суффиксами -лив- и -н-_у отменяя предметные значения суффиксов -ост- и -от- соответственно, в конце концов сами оказываются зачеркнутыми благодаря конечному суффиксу -ост- со значением предметности. А в глаголе переписывать, например, значение «результативность», составляющее вместе с «повторностью» значение приставки перс-, зачеркивается суффиксом -ыва-, оставляя в слове в конце концов лишь указание на повторное действие, результативность которого нс ясна.

Выделение избыточности и особенно зачеркивания как важных способов сложения семантических признаков имеет принципиальное значение не только для рецептивной грамматики русского языка, но для описания устройства языка в целом. Оказывается, что синтагматика языкового знака не только относительно независима от его семантики, но даже может вступать с семантикой в прямое противоречие, синтагматически допуская как единицы с тождественным, так и с противоположным значением. Из этого обстоятельства вытекает теоретическая невозможность определения семантики чего-либо через синтагматику. Так, например, теоретически некорректными являются до сих пор бытующие в русистике попытки определения семантики глаголов совершенного вида через их неспособность сочетаться с фазовыми глаголами, а также наречиями и наречными выражениями со значением повторяющейся кратности типа ежедневно, по воскресеньям. Вывод о том, что совершенный вид глагола указывает на не членимое на фазы действие получен в результате этого построения некорректно. Ведь теоретически нечленимость действия не дает синтагматических запретов на его сочетаемость с показателями членимости и фазовости. Подчеркну, что речь идет именно о теоретической безупречности метода доказательства, а не о самом результате определения семантики видовой характеристики глагола (см. об этом в главе IV).

Рассматривая взаимодействия выражаемых лексически и грамматически семантических характеристик при рецептивных видах речевой деятельности, мы уже столкнулись с формально не выраженными семантическими характеристиками. Известно, что наличие в предложении и тексте именно таких характеристик ставит серьезные препятствия для семантической интерпретации предложений и текстов на русском языке изучающими русский язык как неродной, а для автоматических устройств делающих такую интерпретацию вовсе не осуществимой.

Вопросу о формально не выраженных, «приращенных» значениях посвящена огромная литература, рассматривающая это явление на уровне лексики и синтаксиса. Однако дальше констатации самого явления дело, несмотря на обилие интереснейших примеров, как кажется, нс продвигается. Блестящие примеры находим у Н. Ю. Шведовой: Как начал работать, стал откладывать на «Москвича». [См. Шведова Н. Ю., I960.] В этом предложении остаются невыраженными следующие моменты (изложим их, не заботясь о строгости метаязыка, а стремясь лишь к понятности). Работать начал именно за деньги, а не по дому или просто для времяпровождения, и стал откладывать именно деньги, а не вещи, еду или, например, заботы, причем откладывать именно для покупки, а не для проката или ремонта, и именно автомобиля, хотя, строго говоря, марка «Москвич» теоретически приложима к самым различным товарам.

«Карету мне! Карету!» у Чацкого означает «мою собственную», а «Коня» у Ричарда III, обещающего за него полцарства, «любого, хоть какого-нибудь». Известно, что знание о конкретной обозначаемой ситуации и о жизни вообще также может серьезно влиять на осмысление предложения в целом. Предложение гостю «Снимайте пальто» содержит указание не только на то, что речь идет о принадлежащем гостю, но и о единственном пальто. А вопрос продавцу в магазине одежды У вас есть пальто? содержит указание на то, что речь идет о различных по модели и размеру пальто, причем не являющихся личной собственностью продавца. Все эти важные семантические компоненты не имеют в соответствующих предложениях никакого формального выражения, легко понимаются носителями русского языка, создают некоторые трудности для людей, изучающих русский язык, и ставят в тупик автоматическое устройство, семантизирующее русский текст. Если, разумеется, оно не снабжено дополнительными отнюдь не лингвистическими программами.

Подробнее всего вопрос о формально не выраженных, приращенных значениях изучен применительно к структуре членимого слова. Установлено, что чаще всего членимые существительные со значением предмета не выражают в своей морфной структуре указания на самое главное, что представляет собой данный предмет: подберезовик — «гриб», змеевик — «техническое устройство», язычок — «деталь замка», проигрыватель — «музыкальное устройство» и т. п. У существительных со значением лица в качестве «приращенных» обычно выступают различные модификационные значения типа «больше нормы» (говорун), «профессионально» (певец) или типа «художественные произведения» (писатель), «в средней школе» (учитель) и т. п.

Префиксальные образования значительно реже по сравнению с суффиксальными реализуют «приращенные» значения: например, «тайно» в подсмотреть, подслушать.

Среди не выраженных формально, «приращенных» значений в структуре русского слова имеются как достаточно регулярные («больше нормы», «находящиеся в…»), так и уникальные («художественные произведения»). А среди первых — как с высокой степенью прогнозируемые, так и абсолютно непредсказуемые. И тс и другие можно продемонстрировать на примере относительных русских прилагательных (см. выше о «грамматическом значении»). В самом деле, относительные прилагательные указывают на существование некоторого отношения между двумя предметами, обозначаемыми существительным, определяемым прилагательным и существительным, производящим прилагательное, определяющим первое существительное. В зависимости от семантической принадлежности каждого из этих существительных может или не может быть предсказан тот конкретный компонент значения, который определяет характер отношения между двумя предметами. Так, например, указание на место в производящем существительном обычно влечет за собой отношение «находящийся в…»: московский (Кремль, завод, дворик, студент и т. п.), указание на орудие в определяемом существительном предполагает для «приращенного» обозначения отношений «предназначенный для…» (школьный учебник, угольный комбайн, бритвенное лезвие и т. п.). Впрочем, даже в названных примерах предсказуемое «приращенное» значение не всегда является единственным формально нс выраженным значением, как, например, в угольный комбайн, где имеется в виду не просто «предназначенность», но именно «добыча». Кроме того, «приращенное» значение в случаях рассматриваемого типа может оставаться и не определяемым однозначно. Так, например, картофельное поле может обозначать и поле, где растет («находится») картофель, и поле, предназначенное для картофеля.

И хотя соответствующие научные исследования указывают на ограниченный, исчислимый характер «приращенных» значений в структуре слова, их зависимость от семантических характеристик формально выраженных элементов значения слова, во многих случаях самый выбор соответствующего «приращенного» значения в каждом конкретном случае представляет собою практически неразрешимую задачу, как, например, в случаях цветочная рассада или уличный мальчишка. На собственно морфологическом уровне, т.с. тогда, когда складываются лексические значения слов со значениями флексий, «приращенных» значений обычно не возникает, как, впрочем, и во многих случаях сложения значений корней и аффиксов. Эта неизвестность относительно самого существования «приращенных» значений и создаст трудности для рсцепиента, синтезирующего по значимым частям, морфам, значение слова в целом.

Однако при рецепции сложение лексических значений с теми, которые выражаются морфологическими средствами, флексиями, обнаруживает процедуру, совмещающую в себе и зачеркивание собственного значения, и появление «приращения», т.с. имеет место полное изменение, сдвиг значения. Именно таким образом ведет себя в некоторых случаях флексия существительного со значением «единичность», переставая иметь это значение и получая значение «любой, всякий», как в примерах Любите книгу или «какой-то неизвестный», как Здесь рыба водится. Впрочем, самое трудное при реализации такой рецептивной процедуры, как сдвиг значения слагаемого, состоит в неясности тех контекстуальных условий, в которых именно такой сдвиг имеет место. Иногда бывают и более ясные случаи, хотя число релевантных компонентов в них увеличивается. Так, например, 1) начинательные глаголы,.

2) совершенного вида, 3) в грамматической форме прошедшего времени, 4) лексическое значение которых относится к состоянию, обозначают в результате рецептивного сложения этих значений состояние в момент речи: заболел, влюбился, оглох, заинтересовался и т. п. Необходимо отмстить релевантность каждого из 4 названных признаков, 2 из которых (вид и время) — не семантичны, а грамматичны, для достижения указанного результирующего семантического эффекта. Однако при наличии в предложении лексических временных конкретизаторов результирующее значение «в момент речи» может вовсе зачеркиваться либо становиться неясным: Несколько дней назад он заболел, но сейчас чувствует себя хорошо. В семнадцать лет он впервые влюбился (находится ли он в таком же состоянии и сейчас, не ясно). Впрочем, такое взаимодействие лексических и грамматических средств лишь подтверждает уже высказанное общее правило, по которому семантически лексика всегда сильнее грамматики.