Тринадцатый век — золотой век схоластики

Уже в середине XII века католическому Западу стал известен весь состав «Органона» — логических сочинений Аристотеля, а к началу XIII века был переведен на латынь весь свод сочинений Аристотеля, за исключением «Политики» [5, с. 77]. Как пишут П. С. Попов и Н. И. Стяжкин [3, с. 139], проникновение ариетотелевской логики в Парижский и Оксфордский университеты состоялось, по-видимому, почти в одно время, а именно в начале XIII века.

Отношение образованных людей и официальной церкви к учению Аристотеля менялось сложным образом в течение всего XIII и значительной части XIV веков. О. В. Трахтенберг приводит красноречивое высказывание очевидца; речь в нем идет о Парижском церковном соборе 1209 года:

«В те дни читали в Париже некие книжки, составленные, как говорили, Аристотелем, излагавшие метафизику, недавно занесенные из Константинополя и переведенные с греческого на латинский язык. Поелику они не только подали хитроумными идеями повод новой упомянутой ереси, но и могли возбудить новые, еще не появившиеся, все они были присуждены к сожжению, и на том же соборе было постановлено, чтобы впредь никто не осмеливался под страхом отлучения их переписывать, читать или какимлибо образом хранить» [2, с. 95].

Вероятно, под «упомянутой ересью» здесь имелось в виду амальриканство — пантеистическое учение Амори (или Амальрика) Венского, называемого также по месту рождения Шартрским. Он учил: «Всё в мире едино, ибо то, что существует, есть Бог». Амори умер в 1204 или 1206 году; его останки были вырыты из могилы и сожжены, в 1210 году были сожжены его 10 последователей [1, с. 618], в том числе 6 преподавателей Парижского университета [ 19].

Впоследствии изучение естественнонаучных трудов Аристотеля осуждалось и запрещалось неоднократно, поскольку университетские преподаватели нарушали запреты [20, с. 30]. Но наконец в 1366 году декретом двух кардиналов предписываюсь изучать логику Аристотеля, а также его «Метафизику» и «Физику», без чего нельзя было получить степень бакалавра [2, с. 95].

В развитии средневековой теологии и философии большую роль сыграли два монашеских ордена, возникшие в начале XIII века. В 1207—1209 годы Франциск Ассизский (1181 или 1182 — 1226) создал в Италии орден, называемый по имени его основателя францисканским. Его члены называли себя меньшими братьями (миноритами); они в начальный период деятельности жили не в монастырях, а странствовали, отличаясь крайней, нарочитой бедностью.

В 1215 году Доменико де Гусман в Тулузе основал орден доминиканцев, или братьев-проповедников, который вскоре тоже был объявлен нищенствующим.

Об отношении Франциска Ассизского к разным видам занятий, включая и науку, можно составить представление, например, по длинной череде его высказываний, приведенных в гл. VIII «Цветочков Франциска Ассизского» [21]. Вот одно из этих высказываний, обращенное к спутнику Франциска:

«Брат Лев, Божья овечка, даже если бы Меньшие братья говорили на языке ангелов, и знали бы течение звезд и свойства трав, и были бы им открыты все сокровища земли, и они познали бы природу птиц, и рыб, и всех тварей, и людей, и деревьев, и камней, и корней, и вод, — заметь и запиши, что не в этом радость совершенная».

Другие подобные отрывки приводить нет смысла — они в таком же стиле. Но в чем же радость? Оказывается, вот в чем:

«…Выйдет он [привратник монастыря, куда отправились Франциск и Лев] с узловатой палкой, и схватит нас за плащи, повалит на землю, втопчет в снег и жестоко изобьет нас этой палкой, а мы перенесем всё это терпеливо и с радостью, думая о муках благословенного Христа, которые мы должны терпеть из любви к Нему, — запиши, брат Лев, в этом и будет радость совершенная».

Первые известные теологи-францисканцы вступили в орден, уже имея опыт преподавания. Это Александр Гэльский (между 1170 и 1180 — 1245), получивший почетное прозвище «доктор неопровержимый», и его ученик Иоанн, или Джованни Фиданца (1221 — 1274), более известный под именем Бонавентура. Его почетное прозвище — доктор серафимоподобный. Оба деятеля продолжали августиновскую традицию, согласно которой философия рассматривалась не как путь рационального познания, а как одна из ступеней мистического созерцания Бога [20, с. 97]. Это в общем не противоречило мировоззренческой позиции основателя ордена Франциска Ассизского.

Галина Васильевна Шевкина, автор содержательной работы [20], дала прекрасную формулировку: «У адептов августинизма вера не только превалирует над знанием, но поглощает его целиком». Отношение августинистов к светскому знанию она иллюстрировала словами Жильбера Порретанского: «Non cognoscentes credimus sed credentes cognoscimus» [20, c. 29]. Это «не познавая уверуем, но веруя станем познавать» — почти дословное повторение приведенного выше, в разд. 3.3, высказывания Ансельма Кентерберийского.

Для Бонавентуры, как и для некоторых других философов средневековья, обшей формой всего существующего был свет. О. В. Трахтенберг формулирует эту идею Бонавентуры так: «Все тела по природе причастны к свету, и от степени этой причастности зависит степень и ранг их бытия» [2, с. 100].

Францисканцами были выдающиеся ученые Оксфордского университета Роберт Гроссетет (1175—1253), прозвище которого переводится как «Большеголовый», и его ученик, знаменитый Роджер Бэкон (около 1214−1294). О них нужно рассказать отдельно, так как их деятельность была в значительной степени связана с естественными науками.

Во второй половине XIII века францисканский орден дал еще одного замечательного схоласта — Иоанна Дунса Скота (около 1265—1308), уроженца Шотландии (напомним, что Скот означает шотландца), почетное прозвище которого было «доктор утонченный». В следующем, XIV веке выдающейся фигурой в философии стал францисканец Вильям Оккам (около 1300—1350), но у него уже мало осталось от первоначальной идеологии миноритов. К ним тоже потом вернемся, а сейчас нужно вспомнить представителей другого ордена — доминиканского, который исходно был нацелен на проповедническую и образовательную деятельность. В одно время с Бонавентурой жили и тоже некоторое время преподавали в Парижском университете два выдающихся философа-доминиканца: Альберт Больштедтский (около 1193—1280), прозванный «доктором всеобъемлющим», и его ученик Фома Аквинский (1224—1274), «доктор ангельский», который считается величайшим из религиозных философов средневековья. Его учение — томизм (от имени Thomas, т. е. Фома) — воскрешено в нынешней католической философии в рамках ее господствующего направления — неотомизма.

В отличие от францисканских философов, в учениях которых преобладал августинизм, доминиканцы в большей степени опирались на Аристотеля; их задача состояла в том, чтобы приспособить Аристотеля к христианскому вероучению. Вообще доминиканцев отличала активность в борьбе с теми, кого они считали врагами церкви, — недаром в 1232 году доминиканцам было поручено руководство инквизицией, а сами себя они по созвучию называли domini canes — псами Господними.

Альберт Больштедтский (или Альберт фон Болышпедт, или Альберт Великий) отличался широтой научных интересов и необычной для того времени эрудицией. Он не только комментировал философские и естественнонаучные работы Аристотеля (стараясь придать его взглядам христианскую окраску), но и «много занимался зоологией, ботаникой, астрономией, алхимией и минералогией» [2, с. 102]. Правда, в его работах самостоятельные наблюдения занимали немного места по сравнению с заимствованными сведениями, которые зачастую имели фантастический характер. Вероятно, справедливо мнение об Альберте Больштедтском как о преимущественно компиляторе.

Интересную мысль высказали историки логики П. С. Попов и Н. И. Стяжкин: «Первый намек на методологическую ограниченность силлогистики Аристотеля можно найти лишь у Альберта Больштедта, согласно которому при исследовании конкретных явлений природы нельзя использовать силлогизм. По Альберту, лишь опыт может быть решающей инстанцией в аналогичных ситуациях» [3, с. 65]. Выходит, что Альберт — одна из вершин средневековой схоластики — сам же первым указал на те области науки, где схоластические методы непригодны.

Эти же историки отметили, что Альберту приписывалось изготовление автоматов [Там же, с. 175].

Фома Аквинский прожил более короткую жизнь (он умер раньше своего учителя Альберта Больштедтского), но оставил большое число сочинений как систематизирующего характера (его Summa theologiae, по определению О. В. Трахтенберга, — энциклопедия официальной средневековой идеологии), так и полемических. Ему приходилось бороться на два фронта: с одной стороны, против устаревающей августинистской схоластики и, с другой стороны, против нового течения в средневековой философии — аверроизма, возникшего в результате знакомства европейских ученых с трудами Аверроэса (здесь мы будем называть Ибн-Рошда так, как его называли схоласты).

Основные труды Аверроэса стали известны в Европе к 1246 году [20, с. 27], а уже в 1256 году Альберт Великий по указанию папы пишет трактат De imitate intellectus contra Averrhoem, прямо направленный против Аверроэса [Там же, с. 32]. В эти же годы с нападками на аверроистское учение выступает Бонавентура.

Наиболее выдающимся аверроистом того времени был Сигер Брабантский. Он был убит в папской курии между 1281 и 1284 годами. К этому времени (возможно, вместе с Сигером) погиб и его сподвижник Боэций Дакийский. Читатель, конечно, не спутает этого Боэция с тем Аницием Манлием Северином Боэцием, которого король остготов Теодорих казнил в 524 или 525 году.

Об основных идеях аверроистского учения можно судить по 13 тезисам, которые были в 1270 году публично осуждены в Парижском университете по инициативе епископа Этьена Тампье (в 1277 г. он же добился осуждения 219тезисов, в том числе 20 тезисов, взятых из учения Фомы Аквинского [20]).

Тринадцать тезисов, осужденные в 1270 году, приведены в переводе С. М. Раскиной в приложении к работе [20]:

«1. Разум всех людей — один и тот же и нумерически един.

• 2. Неверно или не соответствует истине положение: человек постигает.
• 3. Воля человека желает и делает выбор на основе необходимости.
• 4. Все, что происходит в этом мире, подчинено необходимости небесных тел.
• 5. Мир вечен.
• 6. Первого человека не было никогда.
• 7. Душа — форма человека, поскольку он человек, она гибнет, когда разрушается тело.
• 8. Душа, отделенная после смерти от тела, не страдает от плотского жара.
• 9. Свободная воля — потенция пассивная, а не активная, и потому по необходимости ею движет то, к чему можно стремиться.
• 10. Бог не познает единичных вещей.
• 11. Бог не познает того, что отлично от него самого.
• 12. Действия людей не направляются божественным провидением.
• 13. Бог не может дать бессмертие или нетленность веши преходящей и телесной."

Как видно, в этих тезисах отрицается сотворение мира и человека, бессмертие души, возможность вмешательства Бога в судьбы людей, да и вообще всемогущество Бога сильно ограничено.

Обратим внимание на гносеологические, информационные стороны аверроистских тезисов. С одной стороны, в них затрагиваются особенности божественного познания: Бог познает только себя как высшую абстракцию и не может познавать конкретных единичных вещей. С другой стороны, в качестве неверного выставляется положение о том, что человек постигает. Кто же тогда постигает? Ответом, видимо, является первый из перечисленных тезисов: имеется разум, общий для всех людей.

Это положение о едином разуме можно понимать в духе гераклитовского логоса (напомним соответствующий фрагмент Гераклита: «…хотя логос общ, большинство живет так, как если бы у них был особенный рассудок»). Тогда получается, что люди познают лишь постольку, поскольку входят в соприкосновение с единым общечеловеческим разумом.

Но можно истолковать единый разум и в стиле современной социологии: способность познания вырабатывается у человека только в обществе и поддерживается всей массой знаний, накопленной обществом. С этих позиций идею единого разума можно считать еще одним проблеском представления о ноосфере (сфере разума как высшем этапе развития биосферы), которое будет выработано через шесть столетий после Сигера — в частности, В. И. Вернадским.

Представление о едином разуме в учении Сигера соединялось с признанием ведущей роли восприятий в процессе познания. Г. В. Шевкина пишет:

«Познание, говорит Сигер, начинается с чувственного восприятия единичных предметов. Нет сомнений в объективной правильности такого восприятия, поскольку одно чувственное восприятие проверяется другим» [20, с. 49].

Это очень важная и, можно сказать, редкая мысль. Слишком многие философы настаивали на том, что чувства нас обманывают, и приводили многочисленные примеры иллюзий (например, весло, погруженное в воду под углом, кажется изломанным).

Что касается осуждения 219 тезисов в 1277 году, то его иногда рассматривали как благо для развития науки. Видный историк науки Пьер Дюэм (1861 — 1916; часто можно встретить транскрипцию Дюгем) писал: «Если мы намереваемся указать дату рождения современной науки, мы, несомненно, должны выбрать 1277 год…» [5, с. 217]. Эту точку зрения поддержал американский историк науки Э. Грант в работе, опубликованной в 1971 году: «…осуждение было в действительности фронтальным наступлением на аристотелевскую метафизику и философию» [Там же, с. 218]. Трудно судить о том, была ли польза от этого «фронтального наступления» с учетом того, что оно велось с позиций борьбы за признание божественного всемогущества, но очевидно, что оно было одновременно наступлением на свободу научной мысли.

Впрочем, о свободе мысли в Парижском университете можно судить по декрету 1276 года: «…желая для общей пользы противодействовать самонадеянности некоторых злонамеренных лиц, мы постаноатяем и приказываем, чтобы ни один магистр или бакалавр какого бы то ни было факультета в будущем не читал в частных местах каких-либо книг…» [2, с. 126].

Теперь вернемся к Фоме Аквинскому и рассмотрим некоторые черты его учения.

Фома, по выражению О. В. Трахтенберга, «достаточно неожиданно… провозглашает принцип: всё наше интеллектуальное познание находит свое начало в чувстве». Но вместе с тем он утверждает, что «всякое познание является грехом, если только оно не имеет целью познание Бога» [Там же, с. 107].

Значит ли это, что Фома отрицал любую науку, за исключением теологии? Нет, Фома признавал наличие «истин разума» — конечно, тоже направленных на познание Бога и гармонирующих с «истинами откровения», — но отводил разуму подчиненное место по отношению к вере. В свою очередь он ставил волю ниже интеллекта, поскольку воля есть всего лишь «стремящаяся», а интеллект — «обладающая способность» [Там же, с. 104]. Заметим, что впоследствии Дунс Скот поставит волю выше разума (и свободу выше необходимости).

Согласно учению Фомы, «чувственный образ» предмета, воспринимаемый через ощущения, преобразуется «деятельным разумом» в «умопостигаемый образ», который воспринимается в виде понятия «возможным разумом», а последний путем суждений доходит до познания истины.

При всей схоластичности этого рассуждения в нем заключена здравая мысль о том, что процесс познания сложен и происходит на нескольких уровнях, причем каждому уровню соответствует свое представление информации о предмете.