Содержательные и общеметодологические предпосылки решения проблемы основания посессорной защиты

Приступая к оценке многочисленных высказанных в литературе аргументов за и против каждого направления и каждой теории^[1], тем паче, к оформлению собственного воззрения на проблему, нельзя не учитывать нескольких следующих моментов.

• 1) Как римские юристы, в свое время изобретшие институт посессорной защиты, так и законодатели всех новых народов, посчитавшие потребным его реципировать, делали это исходя из сугубо прагматических соображений, а вовсе не потому, что изобретение и внедрение такого института соответствовало какому-нибудь философскому направлению или находилось в русле неких принципиальных общетеоретических соображений. Сначала возникло явление — иосессорная защита, а уж потом (спустя весьма значительное, между прочим, время) возник вопрос о том, насколько его существо совместимо с существом понятия о праве и как вписать его в систему юридических институтов. В этом смысле постановка проблемы поиска основания защиты владения является, во-первых, бесперспективной, ибо само такое основание философского плана при введении этой защиты отсутствовало, а во-вторых, некорректной, поскольку равно возможным является вопрос об истинности аксиом и принципов права, в систему институтов которого мы встраиваем посессорную защиту.
• 2) Пренебрегая сделанными выше замечаниями, можно было бы согласиться только с одним «генеральным» объяснением, предложенным Е. С. Компанеец, — отсутствием такого (т.е. универсального, в равной мере применимого для всех времен и народов) объяснения. В пользу позиции, согласно которой вопрос об «основании защиты владения вообще» является некорректным, говорит не только многообразие взглядов, но проблеме, но и такие факты, как предоставление защиты различными способами и порядком (административным и (или) судебным; интердиктным и (или) исковым), на различных условиях, а также присутствие института владельческой защиты в законодательствах отнюдь не каждого государства и отнюдь не на всех исторических этапах их развития^[2]. Вопрос об основании посессорной защиты — это вопрос исторический, т. е. вопрос, который должен задаваться применительно к конкретным государствам на конкретном историческом этапе их развития (в Древнем Риме, в дореволюционной России, в современной Германии и т. д.). Ответ на него для каждого конкретно-исторического этапа развития конкретного общества может быть различным. Именно так его в дальнейшем сформулируем и мы — рассмотрим его постановку и решение по российскому законодательству 1) дореволюционному и 2) современному^[3].
• 3) Все относительные теории, т. е. теории, усматривающие во владении форпост какого-нибудь субъективного права, а в его защите — защиту этого самого субъективного нрава — страдают двумя принципиальными недостатками, свидетельствующими о раздирающем это направление глубинном внутреннем противоречии. Во-первых, всем им приходится как-то объяснять феномен защиты владения в отсутствие права, начиная с производного владения перевозчиков, хранителей, представителей, комиссионеров, агентов, управляющих и иных подобных (законных, но не имеющих права владения^[4]) владельцев и заканчивая владением похитителей, самоуправцев, обманщиков, сторон недействительных сделок, неосновательно обогатившихся и т. п. лиц, словом, владением незаконным и, быть может, недобросовестным. И если первую группу случаев еще можно было бы объяснить соображениями справедливости и целесообразности, то в отношении второй группы нс остается ничего другого, как объявить ее тем исключением, которое только подтверждает общее правило и с которым по этой причине наука вынуждена мириться. А во-вторых, все они требуют объяснения и такого феномена, как защита владения вопреки праву владения, имеющемуся у ответчика. Вот один пример: по истечении срока аренды арендатор арендованной вещи не возвратил; собственник, воспользовавшись удобным случаем, самоуправно эту вещь у бывшего арендатора отнял. Как объяснить, что и такое владение бывшего арендатора должно получить иосессорную защиту против самоуправства собственника, т. е. несмотря нс только на отсутствие права владения у арендатора, но и на наличие такого права у собственника? Если владение — это всего лишь форпост субъективного права, то может ли защищаться владение в том случае, когда оно таким форпостом не является и даже, больше того, служит препятствием к защите действительно существующего права? Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным.

Специального упрека заслуживает теория Ф.-К. фон Савиньи, представляющая дело так, будто «в лице» владения защищаются права личности. Это объяснение могло бы быть признано верным лишь применительно к праву, не делающему различия ни между абсолютными и относительными, ни между имущественными и личными правами, т. е. считающему вещные права совокупностью множества относительных правоотношений, объектом прав — личность должника, а имущество последнего — атрибутом его личности. Это взгляд чрезвычайно древнего права, сегодня уже нигде не встречающийся. В современных условиях сведение абсолютных прав к совокупности относительных, а имущественных прав — к правам власти над одной из сторон человеческой личности конечно же недопустимо.

Сказанное приводит к выводам о том, что если основание защиты владения все-таки искать, то это нужно делать 1) применительно к праву каждого конкретного общества и по состоянию на известный момент времени, 2) ограничивая свой выбор арсеналом одних только абсолютных теорий.

Защита владения в дореволюционной России. Следы владельческой защиты в русском праве обнаруживаются в ст. 213 гл. X Соборного уложения 1649 г. «А будет кто у кого и насильством землю хлебом посеет, и ему земли искати судом, а собою не управливатися, и хлеба с поля без указу не свозити, и животиною не толочити и не травити», — постановляет она. Даже собственник поля, насильственно засеянного посторонним лицом, приобретшим, вследствие сего, известное фактическое господство (владение) над нолем, не имеет права «собою управливаться», но обязан «земли искати судом». Статья эта замечательна не столько в том отношении, что устанавливает принцип защиты владения (не будем лукавить — установлен этот принцип весьма казуистически и несколько путано), сколько в том, что объясняет собственные мотивы, т. е. то самое основание защиты владения, поиск которого привел западноевропейскую юриспруденцию к возникновению целого научного направления. «…Земли искати судом, а собою не управливатися, и хлеба с поля без указу не свозити…» — в этих немногих словах выражена идея предоставления защиты владения во имя ограждения правопорядка и личности от самоуправства в первую очередь земельных собственников (дворян, помещиков).

Рассмотренная норма Соборного уложения стала основанием ст. 531 т. X ч. 1 Свода Законов (Законов гражданских) Российской империи, постановлявшей, что «всякое, даже и незаконное, владение охраняется правительством от насилия и самоуправства дотоле, пока имущество не будет присуждено другому и сделаны надлежащие по закону, о передаче оного, распоряжения» (выделено, разумеется, нами. — В. Б.). «В противоположность иностранным кодексам, — писал Е. В. Васьковский, — X том прямо указывает цель, ради которой введена защита владения. …Из слов ст. 531 видно, что закон защищает владение не потому, что оно само по себе заслуживает защиты, и не потому, что оно предполагается основанным на праве собственности, как полагает Сенат… и некоторые авторы… а ради охранения личности (от насилия) и правового порядка (от самоуправства)»^[5] (выделено нами. — В. Б.). Добавить к этому, кажется, и нечего.

Редакционная комиссия, спроектировавшая на рубеже XIX— XX вв. новое Гражданское Уложение Российской империи, планировала посвятить владению третий раздел третий книги Уложения, объединивший в себе 39 статей, собранных в четыре главы, вторая из которых (ст. 882—890) трактовала вопрос о защите владения. Составители Проекта указывали, что «…первоначальным источником охраны владения как существующего факта против насилия даже со стороны того, кому принадлежит право на имущество, нарушаемое этим владением, является публичный интерес общественного спокойствия«^[6]. Это соображение, впрочем, не мешало членам Комиссии искать объяснения проблемы основания защиты владения и в другом направлении, «…более соответствующем значению вообще гражданского права», каковым они полагали… позицию Иеринга, находившего, как известно, владение состоянием, основанным на праве собственности, а его защиту — основанной на его квалификации в качестве проявления или видимого осуществления права собственности^[7]. Итогом работы стала ст. 882 Проекта, согласно которой «всякое, даже незаконное, владение охраняется законом от самовольного нарушения, пока это владение не будет прекращено надлежащим по закону распоряжением о передаче имущества от владеющего им другому лицу». Легко заметить, что с содержательной точки зрения эта статья представляет собой вариант ст. 531 т. X ч. 1 Свода Законов, отредактированный сообразно уровню развития цивилистической науки своего времени. Особо показательно стремление сохранить указание об основании защиты владения в самом законе, правда, уже в другой формулировке: место «насилия и самоуправства» заняло понятие «самовольного нарушения» — «…выражение, более подходящее к гражданскому праву и заимствованное из п. 4 ст. 29 Уст. Гражд. Судопр.»^[8].

*см. § 1 гл. 2.

• [1] Здесь не место их повторять. Русская дореволюционная литература, в общем, колебалась между теориями Пухты и Рудорфа, склоняясь все же, по примеру германских ученых, более к последней — теории общественного порядка, или, как ее назвалИ. Л. Покровский, к теории гражданского мира. При этом были у нас и сторонникитеории Иеринга (Ю. С. Гамбаров, С. А. Муромцев, Г. Ф. Шершеневич и др.). Что жекасается наших современников, то они, судя по всему, тяготеют к плюралистическимобъяснениям в их крайней конъюнктурной разновидности, полагая, что споры о преобладании любого из монистических подходов лишены практического смысла. Возможно, э го действительно так; больше того, мы сами склонны согласиться с этим подходом, но только в его историко-социальном варианте. Пресловутый практическийсмысл конъюнктурного подхода обычно объясняется стремлением иметь большевозможностей для оправдания произвола современных судей, сопротивляющихсяприменению владельческой защиты и делающих вид, что такого института в нашемправе по-прежнему нет. Конечно, подобная практическая позиция имеет логичноеобъяснение (трудно ждать чего-либо иного от юристов, воспитанных па законодательстве, три четверти века не знавшего института владельческой защиты); однакопозиция ученых, защищающих эту практику, не имеет оправдания.
• [2] В том же самом римском праве институт посессорной защиты существовал далеконе всегда (его не было в древнем праве).
• [3] Российское право советского времени посессорной защиты не знало. Иное мнение (никак не аргументированное, а потому оставшееся в абсолютном меньшинствеи в дальнейшем оставленное, судя по всему, даже его автором) см.: Новицкий И. Б. Имущественный наем (текст и комментарий к ст. 152—179 Гражданского кодекса).М., 1923. С. 24−25.
• [4] Впрочем, сторонники относительных теорий вполне могут позволить себе подвергнуть сомнению этот тезис и попытаться доказать наличие у производных владельцевособого рода ограниченного вещного права на такое владение. Поскольку основнойзадачей владения перевозчика, хранителя, агента и иных подобных субъектов является достижение определенной цели, объясняющей существование обязательственных отношений данных лиц с собственниками предметов их производного владения (перемещение вещи, сохранение ее свойств, передача и т. п.), его можно было бы назвать правом обязательственно-целевого владения.
• [5] Васьковский Е. В. Учебник гражданского права. Вып. II. Вещное право. СПб., 1896.С. 52−53.
• [6] Гражданское Уложение: Проект Высочайше учрежденной Редакционной Комиссиипо составлению Гражданского Уложения. С объяснениями, извлеченными из трудов Редакционной Комиссии / сост. Л. Л. Саатчиан; под ред. И. М. Тютрюмова.Т. I. СПб., 1910. С. 721.
• [7] Гражданское Уложение: Проект Высочайше учрежденной Редакционной Комиссиипо составлению Гражданского Уложения. С объяснениями, извлеченными из трудов Редакционной Комиссии / сост. Л. Л. Саатчиан; под ред. И. М. Тютрюмова. T. I.С. 722, 723.
• [8] Гражданское Уложение: Проект Высочайше учрежденной Редакционной Комиссиипо составлению Гражданского Уложения. С объяснениями, извлеченными из трудов Редакционной Комиссии / сост. А. Л. Саатчиан; под ред. И. М. Тютрюмова.Т. I. С. 737.