Терапевтическая ориентация на прошлое и первые воспоминания

Адлер считает, что наша психика всегда ориентирована на цель, на будущее, что она постоянно «задумывается» о будущем. Посредством антиципации наша психика выходит за пределы настоящего, т. е. во временном отношении находится за границами примитивного удовлетворения влечений" (Метцгер В., 2004, с. 35). И это осуществляется для того, чтобы через определенное время добиться удовлетворения, которое и должно служить компенсацией притеснений, пережитых в детстве. То, что человек ориентирован в будущее, живет будущим и в будущем, является, по Адлеру, главным пунктом его понимания. А поскольку человек сам замышляет свое будущее, это предполагает также и его собственную ответственность (хотя он часто пытается это вытеснить из своего сознания). И его можно действительно исцелить, если он примет ответственность за свою жизнь на себя. Это возможно, если он осознает, как он принял неправильное жизненное решение, что произошло в глубоком детстве: «С тем чтобы переориентировать ребенка, необходимо помочь ему понять, что с ним произошло в раннем детстве. Необходимо также, чтобы он понял, что в его прототипе есть ошибка, которая влияет на все ситуации в его жизни» (Адлер А., 1997а, с. 41). Таким образом, как и Фрейд, Адлер стремится редуцировать ситуацию и трудности в настоящем к некоторой первичной ситуации или ситуациям, которые происходили в детстве. На основе своего опыта он приходит к выводу, что важную информацию об этих первичных травматических ситуациях (и о некоторых первичных жизненных решениях ребенка) могут дать первые воспоминания. «Важным способом познания прототипа, а следовательно, пути человека, является изучение его ранних воспоминаний. Все наши знания и наблюдения приводят нас к выводу, что наши воспоминания принадлежат к прототипу» (там же).

В первом воспоминании индивида обычно действительно содержатся важные характеристики, которые объясняют его нынешние трудности и проблемы, выступая как бы прообразами этих проблем и затруднений. Эти прообразы Адлер удачно называет прототипом, детским прототипом нынешней личности индивида. Поэтому терапевтическая задача состоит в том, чтобы понять эти первые воспоминания с точки зрения нынешних проблем пациента. А это требует определенного искусства и эмпатии. «Искусство понимания ранних воспоминаний заключает в себя высшую степень эмпатии, способность идентифицировать себя с ребенком в его детской ситуации. Только благодаря такой эмпатии мы сможем понять, какое важное значение в его жизни имеет появление младшего ребенка или какое впечатление оставляет в его сознании жестокое обращение со стороны вспыльчивого отца» (там же, с. 91—92). Поэтому именно ранние воспоминания позволяют психологу проникнуть в наиболее интимные уголки душевной жизни пациента, выявить некоторую базовую структуру его душевной жизни, понять способ восприятия им жизненных проблем и способы их разрешения. Именно ранние воспоминания «являются наиболее важным средством понимания стиля жизни» (там же, с. 84).

Метод анализа первых воспоминаний является важным открытием Адлера. Одной из целей этого метода было сокращение времени психотерапии. Но Адлер настаивает на достаточной точности и надежности этого метода. Поэтому он считает его абсолютно необходимым в построении психотерапии, поскольку, с его точки зрения, он работает лучше других методов. «Обращение к прошлому через воспоминания детства лучше любого другого способа раскрывает прототип — ядро стиля жизни индивида» (там же). И Адлер подчеркивает, что это самый быстрый и точный способ понимания личности человека и его проблем. Нужно, поняв в общих чертах настоящие проблемы пациента, сравнить их с ранними воспоминаниями: «Если мы хотим понять стиль жизни человека — ребенка или взрослого, — мы должны после кратковременного выслушивания его жалоб, спросить о ранних воспоминаниях, а затем сравнить их с другими предоставленными ранее фактами» (там же). При таком сравнении прошлое как бы начинает двигаться навстречу настоящему и постепенно его прояснять. Причем здесь важна именно оппозиция «прошлое —настоящее». Поэтому всякое воспоминание — и раннее, и более позднее — имеет свою познавательную ценность. В этой связи Адлер пишет: «Не стоит, однако, относиться по-разному к ранним и поздним воспоминаниям, так как в поздних воспоминаниях также отражается „линия движения“. Из ранних воспоминаний, в которых линия движения прослеживается четче, можно выявить тему, исходя из чего мы можем заключить, что в действительности стиль жизни человека не изменился» (там же, с. 84 — 85). Более поздние воспоминания дополняют, уточняют и подтверждают данные первых воспоминаний. Изучая эти воспоминания последовательно и в совокупности, можно увидеть общую линию жизни человека. Адлер считает этот свой метод проверенным и надежным. «После многочисленных наблюдений этого феномена мы твердо придерживаемся той теории, что в ранних воспоминаниях всегда возможно найти реальную часть прототипа пациента» (там же, с. 85).

Адлер в данном случае не возражает по поводу значения неосознаваемого опыта, но и не противопоставляет сознательные воспоминания неосознаваемым переживаниям. И то и другое важно. Единственное отличие здесь состоит в том, что ранние воспоминания более доступны для понимания и анализа. «Можно быть уверенным в том, что, когда пациент обращается к своему прошлому, какая-то часть, возвращенная к нему памятью, является для него эмоционально значимой, что и помогает найти ключ к личности. Бессмысленно отрицать, что забытые переживания тоже важны для понимания стиля жизни и прототипа, однако во многих случаях эти забытые моменты, или, как они называются, «неосознаваемые события прошлого», гораздо труднее извлечь из памяти. Как осознаваемые, так и неосознаваемые события прошлого имеют одно общее свойство: они связаны со стремлением к одной и той же цели — достижению превосходства, являясь частями целостного прототипа. Следовательно, полезно работать и с теми, и с другими, так как в конце концов они равноценны, а сам пациент, как правило, не понимает и не в состоянии истолковать ни одно из них. Последнее — дело «постороннего, незаинтересованного лица» (там же).

Если пациент не может припомнить ранние впечатления из своего детства, то это является определенным диагностическим признаком, а именно указанием на неблагоприятное, несчастливое детство. Но Адлер считает, что с помощью врача, благодаря его поддержке и вопросам, все же удается вызвать такие воспоминания. «Некоторые люди, отвечая на вопрос о ранних воспоминаниях, говорят, что ничего не могут вспомнить. В этом случае необходимо попросить человека сконцентрироваться и постараться припомнить, и после определенных усилий он начнет понемногу вспоминать. Однако само это сопротивление можно рассматривать как признак того, что он не хочет возвращаться к своему детству, а это, в свою очередь, приводит к заключению, что детство для него не было приятным» (там же). Таким образом, если пациент не в состоянии сразу что-либо вспомнить, ему нужно помочь. «Таких клиентов нужно вести, задавая наводящие вопросы. В конце концов они всегда что-то вспоминают» (там же, с. 86).

Что касается достоверности ранних (так же как и более поздних) воспоминаний, то Адлер не придаст этому большого значения. Имеет значение, прежде всего, то, что эти воспоминания или псевдовоспоминания являются фактами сознания пациента и некоторыми частями его личности, несут значимую для терапии информацию о жизни сознания пациента: «Некоторые люди утверждают, что помнят прошлое вплоть до первого года жизни. Такое вряд ли возможно, и истина заключается в том, что они говорят о воображаемых воспоминаниях, а не о памяти реальных событий прошлого. Однако для нас совершенно не важно, выдуманы или правдивы воспоминания, так как в любом случае они — части личности. Некоторые люди не уверены в том, действительно ли они помнят какое-то событие, или им рассказали о нем родители. Это также не имеет большого значения, даже если все это — рассказы родителей, они запечатлены в сознании клиентов и могут раскрыть сферу их интересов» (там же).

Адлер также считает, что, опираясь на анализ и понимание ранних воспоминаний, можно предсказывать, что произойдет с человеком в будущем. Так что, «…получив подобного рода ранние воспоминания, мы имеем возможность предсказывать, что случится в будущем в жизни наших пациентов». Но Адлер предостерегает от слишком буквального понимания и интерпретации ранних воспоминаний. «Однако необходимо помнить о том, что ранние воспоминания — это всего лишь намеки, не они являются причиной происходящего. Они больше похожи на отпечатки того, что произошло, и того, какое это получило развитие. Они показывают движение к цели и то, какие для этого преодолевались препятствия. Они рассказывают, почему человека стала привлекать одна сторона жизни больше, чем другая» (там же, с. 91). Например, пациент когда-то пережил сексуальную травму, и последующая его жизнь посредством фиксации на этой травме приобретает соответствующую односторонность. Или в детстве у человека были проблемы с питанием, и это определило последующую цель и стиль жизни и т. п.

Итак, первые воспоминания оказываются обычно очень значимыми и достаточно много говорят о человеке. Для понимания этого воспоминания Адлер проводит линию от структуры этого раннего впечатления к настоящему симптому и находит определенную целевую установку пациента. Для этого необходимо пройти по этой линии и найти нечто общее в структуре этого впечатления и симптома. Здесь можно обнаружить структуру характера пациента, исходный и значимый для него конфликт, характер его разрешения и цель этого человека. Так, в первых воспоминаниях избалованных детей часто фигурируют мать, интерес к ней и борьба за ее внимание, страх оставаться одному, быть отвергнутым, ревность. В ранних воспоминаниях нелюбимых детей обнаруживаются переживания отверженности, страх реальности, настроенность на опасность, страх не справиться с поручением и т. п. У таких детей впоследствии может развиваться мощное стремление к превосходству с выраженной агрессией или депрессия. И всю эту важную информацию о человеке можно получить, изучая его ранние воспоминания. Например, пациентка, которая жалуется на одиночество и депрессию, сообщает о самом раннем воспоминании: «Я сижу одна в детской коляске, мне страшно, я плачу, я чувствую, что мне холодно, но никто не идет». Симптоматика этой пациентки и первое ее воспоминание как бы движутся навстречу друг другу. Выстраивая связующую линию между ними, мы можем мысленно представить ее жизненную историю. Во всяком случае, ее первое воспоминание указывает на суть проблемы, с которой необходимо работать: эмоциональная депривация и сложности становления объектных отношений. И это можно увидеть в первых же сеансах психотерапии. Определив структуру эмоциональных нарушений, можно продумать соответствующую стратегию вмешательства. В этом несомненное достоинство подобного рода техник.

Адлер считает важным обращать внимание на сенсорные модальности, в которых представлены первые воспоминания. Он выделяет визуальные воспоминания, слуховые и кинестетические. Эти данные могут прояснить значение для индивида различных каналов и способов получения значимой информации в детстве. Исходя из этого, можно также изучать проблемы ребенка в обучении, ведущие формы и модальности восприятия. Существенной является, например, информация о том, что в детстве у индивида была ведущей визуальная система восприятия, а теперь — слуховая. Это может указывать на существование в детстве определенного травматического опыта, зафиксированного визуально.