Иначе чувствующие. 
Психология социального отчуждения

Личностно незрелые (ретардации личностного развития) в течение многих веков считались просто «негодящими», и с ними общество управлялось вполне рационально при помощи несложных, хотя и достаточно затратных методов. «Тихие» мужчины оставались в общине, где с ними обращались снисходительно, но строго (не давая воли, так как это грозило коллективной ответственностью за сумасбродное поведение), «дерзких» (по выражению Н. Лескова — «пьянь негодящую») отдавали в рекруты на четверть века муштры и казармы, после чего «инвалиды» продолжали служить на вспомогательных должностях при администрации («иль мне в лоб шлагбаум влепит непроворный инвалид»). Своеобразным примером такого подхода является, по мнению некоторых историков, Великая китайская стена, которую строили много веков «молодые негодяи». В степях врага встретишь нечасто, а солдат нужно занимать каждый день. Как заметил В. Суворов, «оборона должна совершенствоваться постоянно — это требование устава. Каждый солдат знает, что это означает: независимо от того, насколько мощной является оборона, каждый солдат минимум десять часов в сутки продолжает упорно рыть землю. Если солдат находится в обороне один день или один год, это не меняет ситуации: он будет рыть и рыть землю, дополняя первую траншею второй, третьей, пятой. Ситуации „достаточно“ не существует и не может существовать… взглянем на любой замок: в центре башня десятого века, вокруг нее стены тринадцатого, опоясанные кольцом бастионов семнадцатого, которые в свою очередь окружены фортами девятнадцатого, усиленными дотами двадцатого». Негодящие женщины находились в крепких оковах семейного закона, где власть принадлежала главе семейства и его наследнику. Должно быть, предки шли на такие расходы недаром и умели взвешивать, сколько стоит социальная стабильность.

Когда личная свобода стала доступна каждому, «негодящие» вышли «из узды» (по образному выражению Ф. М. Достоевского). Их социальная ненадежность вызвала сильное раздражение общества, оставшегося с ними один на один, и эпитеты, которыми стали описывать этот человеческий тип, говорят сами за себя.

«Личность, поведение которой преимущественно аморально и антисоциально, характеризуется импульсивными и безответственными действиями, направленными на немедленное удовлетворение эгоистических интересов без учета возможных последствий и без последующего чувства вины и тревоги» (Американская ассоциация психиатров).

«Психопат характеризуется как бессовестный и бесстыжий человек, которому незнакомо чувство вины, который не испытывает любви к окружающим, привык ни в чем себя не ограничивать и не контролировать себя, который в любом случае поступит так, как ему хочется. Среди них много мошенников, аферистов, проституток, многоженцев — словом, им сподручнее зарабатывать себе на жизнь хитростью и смекалкой, а не тяжелым трудом… Не ведая, что есть стыд и вина, они, как правило, не могут сочувствовать угрызениям совести, мукам раскаяния, вины и сожаления, не в состоянии понять безответной любви, сострадания, чужого стыда и смущения… При этом они глубоко прозорливы в отношении психопатического в других людях» (А. Маслоу)^[1].

Поначалу (в середине XIX в.), когда психологами считали себя философы, педагогика занималась исключительно публицистикой, а медицина не выходила за рамки лечения умалишенных, за дело взялись антропологи, благо Ч. Дарвин к тому времени сформулировал теорию эволюции видов очень убедительно. Концепция вырождения как появления атавизмов, нежизнеспособных в современных условиях, пришлась как нельзя кстати. Люди вообще склонны вспоминать о природе, когда политика заходит в тупик, однако это срабатывает на уровне более или менее отвлеченной теории, но чем ближе к жизни, тем труднее привязать к практике ложно истолкованные закономерности. Как заметил А. Ф. Кони, «в большинстве так называемых сенсационных процессов перед судом разворачивается картина эгоистического бездушия, нравственной грязи и беспощадной жестокости, которые в поисках не нуждающегося в труде и жадного к наслаждениям существования привели обвиняемого на скамью подсудимых. Задача присяжных при созерцании такой картины должна им представляться хоть и тяжелой „по человечеству“, но все-таки несложной. Но, однако, когда фактическая сторона судебного следствия была окончена, на сцену выступали служители науки во всеоружии страшных для присяжных слов: нравственное помешательство, вырождение, наследственность и т. п. В душе присяжных поселялось смущение… чему способствовали благоговейное преклонение защиты перед авторитетом науки и почти обычная слабость знаний у обвинителей в области психологии и учения о душевных болезнях»^[2]. Ближе антропологии к феномену поведения, девиантного без внешних оснований, стояла психиатрия, ей и передали эстафету. Она взялась за дело привычными для себя методами, формируя семиологию (учение о симптомах), совершенствуя диагностическую технику, осмысляя патогенез и испытывая возможности терапии. В мироощущении психопатов (этот термин пришел на смену «морально дефективным») обнаружились черты сходства с переживаниями душевно больных людей, и перед врачами встала проблема уточнить, в какой мере внешнее соответствует внутреннему. Намерения уточнить патогенетические связи были вполне серьезными.

Какое-то время «центры коррекции поведения» пытались лечебными средствами повлиять на личность такого склада людей, но безуспешно. К середине XX века стало ясно, что психиатры могут лишь обозначить ту или иную форму психопатии, не более того. Врачебный пессимизм пришел на смену антропологическому. Основания для оптимизма появились лишь тогда, когда за дело взялась педагогическая психология, не по своей воле продолжая развитие некой воспитательной идеи, а под давлением вполне конкретных исторических обстоятельств. Если бы не они, вся педагогика спокойно работала бы в привычных рамках традиционных идеологий, прививая детям хорошие манеры. Но во второй половине XX века унификация информационного, культурного, экономического пространства заставила человека долго работать над собой, пока он созреет для жизни, выйдя из детства. Стать человеком мира, наверное, много труднее, чем лавочником, как отец. Подростково-молодежный период начал стремительно увеличиваться, и внутренний мир подростка (его раньше не исследовали просто потому, что учителям уже не было дела до выпускника, а политиков он еще не интересовал) стали пристально и всесторонне исследовать.

Когда социальная реальность заставила науку присмотреться к подростковому этапу онтогенеза личности, сделать следующий шаг не составило труда. Педагогическая психология, обратив внимание на то, что психопаты не умеют извлекать пользу из жизненного опыта, назвала их «вечно пятнадцатилетними». Как заметил Ф. Блум, «расстройства характера и личности, которые варьируют от одержимости, навязчивых состояний до явных антиобщественных поступков, зачатки которых наблюдаются в позднем подростковом возрасте, после чего устанавливаются на всю жизнь и редко осознаются субъектом как отклонения от нормы»^[3]. Новый подход, как и прежний, не объясняет природу этого явления, но он открывает реальные методологические перспективы для воспитания, так как работать с «нравственно инфантильными» нужно иначе, чем с «морально дефективными». В твердых и доброжелательных руках взрослых людей (а большинство так называемых психопатов находятся именно в таких обстоятельствах) недостаточность аффилиативного притяжения и отсутствие страха когнитивного диссонанса компенсируются верностью статусным ролям и привычкой к ролям-функциям, которые обволакивают дефицит привязанностей, делая его незаметным не только для окружающих, но и для самого человека. И хотя недостаток интуиции прорывается время от времени вопиющей нечуткостью в обхождении, последствия таких эксцессов не столь драматичны, чтобы заслуживать эпитеты, которые в изобилии встречаются на страницах специальной литературы.

Простое сравнение подростковых личностных реакций с особенностями мироощущения людей, которых привыкли относить к четырем основным вариантом психопатического склада характера, демонстрирует потрясающее сходство.

Реакция эмансипации дает о себе знать прежде всего тем, что подростки отказываются от общепринятого значения слов, выражающих непререкаемые ранее истины. Должно пройти известное время, чтобы личность отобрала из них моральные и этические категории в качестве внутренних смыслов поведения. Естественно, внешний рисунок поведения при этом будет отличаться стремлением отгородиться и в эмоциональном отношении по типу, как заметил Э. Блейлер, «подросткового аутизма». И если такой разрыв останется у взрослого человека, не способного связать когнитивное с аффилиативным, диагноз шизоидной акцентуации характера (а то и психопатии) вполне вероятен.

Реакция имитации — постоянная игра в социальные роли с неистребимой боязнью ответственности по вытекающим из этих ролей обязательствам — вполне нормальное явление в подростковом возрасте. Никто и не думает доверять их (подростков) намерениям и обещаниям, хотя и не сомневается в искренности побуждений здесь и сейчас. Все понимают, что роли-функции берутся из популярных и вполне банальных сюжетов «на пробу», что дало основание Э. Кречмеру выделить подростковый вариант истероидности, который проходит по мере того, как структура личности укрепляется статусными ролями. Не способные на этот переход (не говоря уже о ролях-принципах) в силу своеобразной гипотонии самосознания взрослые получают диагноз истероидной акцентуации или психопатии.

Реакция группирования как защита внутреннего мира (стройки внутреннего мира) от экспансии со стороны социальных институтов сопровождается ощущением несправедливости общественного устройства, где все места заняты и успеха достичь невозможно. Личность инстинктивно ищет среду, где «все по-новому и все на виду, чтобы не притворяться». Такое предпочтение социальной стихии системе и семье производит на окружающих впечатление враждебности обществу (по Э. Крепелину). А верность группе с демонстративной безучастностью к общественному мнению кажется испорченностью натуры. У взрослого человека, не имеющего оснований разозлиться на общество, такая позиция неизбежно диагностируется как асоциальность или диссоциалъностъ характера.

Реакция оппозиции, которой свойственно ощущать себя в центре мироздания, когда подросток начинает строить в воображении мир по собственным лекалам, полна переживаний, которые испытывает человек, ощущающий себя в центре внимания, когда высокая самооценка ассоциируется с повышенной тревожностью. Иллюзия сугубой ценности происходящего во внутреннем мире позволяет бесцеремонно игнорировать интересы окружающих, заметить которые просто не приходит в голову. Когда чувство завершенности внутреннего мира так и не приходит, диагностика паранойяльной акцентуации или психопатии не заставляет себя ждать.

Ниже мы предлагаем иллюстрацию сказанного с помощью несложной графической схемы, которая освободит нас от многословного обоснования предложенной концепции.

На рис. 1 изображен квадрат, сторонами которого являются подростковые личностные реакции и вырастающие из них варианты психопатических черт характера. Чем ближе свойства человека к одной из сторон, тем ярче выражена акцентуация по данному типу.

Рисунок 1.

На рис. 2 истерик будет отличаться демонстративностью, не лишенной подозрительности, импульсивности и аутистического исполнения желаний.

Рисунок 2.

На рис. 3 сверхценные идеи, ассоциированные с чувством превосходства и ожиданием враждебных намерений со стороны, будут сочетаться с самолюбованием и наивностью воображаемого.

Рисунок 3.

На рис. 4 погруженный в мир своих переживаний эгоист, отрешенный от забот в пользу надуманных интересов, будет склонен уходить в болезнь от реальных неприятностей, а его поступки будут связаны с переоценкой своей роли.

Рисунок 4.

На рис. 5 облегчение криминальных мотиваций поведения будет окрашено позерством и склонностью истолковывать общепринятое с надуманных позиций.

Рисунок 5.

Опыт показал, что в подавляющем большинстве случаев речь должна идти не об отсутствии предпосылок социализации, а лишь о слабости приспособительных возможностей личности, создающих только известный риск средовой дезадаптации, внутреннюю неслаженность, которая может быть уравновешена сравнительно простыми компенсаторными механизмами. Люди такого склада нередко достигают нормального равновесия и проявляют трезвую выдержку в житейских делах, однако вследствие повышенной эмотивности, тревожности, импульсивности чрезмерные потрясения легко могут вызвать у таких людей утрату внутреннего самообладания и привести к патологическим реакциям.

Естественно, педагоги не могут изменить природу личности, если у той недостает соответствующих задатков, но они в состоянии указать пути компенсации имеющихся недостатков и возможности использовать для этого сильные стороны натуры, особенно интеллект и жизненный опыт. Во всяком случае, понимать инфантильную мотивацию педагог умеет лучше, чем врач или антрополог.

• [1] Маслоу А. Дальние пределы человеческой психики. М., 1998.
• [2] Кони А. Ф. Собр. соч. В 8 т. Том 4. М., 1964.
• [3] Блум Ф., Лайзерсон А., Хофедетер Л. Мозг, разум, поведение. М., 1988.