«Роман о розе» как памятник французской аллегорической литературы средневековья

Вступительный комментарий

«Роман о Розе» высится над французским XIII веком, как готический собор, величие которого открывается на расстоянии.

Н. В. Забабурова

Подобно тому, как итальянская литература в «Божественной комедии» Данте обрела художественный синтез высокого эстетического уровня, во французской традиции роль художественного итога эпохи принадлежит «Роману о Розе» {"Roman de la Rose"). Эти творения средневековой эпохи сближает также оригинальная поэтика, основанная в значительной мере на иносказании, затрудняющем восприятие и понимание текстов, создающая сложность перевода текста на язык другой эпохи и другой национальной культуры. Рецепция текста «Романа о Розе» осложняется также необычной историей создания текста.

«Роман о Розе» содержит около 22 тысяч строк и написан на старофранцузском языке 4—5-сложным силлабическим стихом со смежной рифмовкой. Первая часть романа была написана Гийомом де Лоррисом (ум. ок. 1238), приступившим к работе над романом после 1220 г. и остановившимся где-то около 1230 г. Об этом авторе нам практически ничего не известно, кроме свидетельства Жана де Мёна (1240 или 1250—1305), которое содержится в самом произведении (ст. 1053—1066), о том, что продолжить роман Гийому де Лоррису помешала смерть. Гийомом де Лоррисом были написаны 4058 стихов, которые определили жанр, фабулу романа, его аллегорическую поэтику. О втором авторе мы знаем чуть больше. Жан (Клопинель) де Мён продолжил роман «сорок с лишним лет спустя» (ст. 10 591 — 10 594), добавив более 17 тысяч стихов. Прозвище поэта — Клопинель (Clopinel), возможно, означало «Хромой». Во многих рукописях «Романа о Розе» он также именуется «магистром», maistre. Действительно, эрудиция, продемонстрированная автором второй части романа, позволяет предположить, что он прошел все ступени обучения в университете. В тексте Жана де Мёна встречаются в обилии античные мифологические образы, реминисценции из античных (Гомер, Катулл, Тибулл, Вергилий, Гораций, Овидий и др.) и средневековых (Августин, Боэций, Алан Лилльский, Бернард Сильвестр и др.) авторов. Заметим также, что Жан де Мён известен не только как автор второй части.

«Романа о Розе», но также как переводчик на старофранцузский целого ряда латинских сочинений, среди которых «Утешение Философией» Боэция, «О чудесах Ирландии» Геральда Камбрийского, письма Абеляра и др. Жану де Мену приписывается также «Завещание» и «Добавление к завещанию». Тем нс менее, известность Жана дс Мёна основывается прежде всего на авторстве второй части «Романа о Розе».

Однако, несмотря на то, что Жан де Мён на полуфразе подхватил текст Гийома де Дорриса, обе части заметно отличаются по своему характеру. Первая часть романа выдержана в духе утонченной куртуазной традиции и в аллегорических образах повествует о любовных страданиях юноши, влюбленного в прекрасную девушку, представленную в образе Розы. Вторая часть романа раздвигает рамки камерной темы, а любовную тему заметно снижает в духе здравомыслия и житейского опыта, скорее соответствующего традиции городской литературы.

Роман создан в жанре видения, или, точнее, сновидения, жанра, приобретшего в Средние века большое распространение. Однако чаще он приспосабливался для воплощения религиозного эсхатологического содержания: изображал картины загробного мира, Ада и Рая как откровение, открывшееся визионеру. С развитием же куртуазной традиции в направлении усилившейся в литературе тенденции к обмирщению жанров, в том числе клерикальных, произошло становление жанра куртуазного видения. «Роман о Розе» является одним из наиболее ярких образцов подобного жанра. Что же касается своеобразия «Романа о Розе» как куртуазного видения, оно нашло выражение в насыщенной аллегорической образности, органичной для иносказательной природы снов.

Авторы сознают причастность романа, как к традиции литературы сновидений, так и аллегорической традиции. Не случайно уже в самом начале романа упомянут Макробий (V в.), автор комментария к «Сну Сципиона» Цицерона и, в свою очередь, создатель оригинального сновидения: «Нам говорят, что в снах все ложь, обман, но видим сны порой, что явыо станут. Тому порукой, например, Макробий. Сны ложыо не считая, так он описал виденье Сципиона. Пусть те, что снам не верят, уличат меня в безумье, но знаю: в наших снах добра иль зла знаменье. Ведь ночью видим тайно то, что лишь потом узнаем». К раннему Средневековью относится и становление аллегорической традиции. Автор наиболее значимой книги, находящейся у истоков средневековой аллегорической традиции, латинский автор Боэций, автор сочинения «Утешение Философией», где Философия как аллегорическая фигура является с утешением к герою, находящемуся в тюремном заключении. Заметим, что Боэций неоднократно упоминается на страницах «Романа о Розе».

Однако своеобразие системы аллегорических персонажей в романе заключается в том, что они в большинстве своем служат не обозначению наук или искусств, а выражению душевного состояния героя. Особенно это касается первой части романа. На пути юноши к Розе возникают естественные препятствия, обусловленные целомудренностью обоих героев и их причастностью к идеалам возвышенной куртуазии. В качестве аллегорической фигуры Куртуазность присутствует в романе как своеобразная королева в хороводе аллегорических персонажей. Психологическую означенность аллегорий романа можно показать уже на примере тех стрел, которыми владеет в романе Амур. Стрелы, внушающие любовь, обозначают качества, присущие предмету любви и приковывающие к нему внимание юноши: Красота, Простота, Искренность, Дружба, Обаянье. Пять же стрел, отвращающих от любви, обозначены как Высокомерие, Подлость (Измена), Позор, Отчаянье, Презрение — свойства, противопоказанные миру любви. Показательно в романе также изображение ограды Сада, в котором укрыта Роза. На внешней стороне ограды изображены аллегорические фигуры, представляющие свойства, не совместимые с миром истинной любви. Среди них Вероломство, Злость, Низость, Стяжательство, Зависть и др.

Впервые видение Розы предстает взору юноши, во сне вглядывающегося в источник Нарцисса. В романе присутствует изложение печальной судьбы Нарцисса, наказанного «самовлюбленностью». Однако случай с героем романа развивается по другому «сценарию». Юноша любуется красотой источника, игрой водного отражения, вызванной действием «двух кристаллов». Мир предстает для него все новыми гранями. И наконец, юноша открывает для себя образ заветного Сада, мира любви и красоты, в котором естественно возникает образ розария и Розы, выделенной взором юноши из всех ее подруг (бутонов). С Нарциссом роднит юношу, пожалуй, лишь мотив рокового взгляда, страстного влечения и неизбежных, связанных с ним страданий. Но героя опасение грядущих страданий не останавливает, с готовностью и желанием устремляется он к влекущей его взор Розе.

Выбор для юной девушки аллегорического образа Розы более чем естественен. Роза — признанная королева цветов, равно как и для влюбленного юноши, его избранница — самая прекрасная из всех, в то же время недоступная, таинственная. Влечение к ней соединяется у юноши с робостью, страхом, боязнью насмешки (Злого Языка). Роза как символ любви, соединенной со страданием, нашла отражение уже в античном мифе о любви Афродиты к Адонису. Когда богиня тщетно ищет погибшего на охоте земного юношу, бродя, но горам, она ранит свои нежные ноги о камни, и капли ее крови превращаются в цветок розы. Что же касается римлян, то у них образ розы был обогащен новыми ситуациями и смыслами. Роза ассоциируется с красотой, наслаждением, интимной тайной. Розами украшали ложе любви, обстановку пира. Сложился целый ряд крылатых выражений: «тика in rosa» («на ложе из роз»), «quum regnat rosa» («когда царят розы», т. е. во время пира), «vivere in aetema rosa» или «in rosa jacere» («жить среди вечных наслаждений»). Интерес представляет также лаконичное выражение «sub rosa» — «под розой» (т.е. в обстановке интимной, тайной), означавшее, что сказанное «под розой» (розу имели обыкновение подвешивать над головой пирующих) не подлежит разглашению. Средние века придали уже, таким образом, многозначному образу розы новый, религиозно-мистический смысл. Роза стала воплощением небесного совершенства, цветком Девы Марии. Ажурной розой украшали фасады и витражи готических храмов.

Вторая часть романа, созданная Жаном де Мёном, связана, как указывалось выше, с введением новых персонажей (Разум, Природа, Фортуна, Венера, Ревность, Старуха и др.) и с изменением самой манеры повествования, которая замедляется в связи с пространными монологами многих из них. Среди этих монологов особенно значимы прежде всего речи Разума и Природы. Так, речи Разума разрушают камерность романа, обогащают его сатирическим и научно-философским содержанием. В его наставительных речах, обращенных к юноше, раскрывается многозначность, внутренняя противоречивость понятий. В этих речах ощущаются отзвуки ученых диспутов, увлечение которыми отличало среду молодых университетов того времени. Взять, к примеру, образ Фортуны, созданный дамой Разум в первой речи. Ставшее уже традиционным изображение колеса Фортуны отражает представление о непрочности, переменчивости судьбы. Жестокость судьбы, однако, Жан де Мён склонен рассматривать как благо, несущее опыт понимания истинных ценностей. Или другой случай. Если в первой части романа праздность, роскошь представлены как необходимые условия высокой, куртуазной любви, то вторая часть романа предлагает решительно усложнившуюся концепцию богатства и бедности. Страстный протест против растления, которое несет с собой богатство, безусловно, отражает взгляд поэта на современный мир и его приверженность не к высшему сословию. Истинное богатство для Жана де Мёна во внутреннем достоинстве простого человека:

Кто будет жить на свой доход, Добра чужого не возьмет И будет жизнию доволен, —.

Считать себя богатым волен.

(5039−5043).

«Служенье деньгам», «естественную жадность», кичливость наследственным званием и правом осуждает в своих речах и Природа, представленная во второй части романа как своего рода посредница между Богом и людьми, призванная прояснить людям промысел Божий. Ее речи, в свою очередь, несут на себе отзвук средневековых диспутов с их характерными темами, например о предопределении и свободной воле человека. Жан де Мён, признавая мудрый замысел божества, вместе с тем не лишает значимости человеческую волю и разум:

И человек, и Ангел Божий Одарены рассудком схоже —.

Нельзя за их грехи простить, За преступленья извинить:

Тех, кто себя не познает И кто, как зверь, себя ведет.

Свобода воли им дана, Что обратить к добру должна, И разум дан им для того, Чтоб здраво применять его.

(17 861−17 870).

Возвращаясь к начатому в первой части романа размышлению о сновидениях, Жан де Мён воссоздает атмосферу спора о них и представляет целый комплекс мотивов, определяющих природу сна: «на это много есть причин: настрой, привычки, возраст, чин» (18 504). Автор второй части романа не только вводит нас в атмосферу многочисленных проблем, обсуждаемых современниками, но местами напоминает и о новом экспериментальном знании. Так, в связи с образом зеркал заходит разговор о механизмах отражения, требующих точного расчета при изготовлении. Выходя за пределы темы любви, Жан де Мён охотно пускается в пространные рассуждения на темы сторонние. При этом не раз, словно спохватываясь при мысли о читателе, в том числе и простом мирянине, он намеревается оборвать пространную речь своего персонажа, но продолжает ее снова и снова.

Полемический характер под пером Жана де Мёна приобретает и тема любви. Она лишается куртуазной возвышенности и утонченности и решительно приземляется. Уже Природа в своем монологе включает ее в общий промысел Божий, согласно которому любовь должна служить творению, продлению человеческого рода. Еще более приземляет тему речь Старухи, олицетворяющей житейский опыт не самого высокого толка. В развивающейся во второй части концепции любви особенно заметна традиция «науки любви» Овидия, что, впрочем, автор и не скрывает.

Введение

темы наставления женщинам, чтобы они не оставались безоружными в мире любви, бесконечная вариативность мотивов, игра ими, безусловный эротизм отличает новое развитие темы в духе Овидия. Если ввести лаконичное сравнение первой и второй частей в трактовке любви, то можно сказать, что изящная куртуазность первой части сменяется игривым эротизмом части второй вплоть до последних смелых метафор, призванных воплотить образ сексуального овладения предметом любви — вожделенной Розой. Показательно и предпочтение, которое во второй части отдано Венере перед юным Амуром. Воплощение зрелой, чувственной любви, она решительно ведет влюбленного юношу на штурм крепости любви, прогоняя Стыд и Страх. В финале романа чувственная любовь признается как выполнение долга перед Природой, как торжество и истинное богатство жизни. Счастливый влюбленный заявляет:

Пред Богом я ответчик честный.

Ведь я таким богатым стал, Что и Богатство обогнал!

(21 740−21 743).

Должно заметить, что такая крутая перемена в трактовке любви во второй части романа пришлась, но душе далеко не всем современникам и ближайшим потомкам поэта. Вокруг романа велись продолжительные и жаркие споры. Приведем примеры лишь наиболее интересных его звеньев. Так, в начале XV в. известная своим благочестием писательница Кристина Пизанская (1363 — ок. 1434) в своем поэтическом послании к богу любви выступила защитницей женской чести, женского достоинства, сочтя их оскорбленными во второй части романа. Мнение Кристины было поддержано позднее Мартином ле Франком (1410—1461) в «Защитнике дам» («Le Champion des dames»). Яростным противником «Романа о Розе» как «порочной» книги оказался также теолог и канцлер Парижского университета Жан Жерсон.

В форме аллегорического видения им был создан в 1402 г. трактат, в котором нападки на роман выразились в речах против Влюбленного со стороны как раз отвергнутых аллегорических персонажей: Целомудрия, Стыдливости, Страха. Последние решительно осудили грубую чувственность плотских наслаждений, противопоставляя им чистоту невинности и стороннего обожания. Подобное осуждение Жана де Мёна, однако, встретило целый ряд возражений, исходящих в том числе от духовных лиц. Так, к примеру, настоятель собора в Лилле Жан де Мёнтрей был готов оказывать сочинению Жана де Мёна чуть ли не божественные почести. Он организовал эпистолярную полемику, в ходе которой к защите творения Жана де Мёна присоединились его друзья, Гонтье Коль и Пьер Коль, Никола де Клеманж. И. Хейзинга высоко оценивает значение писем указанных авторов: «Своеобразие всей этой полемики в том, что в кругу лиц, выставлявших себя защитниками причудливого, чувственного, истинно средневекового произведения, взошли первые ростки французского гуманизма»^[1].

Попытки осудить роман нс помешали росту его известности и влияния. На протяжении целого ряда веков «Роман о Розе», наряду с Библией и «Утешением Философией» Боэция, относится к числу наиболее известных и читаемых сочинений. К примеру, автор «Паломничества души» (1331) Гийом де Дигюльвилль указывает на «Роман о Розе» как на книгу, его вдохновлявшую. Значение романа как источника поэтического воздействия на свои сочинения признавал известный поэт XIV в. Гийом де Машо (1300—1337). Отзвуки влияния «Романа о Розе» исследователи усматривают в творениях Данте, в том числе в «Божественной комедии». Известно, что «Роман о Розе» переводил Джеффри Чосер, в свою очередь, вдохновляясь творением французских поэтов. К концу XV — началу XVI в. относятся первые печатные издания «Романа о Розе». В последующие века продолжалось распространение романа, усвоение его различными национальными культурами. Между тем, переводы «Романа о Розе» на русский язык появились лишь в начале XXI в.

Первый русский перевод «Романа о Розе» был выполнен Н. В. Забабуровой и издан в 2001 г. в Ростове-на-Дону тиражом в 200 экземпляров, что сделало его библиографической редкостью. Он выполнен верлибром по подстрочнику Д. Н. Вальяно. Второй, уже стихотворный перевод И. Б. Смирновой был опубликован в 2007 г. тиражом в 2000 экземпляров^[2].

Рассмотрение «Романа о Розе» на практическом занятии целесообразно начать с истории его создания двумя авторами, Гильомом де Доррисом и Жаном де Мёном, тяготеющими к разным средневековым художественным традициям. Однако эстетическая свобода самого жанра видения позволила объединить разный подход авторов к единой фабуле. Тем не менее, существует проблема единства памятника. Есть смысл организовать обмен мнений студентов по вопросу, достигнуто ли продолжателем второй части, Жаном де Мёном, единство текста?

При рассмотрении жанра видения важно обратиться к традиции жанра для того, чтобы увидеть характер его трансформации в куртуазной литературе. Характеристику жанра (видение-сон) важно развивать, привлекая фрагменты текста из первой (ст. 1—19) и второй (ст. 18 345—18 508) частей, содержащих рассуждения авторов о снах. Можно поставить вопрос о том, как поэтика сна создает основу для обращения к аллегории, как аллегоризм «Романа о Розе» соотносится с предшествующей аллегорической традицией в средневековой литературе.

Одна из главных задач при обсуждении текста романа — показать, как развивается художественное воплощение темы любви в романе от первой ко второй части. При рассмотрении первой части романа естественно начать с фигуры юноши, главного героя и повествователя, обратить внимание на его возраст, а также время года, к которому приурочено знаменательное видение. Образы времени и пространства важны при анализе как первой, так и второй части. Так, в первой части романа есть смысл уделить внимание пространственному образу Стены, ограждающей вход в Сад. Гийом де Лоррис наделил внешнюю сторону стены изображениями портретов аллегорических фигур: Злобы, Вероломства, Скупости, Зависти и др.

Полезно задаться вопросом и подискутировать вместе со студентами, почему так разнятся по атмосфере внешняя и внутренняя сторона стены, перейти к рассмотрению нарядного, радостного окружения Амура, в котором появляются другие по звучанию аллегорические персонажи: Радость, Искренность, Щедрость, Беззаботность и др. Важно обратить внимание на художественные средства, создающие эстетизацию названных фигур и внутреннего убранства Сада: природные образы, костюмы, пластика и т. д. Сам образ хоровода примечателен внесением гармонии и согласия в нарядный мир куртуазии, освященный присутствием самой фигуры Куртуазности. Для понимания кодекса куртуазное™ целесообразно обращение к наставительной речи Амура, обращенной им к юноше (ст. 2075—2264). Можно вспомнить также героев куртуазных романов, в той или иной мере воплощающих куртуазные достоинства (Тристан, Парцифаль и др.).

Для оценки своеобразия первой и второй части романа важно обратиться к соотношению в их поэтике античной и христианской образности. В первой части таких образов, безусловно, меньше, зато отдельные присутствующие образы развернуты. Так, в первой части романа значим образ источника Нарцисса. Можно сравнить созданный Гийомом де Лоррисом образ источника Нарцисса с тем, который описан Овидием в «Метаморфозах» (кн. III, ст. 402—510). Предложенное сравнение позволит увидеть развитие античного образа в творчестве средневекового поэта. В то же время сравнение может быть продолжено сопоставлением повторения этого образа во второй части (20 393—20 569). Тем более, что Жан де Мён в тексте, обращаясь к читателю, приглашает его составить свое мнение о сопоставляемых образах:

Скажите, чем они похожи, И что из них красивей, всё же?

Из двух ручьев какой ручей И чище, все ж, и здоровей?

Вы оцените их природу, Сравните ту и эту воду.

(20 591—20 597, пер. И. Б. Смирновой) Обращение к образу источника во второй части «Романа о Розе» позволит увидеть, как образ, созданный Гийомом де Лоррисом, куртуазный и светский по своему характеру, трансформирован в части Жана де Мёна в своеобразный сакральный центр Небесного сада, как вода источника приобретает символическое воплощение живительной силы христианской веры. Уже этот пример сопоставительного анализа позволит показать, как во второй части расширяются рамки куртуазного повествования. Новые персонажи (Природа, Разум, Гений и др.) раздвигают тематические пределы повествования до универсальных проблем Творения, соотношения мира земного и небесного, Бога как Господина Природы и т. д.

Наряду с проблемами универсального духовного содержания Жан де Мён вводит в повествование также темы социальные. Отсутствие у автора второй части романа антидемократических высказываний, более того, протест против сословного чванства, свидетельствует о том, что сам он, скорее всего, не принадлежал к высшему сословию. Безусловно, следует обратить внимание студентов на те фрагменты в речах Природы и Разума, в которых говорится о богатстве и бедности, невежестве и знании и т. д. Во второй части романа повествование, таким образом, подхватывает поэт, чье мироощущение характеризуется несомненной широтой взглядов и интересов, университетской образованностью, свидетельствующей как о приобщении к античной культуре, так и к средневековому знанию.

Текст второй части романа, являющей собой своеобразный вариант «энциклопедии Средневековья», дает возможность студенту вспомнить и активизировать уже полученные знания из области как средневековой, так и античной культуры. Возможны виды заданий, предлагающие студенту определить, к примеру, присутствие в тексте образов античной мифологии, выразить свое мнение по поводу мотивов обращения к ним средневекового автора в том или ином конкретном случае. Подобное задание может быть связано также с именами античных авторов и античными текстами, упоминаемыми Жаном де Мёном. В то же время важно показать, что обильно введенная в повествование языческая культура не отменяет христианской основы мировоззрения автора, а органично соединяется с богословским знанием и приверженностью к христианской вере.

Несомненно, автор второй части романа знаком и с куртуазной традицией, но ему явно тесно только в ее пределах, изысканная утонченность ощущается отрывом от живой полнокровной жизни. По сути дела своим финалом романа автор второй части романа стремится продемонстрировать возможность «изящного эротизма» при изображении, однако, плотской любви. В то же время важно, что преодоление концепции куртуазной любви автор второй части осуществляет с целью представить любовь как силу, олицетворяющую Творение, воспроизводство Жизни, предназначенное ей самим Богом.

Примерный план занятия

• 1. Аллегория в предшествующей литературной традиции: Боэций «Утешение Философией», Пруденций «Психомахия», Марциал Капелла «О браке Филологии с Меркурием» и др.
• 2. История создания «Романа о Розе».
• 3. Проблема жанра «Романа о Розе».
• • Видение: от религиозного жанра — к куртуазному.
• • Рассуждение о сновидениях в «Романе о Розе».
• 4. Своеобразие первой части «Романа о Розе», создан ной Жаном де Мёном.
• • Система персонажей первой чаети поэмы.
• • Связь с куртуазной традицией. Роль персонажа Куртуазность и его окружения в романе.
• • Образ Сада, его внешний декор и внутреннее пространство.
• • Многозначность Розы — центрального образа романа.
• • Путь героя к Розе как аллегория первой любви.
• 5. Своеобразие второй части романа.
• • Преодоление камерности романа за счет введения новых персонажей.
• • Монологи Разума и Природы и их значение в романе.
• • Античная образность в романе.
• • Новое в трактовке темы любви.
• 6. Место и роль романа в истории французской литературы.
• 7. «Спор о романе». Его последователи.

Материалы к занятию

Задание 1.

Прочитайте фрагмент романа и охарактеризуйте аллегорию Куртуазности и ее роль в романе.

Гийом де Лоррис, Жан де Мён Роман о Розе.

Фрагмент^[3]

И Куртуазность танцевала В том хороводе. Уважала Её вся публика. Она Проста, и вместе с тем умна.

Гордыни нет на ней и тени, Была она любима всеми.

Меня заметив в стороне, Она приветливо ко мне Пошла. И круг покинув тот, Меня уж за руку ведет, Не подозрителен, не глуп Был взгляд ее, и тон — не груб.

Но мудростью исполнен образ.

И ни о чем не беспокоясь, С ней можно было говорить Без риска осмеянным быть.

Так мудр любой ее ответ, А вежливости — высший свет Такой не видывал. Пример Она изысканных манер.

Темноволоса, ясны очи,—.

Сама императрица точно!

(1221 — 1243, пер. И. Б. Смирновой) Задание 2

Прочитав следующий отрывок, выскажите свое мнение о том, почему автор обращается к мифу о Нарциссе и в чем своеобразие его трактовки в романе.

Гийом де Лоррис, Жан де Мёи Роман о Розе

Фрагмент¹

…Итак, Я подошел совсем уж близко И над водой склонился низко, Чтоб видеть, как бежит поток По дну из гравия. Не мог Я наглядеться: он искрится И весь под солнцем серебрится. Ключи из-под земли там бьют И в два потока воды льют: Неиссякаема вода, Трава не вянет никогда.

Так нежен был ее ковер, —.

К воде он бахрому простер, И пышной зелень вырастала.

А в глубине я два кристалла Прекрасной формы различил И с разных точек изучил.

Чем потрясли они меня, —.

Хочу и вам поведать я:

Ведь зрелища красивей нет, Когда сквозь воду солнца свет Кристаллы эти освещает И сотнею цветов играет.

То вспышки красные видны, То желтым все озарены Речные камни. Красок смесь Причудлива, как в сказке, здесь! Кто созерцает водоем, —.

Увидит сад в кристалле том, И все детали до единой Чудесной явятся картиной.

Там виден сад во всей красе, В нем разглядишь деревья все. Чтоб мысль понятнее была, Я приведу вам зеркала В пример: и форма в них предмета Видна, и все оттенки цвета.

Тем, кто стоит на берегу И смотрит в воду (я не лгу) Кристалл магический явит, Что сад вокруг него таит.

И в каждой грани лишь полсада Увидим, — повернуться надо, Чтоб часть вторую увидать, С другого края надо стать.

Здесь даже мелочи видны, Как будто изображены На гранях дивного кристалла — Того Нарциссова зерцала Погибели.

Оно пьянит Любого, кто туда глядит.

(Любой тут будет очарован, — Конец любому уготован.) Решившему гуда взглянуть От чар уже не ускользнуть:

Нашли конец тут мудрецы, И погибали храбрецы.

Здесь человек — добыча страсти И с сердцем справиться нс властен, Ни чувство меры здесь, ни ум Остановить не могут дум О милых. Тщетен здесь совет; Любовь — сильнее всех тенет.

Ведь на серебряное дно В ручей посеяно зерно. —.

Проделка это Купидона.

Он безо всякого закона В ручей приманку бросил тот: Ловушка там влюбленных ждет. Вода в ручье теперь красна Из-за волшебного зерна.

Описан тот источник в книгах:

В романах, повестей интригах.

Я вас хочу предупредить, Ч то лучше всех мне осветить Предмет романа удалось, —.

Проникнуть в тайну привелось.

И встретить лучшего рассказа, Чем мой, вам не придется.

Сразу Ручей покинуть я не смог:

Разглядывал его исток.

Кристаллами я любовался, —.

Ведь целый мир в них отражался, В них было все до мелочей!

В недобрый час я в тот ручей Позволил опуститься взору, И что ж? — Вздыхаю по сю пору.

Зерцала власть известна мне.

Я предпочел бы в стороне От магии его держаться, В источнике не отражаться, Увы, нельзя мне отступить:

Похоже, и меня сгубить Виденья странные хотят И в бездну страшную манят.

В том зеркале я с удивленьем Среди предметов в отдатеньи Заметил изгородь. За ней Цвели одна другой алей И восхитительнее розы.

И никакие бы угрозы В тот час мне были не страшны, И наставленья не нужны, —.

Так розы мне желанны были И в свой меня цветник манили.

И вот я к розовым кустам, Как те, кто жертвой стати там, Спешу, и розы предо мной, И пыо я аромат хмельной.

(1522—1628, пер. И. Б. Смирновой) Задание 3.

Посмотрите, как на старофранцузском языке передано в романе явление Розы. Покажите на примере переведенного последующего фрагмента романа, как языком аллегории выражены чувства влюбленного юноши.

Можно ли назвать такое выражение чувств куртуазным? В своих суждениях опирайтесь на перевод этого фрагмента и последующей части романа, осуществленный Н. Забабуровой.

¹⁶⁵⁵Entre ces boutons en eslui Un si tres bel, qu’envers celui Nus des autres riens ne prise Puisque je l’oi bien avise;

Car une color l’enlumine Qui est si vermeille et si fine Con Nature la pot plus faire. De foilles у ot quatre paire,.

Que Nature par grant mestire I ot assises tire a tire;

La coe est droite comme jons E par dessus siet li boutons Si qu’il ne cline ne ne pent. L’odor de lui entor s’espent; La soatume qui s’en ist Toute la place replennist.

Гийом de Лоррис, Жан де Мён Роман о Розе.

Фрагмент¹

Средь всех бутонов был один всего прекрасней. И я избрал его. Он освещен был лучезарным светом, подаренным природой, имел четыре пары листьев, которые искусница-природа в порядке правильном на стебле разместила. Строен, как тростник, был стебель, венчавшийся бутоном: он не клонился и не повисал. От этой Розы исходил окрест сладчайший аромат. И попытался я ее коснуться, осмелившись с протянутой рукой приблизиться, но острые шипы отпрянули, а путь мне преградили крапива и колючие кусты. Теперь не мог сорвать я Розу без мучений. Амур, за мной следивший с луком много дней, остановился. Заметил он, как выбрал я бутон, меня пленивший (не поступали так другие). Он взял стрелу, натягивая лук до уха, и выстрелил в меня так метко, что ранил тело. И я оцепенел. Разлился холод по телу, скрытому одеждой теплой, я был охвачен дрожью. Стрелой пронзенный, я упал на землю, утратив чувства и биенье сердца. Без памяти я долго пролежал. Очнувшись, вновь обрел и чувства, и рассудок, и бодрость тела. Мне казалось, что потерял я много крови. Но стрела, пронзившая меня, не пролила ни капли. Сухой осталась рана. Двумя руками начал я тянуть стрелу, вздыхал, пока не понял, что внутрь она проникла вместе с опереньем. Подобную стрелу назвали Красотой. И я не мог её извлечь из тела, так глубоко она вошла. Во мне она осталась. Я был взволнован и испуган опасностью, меня подстерегавшей, не знал, что делать мне и как спастись от раны. Ни от корней целебных, ни от трав не ждал я исцеленья. Но вновь к бутону влекло меня взволнованное сердце. Лишь он способен был вернуть мне жизнь. Я созерцал его, вдыхая аромат, и забывал страданье. Невольно я приблизился к бутону, чтоб его понюхать. Тогда Амур из своего укрытья послал стрелу другую. Как это просто: и мгновенья хватит, чтобы любовь справляла торжество.

Пока я приближался к Розе, Амур нанес мне рану не железной или стальной стрелой, а той, что, в глаз войдя, уж никогда не выйдет. Её вытаскивать я не хотел, и навсегда она во мне осталась. Если раньше мечтал я о бутоне, то ныне был полон воли и желанья его сорвать. И муки тяжкие влекли меня к той Розе, что нежней фиалки пахнет. Хоть и желал бы отступить, но был бессилен, весь отдан воле сердца, влекущего к одной лишь цели. Я должен был влачиться через силу. А стрелок коварный меня дразнить старался, не давая мне двигаться свободно. Чтоб на меня навлечь безумье, он в сердце третью послал стрелу, чье имя — Куртуазность. И рана от нее так глубока, что вновь я чувств лишился и под ветвистую оливу пал. Лежал я долго там без всякого движенья. Когда же смог очнуться, взял стрелу и вытащил ее. Но оперение не мог извлечь, как ни старался. Тогда я сел, заботой удручен, от ран страдая, и приказал себе ползти к бутону, который влек меня неудержимо. И вновь прицелился в меня стрелок. Хотел он ранить так, чтобы вода моих ожогов испугалась. И вдруг увидел я: как будто дождь и град, посыпались в меня камней осколки. Но та Любовь, которой все подвластно, приказ мне отдала, вселив в меня и мужество и волю. Как оглушенный я поднялся, слабостью охвачен, себя заставил двигаться к кустам, как мне велело сердце. Стрелок меня не оставлял ни на минуту. А возле роз дорогу преградили шипы опасные, колючки, дебри ежевики. Не смог бы я сквозь тернии пробраться, чтоб к Розе подойти. Путь сбоку мне закрыла изгородь, вся из шипов колючих. Но я был счастлив пребывать так близко от бутона, что сладкий его запах мог вдохнуть. Мой ненавистный взор к нему был устремлен, и новой силой наполнилось израненное тело. Охваченный блаженством, я забыл о муках. И исцелен я был и счастлив пребывать на этом месте вечно.

Задание 4.

Прочитайте речи Разума и Природы, принадлежащие перу Жана де Мёна, соотнесите их с куртуазной тональностью первой части романа, созданной Гийомом де Лоррисом. Какие мысли и суждения указанных персонажей (Разума и Природы) выходят за рамки как куртуазной, так и средневековой традиции в целом? Почему, как вы думаете, Жана де Мёна называли «Вольтером средневековья»?

Гийом де Лоррис, Жан де Мён Роман о Розе.

Фрагмент¹

Речь Разума

Вот описание любви, Ты слову каждому внемли:

Любовь есть мир, вражду таящий, Враждебность с нежностью горячей; 4295ЛюбоВЬ — и верность, и сплошной Обман, что кажется игрой;

Надежды всякой безнадежность И постоянная тревожность;

В ней сумасбродный есть резон, И все-таки резонен он.

Любовь — Харибда: и влечет, И приближаться не дает;

И миловидна, и нежна, —.

И ямой кажется без дна.

Любовь — болезненное здравье, Здоровое заболеванье.

Хоть груз ее всегда тяжел, —.

За легкий многим он сошел.

В ней голод лишь, и нет достатка, В достатке ж — голода нехватка;

В ней жажда, что всегда пьяна, Но вечно хочет пить она.

В ней сласть кисла, а боль — сладка; Она вкусна, она горька, В ней счастие всегда в слезах, И грусть счастливая в очах!

В ней есть тончайший аромат И запах резкий, словно яд; Греховное в любви прощенье, Прощенное в ней прегрешенье; Жестокость мягкая, а с ней Добро, что зла любого злей.

Хотя любовь и неизменна, — Она есть состояний смена.

Амур загнать любого рад В несчастный рай, блаженный ад;

И подарить уют тюрьмы И среди лета — хлад зимы.

Любовь — есть отдых неустанный, И труд она есть постоянный.

Она для всех людей страшна: Похожа на жучка она Вредителя, что мебель точит И поселяется, где хочет;

Как и на моль, что ткани ест.

И право: нет запретных мест Нигде для вредных насекомых, Как нет с любовью не знакомых Ни благородных мудрецов, Ни силачей, ни храбрецов, Кому она не навредит, Кого Амур не укротит!

[Покорны ей и богачи, Что носят платья из парчи, И беднота любви покорна:

Всех заразит она проворно!].

Один всем людям путь в любви, — Под Богом все живут они.

И лишь тому прощенья нет, Кто наносил Природе вред:

Их отлучил Природы Гений.

Но дама Разум одобрений Любви не даст. — Зачем любить Любовью той, что погубить В конце концов людей берется, Как в этом всякий признается?

Что убивает без ножа, Влюбленным головы кружа?

Когда ты хочешь излечиться, Чтоб не могло с тобой случиться Похожей участи, — уйди С любви опасного пути.

Коль будешь ты ее искать, —.

То не заставит долго ждать Себя любовь!".

Дослушав речь, Урока я не смог извлечь, В чем даме тотчас же признался: «Хотя я о любви справлялся И Разум, доверяя ей, —.

Любовь не сделалась ясней.

Все антитезы я запомнил, Но только знаний не пополнил!

И преподал бы я урок, Да сам понять его не смог.

Немало я от Вас слыхал И замечаний, и похвал…

Послушав Ваши рассужденья, Я четкое определенье Любви бы дать Вас попросил, — Его бы я и заучил".

«Пожалуйста.

Послушай только, Сравнений здесь возможно столько: Когда я верно поняла Любовь, — ее б я назвала И состоянием недужным, И двух людей общеньем дружным Полов двух разных: взглядом взгляд Они всегда встречать хотят И вместе быть они стремятся, Чтоб обниматься, целоваться.

В том счастьи слиты плоть и дух Людей, зажженных ею, двух.

Их жизнь — лишь в радостном слиянии И бесконечном обожаньи.

(Но все же мы признать должны: Мужчины не всегда честны.

Норой над девушкой смеются, Когда любви ее добьются.

И чтоб к любви ее склонить, —.

И лгать готовы, и хитрить!

Мужчины женщин обольщают, Сокровищ горы обещают, На всякую готовы лесть, Чтоб только с дамой им возлечь!

Но тот, кто ложью не гнушался, Любви от женщин добивался, —.

Не столько худа получил, Как тот, кто сам обманут был:

Из двух тут надо выбирать, А третьему и не бывать.

Иль обмани, иль жертвой будь, Коль сам не хочешь обмануть.

Ответа не ищи ты боле, —.

Здесь не бывает третьей роли.) Природа, все же, лишь затем Дала любовь созданьям всем, Чтоб всякий род продолжен был, Совсем с Земли не уходил.

Когда влюбленный ночь проводит С подругой, то его заботит Желание бессмертным стать И сущность Божью передать Наследнику: дитя родится Отца в нем образ повторится.

Чтоб непрерывной жизнь была, Природа всем инстинкт дала Иродлснья рода: старики Уйдут, но с легкой их руки На свет появятся сыны, Что тоже род продлить должны.

[ И пусть над телом властно тленье, — Придет другое поколенье.

Для этой цели служит страсть, Которую Природа дать Своим созданьям захотела, Чтоб честно исполняли дело.|.

А удовольствия желать, К нему стремиться — не под стать Твореньям, созданным Природой. И грешно, пользуясь свободой, Из наслажденья делать цель:

В том быть несведущим тебе ль?

Речь Природы

Так, пусть же людям лишь за труд Награды и дары дают, И пусть заслуженных людей В теченье жизни хвалят всей!

Кто ж о заслугах не печется, —.

Тот без похвал пусть обойдется. Коль не имеет человек Стремления к добру вовек;

Коль он жесток, высокомерен И слову своему не верен;

Когда лукавство в нем живет И лень гнездо себе совьет;

Коль нет в нем сердца широты, Ни щедрости, ни доброты,.

(Таких немало средь дворян, Носящих благородный сан),.

Хотя его родной отец Был благороднейший храбрец, ;

Он будет все-таки не прав, Себе отцову славу взяв.

[ Его лишь должно презирать И ниже бедняков считать, Что вышли из среды крестьянской, Не благородной, не дворянской.].

Я также вас прошу учесть, Что разница большая есть Меж благ земных завоеваньем И в добродетелях стараньем.

Здесь должен человек любой Свободно сделать выбор свой — Дела высокие ль вершить И благородным в сердце быть Иль деньги только накоплять, Свои владенья расширять:

Иметь сокровища земные —.

Со златом сундуки большие.

Ведь если человек богат, —.

Он может одарить стократ:

И земли детям передать, И деньги всем друзьям отдать — Сто тысяч марок золотых Оставить может он для них!

Тогда как честь и благородство Передавать не так-то просто.

Кто приобресть старался их, — Не одарит друзей своих.

Наследства детям он не даст, — Всего лишь им пример подаст, (Укажем только, как идти По избранному им пути].

Ведь, кроме чести, у него И нету больше ничего!

| И как детей тут не любить, — Нельзя ничем их одарить.].

Но многие моральных целей Не знают и ничуть не ценят;

И кроме золотых монет, Для них сокровищ в мире нет.

Но говорят они при этом, Что род их связан с высшим светом, И так порой горды собой, Коль чип имеют родовой, Коль их придворные родили Иль те, кто чин сей заслужили!

То — недостойные сыны, — Их славить люди не должны:

Они свой род не прославляют, Чужою славою блистают.

Напрасно недостойный сын Имеет званье «дворянин»:

Своими псами он гордится, Рад птицами обзаводиться, Но жизнью праздною живет — С утра охотиться идет.

[Весь день он ходит по лесам, По берегам и по лугам.].

Он с предками ничем не схож, Дворянский сан носить не гож:

Ведь он добавит благородства С дворянскою фамильи сходство! Всем благородство я дарю, Кому рождение даю:

Свободою мой дар зовется, Он в паре с разумом дается.

Бог разум человеку дал, —.

Свое подобье в нем создал.

С Творцом и Ангелами сходство Людей не есть ли благородство?

Пусть вечно Ангелы живут, А люди, жизнь прожив, умрут?

За счет же предков человек Не завоюет чести век:

Не будет благородным зваться И от вилланов отличаться.

Не исключенье — короли, Все люди сильные Земли:

Чтоб благородными им стать, Свой титул надо оправдать.

И я считаю, больший стыд Тому, кто злое говорит И кто не борется с пороком, Укоренившимся глубоко, —.

Коль королевских он кровей, Чем если был бы он бедней:

Иль сыном пастуха простого, Иль бедного мастерового.

Задание 5.

Прочитайте отрывок из работы литературоведа и переводчика И. В. Забабуровой и ответьте на следующий вопрос.

Как характеризует Н. В. Забабурова систему аллегорических персонажей первой части романа, созданной Гийомом де Лоррисом и их эстетические функции?

Н. В. Забабурова

Средневековый французский «Роман о Розе»: его история и судьба.

Фрагмент

Любовное служение Розе в куртуазном саду проходит в романе несколько этапов. Неясное томление, в котором пребывает герой, вступивший в сад, завершается открытием любви. Этот момент аллегорически представлен в эпизоде, когда он созерцает роковой источник Нарцисса. Французский исследователь Г. Гро полагает, что источник с его двумя кристаллами, отражающими весь прекрасный сад, является аллегорией взгляда. Герой, погружая взор в глаза юной девушки, становится пленником любви. И весь сад в «Романе о Розе» представляется Г. Гро аллегорическим воплощением психологии и образа жизни юной девушки, которую защищают от соблазнов робкие, но вспыльчивые девицы — Застенчивость и Боязливость. Герой же пытается проникнуть в это заповедное пространство, разрушая препятствия. Думается, смысл любовно-психологической аллегории фонтана гораздо шире. Фонтан Нарцисса — это более универсальная аллегория первой любви, начинающейся со взгляда, где герою и его избраннице уготованы одни и те же пути. Откровение любви заключено во взгляде, и не случайно Амур посылает в утешение юноше Нежный взгляд, всегда сопровождающий счастливого влюбленного. Фонтан Нарцисса — это поэзия созерцания, составляющего первый опыт любви, само открытие чувства. За созерцанием идет жажда поцелуя, томящая героя. Поцелуй Розы становится его первым любовным действием и одновременно преступлением, за которое он изгнан из рая-сада. Разлука с возлюбленной открывает муки любви, весьма живописно представленные в речи Амура.

Помощники любви, которым оказывает покровительство Амур, — это прежде всего дама Куртуазносгь и ее сын Благоволение, прелестный отрок, открывающий герою путь к Розе и за это сурово наказанный Ревностью. Функция Благоволения состоит в том, чтобы любезно и ласково принять влюбленного, открыть ему доступ к запретному. Поэтому так страдает герой, лишившись поддержки милого юноши, ведь лишь от него зависит прием, который окажут влюбленном}?. К войску Амура принадлежат и все персонажи, воплощающие аллегорические достоинства и добродетели: Красота, Щедрость, Искренность, Жалость, Милосердие.

Противниками любви у Гильома де Лорриса выступают определенные психологические аллегории — Застенчивость и Боязливость, воплощающие чистоту и невинность первого чувства. Они в родстве с Целомудрием — главной противницей Венеры. Терпят урон влюбленные от злословия: Злой Язык вторгается в любовную идиллию и клеветой порочит юношу. По его вине заключено в тюрьму Благоволение.

Всеми ими управляет Ревность — аллегорическое воплощение главной силы, враждебной любви. Из контекста романа явствует, что Ревность означает главным образом стремление к единовластному обладанию красотой и благом, нежелание поделиться им с другим. Ревность защищает вверенные ее надзору розы от любых посягательств, желая обладать этим своим достоянием безраздельно. Поэтому она возводит устрашающую крепость, созывает войско, чтобы не дать проникнуть в розарий нескромным взорам.

Потерпев неудачу в любовном служении, герой романа продолжает свой путь, начертанный уже Жаном де Мёном.

Цит. по: Забабурова Н. В. Средневековый французский «Роман о Розе»: его история и судьба // Лоррис де Г., Мён де Ж. Роман о Розе / пер. Н. В. Забабуровой, Д. В. Вальяпо. С. 12−13.

Задание 6.

Прочтите отрывок из работы литературоведа А. П. Голубева и скажите, что нового узнали вы об аллегории и ее роли в средневековой литературе.

А. П. Голубев

Предисловие [к «Роману о Розе"].

Фрагмент

Слово «аллегория» означает иносказание, когда посредством одного хотят выразить совсем другое. Аллегорическое мышление в европейской культуре было развито давно. Еще поэмы Гомера толковали аллегорически. К аллегории обращались софисты. Например, софист Продик произносит речь о двух женщинах, явившихся Гераклу, которые имеют явное аллегорическое значение, подразумевающее два пути.

Но больше всего пытались аллегорически истолковать Библию. После Оригена аллегорическое объяснение Ветхого завета стало системой. Ориген начинал с аксиомы, что Писание имеет тройной смысл: буквальный, моральный и мистический. Глупо думать, учил Ориген, что Бог, как садовник, посадил растения в Эдеме. Рай нужно понимать как аллегорию будущей церкви. Библейское высказывание о том, что Бог дал людям кожаные одежды, следует воспринимать не в том смысле, что Бог содрал шкуры с животных, а затем, как портной, сшил из них одежды. Ориген утверждал, что кожаные одежды означают подверженность смерти, которая последовала за грехопадением. Большая роль в истолковании в аллегорическом толковании Писания принадлежит Августину. Он развивал применительно к истолкованиям учение о том, что буква убивает и лишь дух животворит. Согласно Августину, Священное Писание представляет сплетение символов. В этих образах скрыты тайны веры. Если читать эти образы буквально, то можно уловить лишь поверхностный смысл. Но можно читать их глубоко, находя там образами искать тайный смысл. Это двойное значение легло в основу экзегезы, способа толкования священных текстов, теория которой стала развиваться с конца античной эпохи. Сам Августин, например, под сыновьями Авраама понимал аллегории Ветхого и Нового Завета, под пятью камнями Давида — пятикнижие Моисея, в образе Голиафа он видел демона…

Но главный вклад в развитие средневековой аллегорической литературы внесли три других произведения на латинском языке.

Первым автором, послужившим образцом для средневековой аудитории, стал писатель V в. Пруденций. Его книга «Психомахия» создала основную аллегорическую форму борьбы между добром и злом. Битва стала одной из главных форм аллегорической литературы (другой можно считать путешествие или паломничество).

Вторым источником средневековой аллегории в литературе является Марциал Капелла. Этот римский писатель V века, вслед за известным энциклопедистом I века до н.э. Варроном продолжил квалификацию науки и установил систему «семи свободных искусств». В трактате «О браке Филологии и Меркурия» («Do nuptis Philologiae et Mercrii») Марциал Капелла рассказывает о том, как Меркурий сначала неудачно сватается к Софии и Психее, после чего Аполлон обращает его внимание на редкие качества Филологии, матери всех знаний. Меркурий вместе с Аполлоном обращается за благословением к Юпитеру. После долгого совещания во дворце Юпитера небожители принимают предложение Аполлона. Филология, узнав о решении ее судьбы богами, все же не может избавиться от сомнений, и лишь обратившись к языку символических чисел, она становится уверенной в правильности этого решения. Следует подробнейшее аллегорическое описание этой свадьбы. Филология возносится на Млечный Путь, где находится дворец Юпитера. Аполлон приводит ей семь служанок — семь «свободных искусств». Следующая часть трактата содержит энциклопедические сведения о науках. Автор описывает их внешность и одежды, они произносят торжественные речи. Эта книга пользовалась неизменным успехом много веков. Например, в XVI в. появилось девять изданий. В свое время подготовка одного из новых изданий была доверена Лейбницу, правда, тот, занятый другими проблемами, не выполнил этого поручения. В IX веке это произведение стало основным школьным текстом.

Третьим автором, в наибольшей мере повлиявшим на развитие средневековой аллегории, был Боэций (480—524). Из всех классиков его чаще всего переводили в Средневековье. Его переводили в разные времена и король Альфред Великий, и Чосер, и королева Елизавета I. Перевел его и Жан де Мён, который упоминает Боэция в «Романе о Розе». .

Кроме этих «трех китов», ставших классикой аллегорической литературы, существовали и другие знаменитые аллегории, которые по времени были близки к «Роману о Розе». Это, в первую очередь, «Жалоба Природы» («De Planctu Nature»), которую написал в XII веке Ален де Лилль (Alain de Lille), или, как его еще называют, Алан Лилльский (Alanus de Insulis). Эту книгу, как становится ясно из романа, прекрасно знал Жан де Мён и во многом на нее опирался. Но самым знаменитым сочинением Алана Лилльского является аллегорическая поэма в гекзаметрах «Антиклавдиан» (ее полное название «Антиклавдиан об Антируфине»).

Развиты были к XIII в. не только латинские аллегории. До «Романа о Розе» уже существовали многие аллегорические произведения на французском языке. Среди их авторов одним из наиболее известных является Рауль де Удан, написавший «Видение Ада» («Songe d’Enfer») и «Роман о крыльях» («Le Roman des Ailes»). За несколько лет до Жана де Мёна поэт Рютбеф написал «Битву Пороков и Добродетелей» («Bataille des Vices et des Vertus»). Современником «Романа о Розе» был Гюон де Мери, которому принадлежит «Крушение Антихриста» («Le Tournoiment de L’Antechrist»). Ироническую окраску аллегорическим битвам придает Анри д’Андели, написавший «Битву вин» («Bataille des vins») и «Битву семи искусств». Бодуэн де Конде создал «Повесть о Пеликане» («Le conte du Pelican»).

Голубев А. П. Предисловие // Jloppuc де Г., Мён де Ж. Роман о Розе // пер. и комм. И. Б. Смирновой. С. 11 — 12.

Задание 7

Прочитайте фрагмент из известной работы зарубежного литературоведа и культуролога И. Хейзинги «Осень Средневековья». Как оценивает И. Хейзинга в приведенном фрагменте соотношение первой и второй частей романа? Какие суждения автора показались вам неожиданными и интересными?

Й. Хейзинга Стилизация любви

Фрагмент

В полном согласии с общим духом позднего Средневековья, которое хотело представить мышление в целом наиболее всеохватывающе и свести его к единой системе, Roman de la rose придал всей этой эротической культуре форму столь красочную, столь изощренную, столь богатую, что сделался поистине сокровищем, почитавшимся как мирская литургия, учение и легенда. И как раз двойственность «Романа о розе», творения двух поэтов, столь различных по своему типу и по своим представлениям, сделала его еще более приемлемым в качестве библии эротической культуры: там отыскивали тексты для самых различных надобностей.

Гийом де Лоррис, первый из двух поэтов, придерживался еще старого куртуазного идеала. Его грациозному замыслу сопутствует живая, прелестная фантазия при разработке сюжета. Это постоянно используемый мотив сновидения. Поэт ранним майским утром выходит послушать пение соловья и жаворонка. Он идет вдоль реки и оказывается у стен таинственного сада любви. На стенах он видит изображения Ненависти, Измены, Неотесанности, Алчности, Скаредности, Зависти, Уныния, Старости, Лицемерия (Papelardie) и Бедности — качеств, чуждых придворной жизни. Однако Dame Oiseuse (Госпожа Праздность), подруга Deduit (Утехи), открывает ему ворота. Внутри ведет хоровод Веселье (Liesse). Бог любви танцует там с Красотою, с ним вместе Богатство, Щедрость, Вольный Дух (Franchise), Любезность (Cowtoisie) и Юность. В то время как поэт перед фонтаном Нарцисса застывает в изумлении при виде нераспустившейся розы, Амур пускает в него свои стрелы: Beaute, Simplesse, Cowtoisie, Compagnie и Beau-Semblant (Красоту, Простоту, Любезность, Радушие и Миловидность). Поэт объявляет себя вассалом (homme lige) Любви, Амур отмыкает своим ключом его сердце и знакомит его с посланцами любви: бедами (таих) любви и ее благами (biens). Последние зовутся: Esperance, Doux-Penser, Doux-Parler, DouxRegard (Надежда, Сладостная Мысль, Сладкоречив, Сладостный Взор).

Bel-Accueil (Радушный Прием), сын Cowtoisie, увлекает поэта к розам, но тут появляются стражи розы: Danger, Male-Bouche, Pew и Honte (Опасение, Злоязычие, Страх и Стыдливость) — и прогоняют его. Так происходит завязка. Dame Raison (Разум) спускается со своей высокой башни, чтобы дать заклятие влюбленному, Ami (Друг) утешает его. Венера обращает все свое искусство против Chastete (Целомудренности); Вольный Дух и Pitie (Жалость) снова приводят его к Радушному Приему, который позволяет ему поцеловать розу. Но Злоязычие рассказывает об этом, Jalousie (Ревность) уже тут как тут, и вокруг роз возводятся мощные стены. Радушный прием заключен в башню. Опасение вместе со своими прислужниками охраняет ворота. Жалобой влюбленного завершалось создание Гийома де Лорриса.

Затем — видимо, много позже — к делу приступил Жан де Мён, который значительно дополнил, расширил и завершил это произведение. Дальнейший ход повествования, штурм и взятие замка роз Амуром в союзе с придворными добродетелями — но также и Bien-Celer (Скрытностью) и РаихSemblant (Обманчивостью) — прямо-таки тонет в потоке пространных отступлений, описаний, рассказов, превращающих творение второго поэта в самую настоящую энциклопедию. Но что важнее всего: в этом авторе мы видим человека, по духу столь непринужденного, холодно-скептического и цинично-безжалостного, каких редко порождало Средневековье, и к тому же орудующего французским языком, как немногие. Наивный, светлый идеализм Гийома де Лорриса затеняется все отрицанием Жана де Мёна, который не верит ни в призраков и волшебников, ни в верную любовь и женскую честность, который осознает современные ему больные вопросы и устами Венеры, Природы и Гения решительно защищает чувственный напор жизни.

Амур, опасаясь, что ему вместе с его войском нс избежать поражения, посылает Вольный дух и Сладостный Взор к Венере, своей матери, которая откликается на этот призыв и в экипаже, влекомом голубями, поспешает ему на помощь. Когда Амур вводит ее в положение дел, она клянется, что никогда более не потерпит, чтобы кто-либо из женщин хранил свое целомудрие, и побуждает Амура дать подобный обет в отношении мужчин, и вместе с ним клянется все войско.

Между тем Природа трудится в своей кузнице, поддерживая многообразие жизни в своей вечной борьбе со Смертью. Она горько сетует, что из всех ее созданий лишь человек преступает ее заповеди и воздерживается от размножения. По ее поручению Гений, ее священнослужитель, после долгой исповеди, в которой Природа являет ему свои творения, отправляется к войску Любви, чтобы бросить проклятие Природы тем, кто пренебрегает ее заветами. Амур облачает Гения в церковные ризы, вручает ему перстень, посох и митру; Венера со смехом вкладывает ему в руку зажженную свечу, «qui пе fu pas de cire vierge» («не воска девственна отнюдь»).

Провозглашением анафемы девственность предается проклятию в выражениях, насыщенных дерзкой символикой, завершающейся причудливой мистикой. Преисподняя ожидает тех, кто не почитает заповедей природы и любви; для прочих же — цветущие луга, где Сын Девы пасет Своих белоснежных агнцев, с неиссякающим наслаждением щиплющих траву и цветы, которые никогда не увянут.

После того как Гений метнул в крепостную стену свечу, пламя которой охватило весь мир, начинается решающая битва за башню. Венера также бросает свой факел; тогда Стыдливость и Страх обращаются в бегство, и Радушный Прием позволяет наконец сорвать розу влюбленному.

Итак, сексуальному мотиву здесь вполне сознательно отводится центральное место; все это предстает в виде столь искусной мистерии и облекается такой святостью, что более дерзкий вызов жизненному идеалу Церкви кажется невозможным. В своей совершенно языческой направленности Roman de la rose может рассматриваться как шаг к Ренессансу. Но по внешней форме он, по видимости, полностью относится к Средневековью. Ибо что может быть более присуще средневековой традиции, чем тщательно проведенная персонификация душевных переживаний и обстоятельств любви? Персонажи «Романа о розе»: Радушный Прием, Сладостный Взор, Обманчивость, Злоязычие, Опасение, Стыдливость, Страх — стоят в одном ряду с чисто средневековыми изображениями добродетелей и пороков в человеческом облике. Это аллегории или даже нечто большее: полудостоверные мифологемы. Но где граница между этими образами — и ожившими нимфами, сатирами и духами Ренессанса? Они заимствованы из иной сферы, но их образное значение то же самое, и внешний облик персонажей «Розы» часто заставляет думать о фантастически украшенных цветами созданиях Боттичелли. Любовная греза воплощается здесь в форме, искусно обработанной и одновременно насыщенной страстью. Пространные аллегории удовлетворяют всем требованиям представлений Средневековья. Средневековое сознание не могло выражать и воспринимать душевные движения, не прибегая к персонификации. Вся пестрая красочность и элегантные контуры этого несравненного театра марионеток были необходимы для того, чтобы сформировать систему понятий о любви, с помощью которых люди обретали возможность понимать друг друга. С такими персонажами, как Опасение, Nouvel-Penser (Новомыслие), Злоязычие, обращались как с ходячими терминами некоей научной психологии. Основная тема поддерживала биение страсти. Ибо вместо бледного служения замужней даме, вознесенной трубадурами в заоблачные выси в качестве недосягаемого предмета вожделенного почитания, здесь вновь зазвучал самый что ни на есть естественный эротический мотив: острая притягательность тайны девственности, символически запечатленной в виде розы, завоевать которую можно было настойчивостью и искусством.

Теоретически любовь в «Романе о Розе» все еще оставалась преисполненной куртуазности и благородства. Сад радостей бытия доступен лишь избранным и только через посредство любви. Желающий войти в него должен быть свободен от ненависти, неверности, неотесанности, алчности, скупости, зависти, дряхлости и лицемерия. Положительные же добродетели, которые должны быть противопоставлены всему этому, подчеркивают, что идеал становится теперь чисто аристократическим и более не является этическим идеалом, как это было в куртуазной любви. Эти добродетели — беззаботность, умение наслаждаться, веселый нрав, любовь, красота, богатство, щедрость, вольный дух (franchise), куртуазность. Это уже не качества, облагораживающие личность светом, который излучает возлюбленная, но добродетели как средства для ее покорения. И душою произведения больше не является (пусть даже притворное) почитание женщины, но, по крайней мере у второго поэта, Жана Клопинсля, — жестокое презрение к ее слабостям; презрение, источник которого — сам чувственный характер этой любви.

Несмотря на всю свою громадную власть над умами, Roman de la Rose не мог все же полностью вытеснить прежние воззрения на любовь. Наряду с прославлением флирта продолжало также поддерживаться представление о чистой, рыцарской, верной и самоотверженной любви, ибо такая любовь была существенной составной частью рыцарского жизненного идеала.

Хейзинга Й. Стилизация любви //Хейзинга Й. Осень Средневековья. С. 123—126.

Задание 8

В процессе самостоятельного чтения романа подумайте над ответами на следующие вопросы.

• 1. Какое значение для понимания авторского замысла имеет упоминание о сочинении Макробия «Комментарий к «Сну Сципиона» и рассуждение о снах во вступительной части романа?
• 2. В чем смысл контраста образов, запечатленных на внешней стороне стены Сада, с теми аллегорическими персонажами, которых герой встретит, войдя в Сад?
• 3. Какое значение в первой части романа имеет изображение фонтана Нарцисса?
• 4. Как проявилась во второй части романа его связь с городской и универе и тете ко й кул ьтурой ?
• 5. Какие образы и мотивы романа восходят к «Метаморфозам» Овидия?

Основная

Норрис де Г., Мён де Ж. Роман о Розе / пер. Н. В. Забабуровой, Д. В. Вальяно. — Ростов н/Д, 2001.

Норрис де Г., Мён де Ж. Роман о Розе / пер. и комм. И. Б. Смирновой. — М.: ГИС, 2007.

Никола, М. И. История зарубежной литературы Средних веков: учебник для академического бакалавриата / М. И. Никола, М. К. Попова, И. О. Шайтанов., 2014. — С. 252—261.

Дополнительная

Голубев, А. II. «Роман о Розе» и особенности средневековой культуры / А. П. Голубев. — М.; Калуга, 1995.

• [1] Хейзинга Й. Осень Средневековья. М.: Наука, 1998. С. 127.
• [2] Лоррис де Г., Мён де Ж. Роман о Розе / пер. Н. В. Забабуровой, Д. В. Вальяно. Ростовн/Д, 2001; Их же. Роман о Розе / пер. И. Б. Смирновой. М.: ГИС, 2007.
• [3] Цит. по: Лоррис де Г., Мён де Ж. Роман о Розе. С. 51—52.