Примечания к главе 10 «Прекращение обязательств»

[1068] Подробно об исполнении обязательств — см., конечно, §§ 1—5 главы 9. В комментируемом параграфе обсуждается, строго говоря, не само исполнение, а только его правопрекращающие последствия; его соотношение с §§ 1—5 пред, главы подобно соотношению ст. 408 ГК РФ с нормами его гл. 22 (ср.).

[1069] Идентичное определение открывает § 1 гл. 9 (см.).

[1070] Вот ее текст: «Обязательство прекращается полностью или в части: а) исполнением его, б) зачетом встречного однородного требования, срок коему наступил, в) совпадением должника и кредитора в одном лице, причем с прекращением совпадения обязательство вновь возникает, г) соглашением сторон, в частности, заключением нового договора, долженствующего заменить прежний, д) невозможностью исполнения, за которую должник не несет ответственности (ст. 118)». — В ГК РФ аналогичной статьи (с общим перечнем оснований прекращения обязательств) нет, но есть, во-первых, п. 1 ст. 407, согласно которому «Обязательство прекращается полностью или частично по основаниям, предусмотренным настоящим Кодексом, другими законами, иными правовыми актами или договором», а во-вторых — ст. 408—419, посвященные отдельным основаниям прекращения обязательств — исполнению (ст. 408), предоставлению отступного (ст. 409), зачету (ст. 410—412), совпадению (ст. 413), новации (ст. 414), прощению долга (ст. 415), невозможности (ст. 416), административному акту (ст. 417), смерти (ст. 418) и ликвидации юридического лица (ст. 419). Кроме того, п. 2 и 3 ст. 407 называют такие основания прекращения обязательств, как одностороннее требование (волеизъявление) и соглашение, при условии, что оно определяет последствия прекращения обязательства (видимо — как те, что прямо предусмотрены законом, напр., теми же ст. 414 или 415 ГК РФ, так и иные, закону неизвестные, но ему не противоречащие). Несомненно, что ГК РСФСР 1922 г., называя среди возможных оснований прекращения обязательств «соглашение», как раз и имел в виду, что такого рода соглашения могут быть различными по своей направленности и правовой природе, т. е. охватывал этим пунктом и современные соглашения о зачете, об отступном, о новации, о прощении долга и др.

[1071] В настоящее время обсуждаемый здесь вопрос — о зачислении, приурочении или отнесении исполнения — решается ст. 319.1 ГК РФ «Погашение требований по однородным обязательствам»: «1. В случае, если исполненного должником недостаточно для погашения всех однородных обязательств должника перед кредитором, исполненное засчитывается в счет обязательства, указанного должником при исполнении или без промедления после исполнения. — 2. Если иное не предусмотрено законом или соглашением сторон, в случаях, когда должник не указал, в счет какого из однородных обязательств осуществлено исполнение, и среди таких обязательств имеются те, по которым кредитор имеет обеспечение, исполнение засчитывается в пользу обязательств, по которым кредитор не имеет обеспечения. — 3. Если иное не предусмотрено законом или соглашением сторон, в случаях, когда должник не указал, в счет какого из однородных обязательств осуществлено исполнение, преимущество имеет то обязательство, срок исполнения которого наступил или наступит раньше, либо, когда обязательство не имеет срока исполнения, то обязательство, которое возникло раньше. Если сроки исполнения обязательств наступили одновременно, исполненное засчитывается пропорционально в погашение всех однородных требований». Примечательно, что появилась эта статья в действующем Кодексе совсем недавно — была внесена в него Федеральным законом от 08.03.2015 № 42-ФЗ. До этого момента состояние гражданского законодательства РФ ничем не отличалось от того, что бытовало в эпоху М. М. Агаркова.

[1072] Ср.: «Кредитор, принимая исполнение, обязан по требованию должника выдать ему расписку в получении исполнения полностью или в соответствующей части. — Если должник выдал кредитору в удостоверение обязательства долговой документ, то кредитор, принимая исполнение, должен вернуть этот документ, а при невозможности возвращения указать на это в выдаваемой им расписке. Расписка может быть заменена надписью на возвращаемом долговом документе. Нахождение долгового документа у должника удостоверяет, пока не доказано иное, прекращение обязательства. — При отказе кредитора выдать расписку, вернуть долговой документ или отметить в расписке невозможность его возвращения должник вправе задержать исполнение. В этих случаях кредитор считается просрочившим» (п. 2 ст. 408 ГК РФ). Подробнее о просрочке кредитора — см. п. 2 последнего параграфа пред, главы.

[1073] В настоящее время — ст. 327 ГК РФ (см.).

[1074] Столь же строгое (не знающее исключений и не допускающее их) правило об однородности зачитываемых требований сегодня формулируется в ст. 410 ГК РФ. Основательно ли? Если предположить, что такой подход объясняется стремлением законодателя не создавать почвы для споров о равноценности зачитываемых неоднородных требований, то его применение должно ограничиваться только зачетами, которые либо (а) происходят автоматически с наступлением известных обстоятельств, безотносительно к какому бы то ни было акту волеизъявления [нашему законодательству такие случаи не были известны никогда, нет их и теперь], либо (б) совершаются по заявлению одной стороны. Но он столь же безусловно является неверным применительно к (в) зачетам договорным. Ведь если стороны заключили договор (соглашение) о зачете неоднородных требований (скажем, требований поставки известного товара и выполнения определенных работ), то тем самым они, очевидно, признали прекращаемые требования равноценными. Будь иначе — они о таком зачете либо вообще не договаривались бы, либо договорились, но на иных условиях (например, о том, что требование о выполнении работ прекращается полностью, а обязательство поставки товара—только в части). В том и другом случае почвы для спора о равноценности (т.е. того самого спора, возникновения которых законодатель стремится избежать, запрещая зачет неоднородных требований) нет; нет, следовательно, и причин применять обсуждаемое запрещение. Далее, очевидно, что в силу норм ст. 568 ГК РФ (норм, аналога которым в ГК РСФСР 1922 г. не было), надлежит допустить даже односторонний (!) зачет всяких (хотя бы и неоднородных!) встречных требований, возникших из одного и того же договора мены. Наконец, принимая во внимание п. 3 ст. 424 ГК РФ (аналога которой во время М. М. Агаркова также не имелось) следовало бы допустить односторонний зачет таких требований (опять-таки, хотя бы и неоднородных), предметы которых имеют рыночную цену, определимую по правилам п. 3 ст. 424 ГК РФ: такие требования должно считать направленными на уплату рыночной цены их предметов и, следовательно, способными к прекращению односторонним зачетом в совпадающей сумме. Разумеется, такие требования могут быть зачтены как друг против друга, так и против требований денежных; классический вариант — зачет денежных требований, выраженных в различной валюте. Рассмотренный пример наглядно показывает, как опасно бездумно переписывать одни и те же правила (в данном примере — об однородности односторонне зачитываемых требований) из Кодекса в Кодекс, не принимая во внимание того, что этим нормам приходится существовать и применяться в различных условиях и в окружении различных других законоположений. — В современной литературе и практике понятие однородности требований стало пониматься шире одной только предметности: требования должны быть однородными еще и в смысле своей юридической природы (своего правового режима). Так, нельзя прекратить обязательство уплаты покупной цены товара зачетом требования о выдаче кредита (см. п. 11 Обзора практики разрешения споров, связанных с прекращением обязательств зачетом встречных однородных требований, утв. Информационным письмом Президиума ВАС РФ от 29.12.2001 № 65) или уплате неустойки, обязательство бесспорное — зачетом спорного требования и т. п.; в то же время юридическая однородность не должна сводиться к требованиям о возникновении зачитываемых обязательств из одного и того же основания, или о том, чтобы зачитываемые обязательства имели однородное содержание — убытки против убытков, цены против цен и т. п. (см. п. 7 указ. Обзора).

[1075] При чем здесь удовлетворение, да еще и «вполне заменяющее исполнение«? Откуда оно возьмется, если удовлетворение доставляется исполнением, например, платежом сполна, а зачет приводит к тому, что платить становится либо вообще не нужно, либо оказывается достаточным заплатить частично (при зачете «. .два обязательства погашаются одним платежом вместо двух, а в случае равенства суммы дело обходится совсем без платежа"')? Выше (см. наше прим. 0656) мы уже высказывались насчет того, что зачет никак нельзя признать вариантом удовлетворения кредиторского интереса, ибо он не приводит к получению и присвоению им (включению в состав своего имущества) следуемого ему исполнения — он лишь предупреждает кредитора от расходования своего имущества во исполнение обязательства, прекращаемого зачетом. Конечно, и в том и в другом случае имеет место обогащение кредитора, но в принципиально различных формах — в форме получения чего-то такого, чего прежде кредитору не принадлежало (при исполнении) и в форме предотвращения расхода того, что кредитору и так принадлежит (при зачете). Исполнение, стало быть, действительно может доставить кредитору удовлетворение; зачет же способен лишь сохранить то, что у кредитора имелось и без обязательства; удовлетворению в последнем случае взяться просто неоткуда. Однако, откуда-то ведь комментируемый тезис взялся? Попробуем понять откуда. Рассуждаем. Зачет прекращает обязательство каждого из его участников (предупреждая от расходования средств на их исполнение) за счет того, что каждый же из них лишается принадлежащего ему требования. В результате зачета каждый его участник обогащается (хотя и не так, как это происходило бы при исполнении обязательства), но в то же время и каждый из них нечто теряет, причем, точно также, как это происходило бы при производстве исполнения и отчуждении его предмета. Разница, конечно, есть и состоит она в том предмете, с которым должнику приходится расставаться: если бы он исполнял обязательство, то терял бы деньги, а при зачете он расстается с принадлежащим ему денежным требованием. Принцип, тем не менее, не меняется — форма «обеднения» при зачете остается той же, что и при исполнении. Итого получается парадоксальный вывод: с точки зрения должника имущественный результат зачета действительно такой же, каким он был бы, если бы ему приитосъ исполнять свое обязательство: из актива должника «вынимается» нечто (денежная сумма или денежное требование), с чем он окончательно и бесповоротно расстается. А вот с точки зрения кредитора разница налицо и довольно существенная: если при исполнении он получает удовлетворение своего интереса, оформленного обязательством (он включает в свое имущество нечто, чего в нем прежде не было), то при зачете ничего подобного не происходит. Максимум, что получает от зачета кредитор — предотвращает будущий расход своего имущества. Зачет с точки зрения своего результата похож на исполнение, но на удовлетворение, — ни в коем случае. Такая «двойственная» квалификация, конечно, смущает; видимо, для ее преодоления и предлагается прибегнуть к фикции: давайте будем вести себя так, как вели бы, если бы имели бы место и исполнение и удовлетворение. Думается, что на самом деле большой необходимости в таком преодолении нет, ибо исполнение — это только один из возможных факторов, приводящих к удовлетворению интереса кредитора, равно как и удовлетворение—только один из возможных (но не единственный!) результатов исполнения. Исполнение (в смысле уменьшения имущества должника) может быть налицо, но удовлетворения кредитору не принести (ненадлежащее исполнение, зачет, новация и пр.); и наоборот: удовлетворение может быть налицо, но явиться не результатом исполнения, а чего-то иного (предоставления от третьего лица, уплаты отступного, неустойки, возмещения или компенсации и пр.). — Главный вывод, для обоснования которого сегодня используют тезис о зачете — суррогате исполнения, касается необходимости соблюдения конкурсной очередности при прекращении обязательств несостоятельного должника (банкрота) не только их исполнением, но и зачетом принадлежащих ему в отношении своих кредиторов встречных требований (см. п. 14 Обзора, утв. Информационным письмом Президиума ВАС РФ от 29.12.2001 № 65). Но для его обоснования вполне достаточно нашей, односторонней «про-дебиторской» квалификации зачета: как при исполнении из имущества банкрота «вынимается» известный актив, точно также происходит и при зачете. Должник, который находится в «нормальном» состоянии (должник, имущества которого хватает для полного покрытия всех его долгов), вправе «вынимать» из своего имущества любые активы во имя удовлетворения тех кредиторов, каких он посчитает нужным и в той последовательности, какая ему лично кажется наиболее целесообразной; но как только он признается несостоятельным, закон лишает его такой возможности. С этой точки зрения и вправду неважно, во имя чего — ради исполнения или же ради зачета — будет производиться подобная «выемка» из активов должника-банкрота. Интересно, что для советского права в этом вопросе был характерен иной — допускавший зачет при ликвидации предприятия с недостаточными средствами — подход. Ниже он описывается М. М. Агарковым и даже обосновывается им (см. текст параграфа); при этом о вопросе квалификации зачета в качестве суррогата исполнения и удовлетворения он вообще не вспоминает. — В нашей литературе совсем (!) не обсуждаются иные вопросы, возникающие в связи с признанием зачета суррогатом исполнения; укажем только несколько из них, лежащих на поверхности: (1) возможно ли прекращение обязательства путем зачета с… (а) возложением «суррогата исполнения» на третье лицо (отрицательный ответ — см. в п. 12 Обзора, утв. Информационным письмом Президиума ВАС РФ от 29.12.2001 № 65) или (б) с переадресованием такого «суррогата исполнения»? (2) применяются ли правила о последствиях исполнения солидарной обязанности одним из должников, а также о последствиях осуществления солидарного требования одним из кредиторов к ситуации, когда такое «исполнение» (осуществление) заменено своим суррогатом — зачетом?

(3) является ли «удовлетворение путем зачета», осуществленное за чужой счет, основанием к возникновению регрессного обязательства (например, с участием поручителя или гаранта) или к переходу требования, по которому произведено такое «удовлетворение», в порядке суброгации? (4) применяются ли к зачету правила ст. 319 и 319.1 ГК РФ о приурочении исполнения (положительный ответ см. в п. 6 и 19 указ. Обзора Президиума ВАС РФ о зачете).

[1076] На самом деле прямого указания о том, является ли зачет договорным или может быть также автоматическим и односторонним, в ст. 129 ГК РСФСР 1922 г. не было (см. ее текст, цит. выше, в нашем прим. 1070; кстати, далее (см.) и М. М. Агарков признает вопрос о порядке зачета по советскому праву «спорным»). — Ср. со ст. 410 ГК РФ: «Обязательство прекращается полностью или частично зачетом встречного однородного требования, срок которого наступил либо срок которого неуказан или определен моментом востребования. В случаях, предусмотренных законом, допускается зачет встречного однородного требования, срок которого не наступил. Для зачета достаточно заявления одной стороны». «Достаточно» (заявления одной стороны) —да, несомненно; но означает ли сказанное, что зачет нельзя совершить с помощью чего-то большего, чем одностороннее заявление? например, с помощью соглашения? Конечно же нет. Для совершения зачета при наличии условий, предусмотренных ст. 410 ГК РФ — т. е. при наличии требований (а) встречных, и (б) однородных, при том, что одно из них, принадлежащее инициатору зачета, будет (в) «созревшим» (срочным) — возможно заключение соглашения, но это не обязательно—достаточно и заявления одной стороны (той, чье требование к этому моменту «созрело»).

[1077] С учетом положений п. 2 ст. 314 (цит. выше, в нашем прим. 1007 — см. его), а также ст. 410 (цит. в пред, прим.) ГК РФ эти умозаключения должны применяться и теперь.

[1078] С недавних пор (Федеральный закон от 07.05.2013 № 100-ФЗ) об этом имеется прямая запись п. 3 ст. 199 ГК РФ («Односторонние действия, направленные на осуществление права (зачет, безакцептное списание денежных средств, обращение взыскания на заложенное имущество во внесудебном порядке и т. п.), срок исковой давности для защиты которого истек, не допускаются»), а теперь еще (см. Федеральный закон от 05.03.2015 № 42-ФЗ) — и в ст. 411 ГК РФ («Не допускается зачет требований:…—по которым истек срок исковой давности;…» Ранее это положение было установлено судебной практикой (см. п. 10 Обзора, утв. Информационным письмом Президиума ВАС РФ от 29.12.2001 № 65). Выше (в прим. 0658) мы уже отмечали, что такой подход может быть объяснен и оправдан только максимально расширительным пониманием права на иск как предмета исковой давности — как раз тем самым, которым наделял это словосочетание М. М. Агарков — как возможность принудительного осуществления (не защиты, а именно осуществления!) субъективного гражданского права любыми способами, т. е. каклюбую возможность осуществления права «помимо и против воли» обязанного лица (см. наше прим. 0624). Даже если допустить, что ГК РСФСР 1922 г. действительно давал основания для подобной трактовки (чего на самом деле не было), то уж нормы действующего ГК РФ их не дают во всяком случае. Перед нами, стало быть, очередной случай бездумного внесения в Кодекс таких норм и правил, которые являются выводами из хотя и высоко авторитетного, но при том глубоко субъективного подхода к трактовке отдельных категорий науки гражданского права и, к тому же, абсолютно не сопрягаются с остальным его содержанием.

[1079] Ср. со сказанным одним абзацем выше: «Для зачета без соглашения сторон необходимо еще, чтобы срок зачитываемого требования наступил.

Под зачитываемым требованием ст. 129 понимает требование той стороны, которая ссылается на зачет". Иными словами, в сравниваемых абзацах говорится об одном и том же: для производства одностороннего зачета достаточно наступления срока («созревания») только того требования, зачетом которого прекращается обязательство, т. е. требования, которое принадлежит инициатору зачета. Та же мысль выражена и в ст. 410 ГК РФ: «Обязательство прекращается полностью или частично зачетом встречного однородного требования, срок которого наступил либо срок которого не указан или определен моментом востребования..» Иными словами, созревания требования по обязательству, прекращаемому зачетом (требования, обращенного к инициатору зачета), не нужно: если он согласен свое «созревшее» (более выгодное, значит) требование «обменять» на требование «несозревшее» (менее выгодное) и притом сделать это «по номиналу» (без каких-либо дисконтов и иных вычетов) — почему нет? это его право, ему никто не может в этом воспрепятствовать. К сожалению, наша арбитражная практика не видит отмеченной тонкости и считает возможным совершение зачета только при условии, что не только встречное, но и основное (прекращаемое зачетом) обязательство будут «созревшими» (см. об этом, напр., п. 3 и 18 Обзора, утв. Информационным письмом Президиума ВАС РФ от 29.12.2001 № 65).

[1080] Поэтому теория «автоматического зачета» может быть признана основательной только тогда, когда неизбежность подобного зачета прямо предусмотрена законом, притом — с указанием тех критериев, по которым должен решаться вопрос, возбужденный здесь М. М. Агарковым. Интересный случай как раз этого рода описан в п. 5 Обзора, утв. Информационным письмом Президиума ВАС РФ от 29.12.2001 № 65: «Поставка товара сама по себе не приводит к прекращению возникшего из другого основания денежного обязательства поставщика перед получателем упомянутого товара по правилам ст. 410 ГК РФ. Для прекращения встречного однородного требования зачетом необходимо заявление хотя бы одной из сторон».

[1081] В нашем законодательстве ответа на этот вопрос нет, но по всей видимости именно к ответу М. М. Агаркова склоняется арбитражная практика: п. 3 многократно цитированного «зачетного» Обзора Президиума ВАС РФ говорит, что «Если встречные требования являются однородными, срок их исполнения наступил и одна из сторон сделала заявление о зачете, то обязательства считаются прекращенными в момент наступления срока исполнения того обязательства, срок исполнения которого наступил позднее, и независимо от того, когда было сделано или получено заявление о зачете»; впрочем, для того, чтобы зачет произвел свои последствия, соответствующее заявление должно быть (а) сделано одной стороной и (б) получено другой (п. 4 и 5 указ. Обзора). Именно заявление (односторонняя сделка) является «спусковым крючком» или «ключом», с помощью которого запускается механизм зачета.

[1082] Такое же запрещение содержит ст. 411 ГК РФ; кстати, оно является лучшим доказательством правильности нашего рассуждения о том, что зачет — при всем своем «суррогатном» характере — к удовлетворению кредиторского интереса все же не приводит.

[1083] Данные статьи КЗоТ 1922 г. регламентировали вопрос взаимных расчетов предприятий с работниками по зарплате и компенсациям за отсутствие инструмента и приспособлений, необходимых для работы (амортизацию инструмента и приспособлений, предоставляемых работниками), с одной стороны, и возмещению вреда, причиненного работником имуществу работодателя, а также нарушениями правил внутреннего распорядка, с другой.

[1084] Ср.: «Обязательство прекращается полностью или в части:… в) совпадением должника и кредитора в одном лице, причем с прекращением совпадения обязательство вновь возникает…» (ст. 129 ГК РСФСР 1922 г.) и: «Обязательство прекращается совпадением должника и кредитора в одном лице, если иное не установлено законом или не вытекает из существа обязательства» (ст. 413 ГК РФ).

[1085] Из цитат, данных в пред, прим., видно, что как раз вот этим правилом — о возобновлении обязательства в случае, если совпадение прекратилось и стороны обязательства вновь оказались представлены разными лицами, — действующее регулирование вопроса отличается от того, которое имело место по ГК РСФСР 1922 г и которое описано М. М. Агарковым.

[1086] Вспомним, что основная особенность ценных бумаг заключается в том, что они являются документами об осуществлении удостоверенных ими прав, а не об их существовании и уж тем более — не об их принадлежности (см. п. 2 § 2 гл. 5 и наши прим, к нему). Соответственно, тот факт, «билет Осоавиахима» находится во владении (в кассе) самого Осоавиахима, легитимирует Осоавиахим к тому, чтобы осуществить выраженное в билете право (делать это, впрочем, само собою понятно, нет никакого смысла), но ничего не говорит нам о том, действительно ли этот билет принадлежит Осоавиахимиу, или кому-то другому. Скорее всего, конечно, принадлежит, но из самого билета этого не видно и, строго говоря, не может быть видно. Точно также и ордерная бумага с именной или бланковой надписью, находящаяся во владении должника, делает последнего управомоченным к осуществлению удостоверенного ею права, но о том, кому это право принадлежит, опять-таки, не свидетельствует и свидетельствовать не может. Возможна и обратная ситуация: ценная бумага может находиться в руках лица, иного, нежели должник по ней, но с точки зрения материального права принадлежать именно ее должнику. Совпадение здесь будет иметь место и обязательство по бумаге будет прекращено, но несмотря на это удостоверенное бумагой требование (не существующее в действительности!) добросовестный владелец бумаги сможет реализовать. Именно эта ситуация и приводит к тому выводу, которым М. М. Агарков завершил рассматриваемый параграф: совпадение — есть, но осуществить требование — все равно возможно. Вернее, значит, сказать так: правило о прекращении обязательства совпадением должника и кредитора в одном лице хотя и применяется ко всем обязательствам (не исключая и тех, что удостоверены ценными бумагами), но несмотря на это права на ценные бумаги и из ценных бумаг (в действительности прекратившиеся в результате совпадения и, значит, не существующие!) все-таки могут быть осуществлены благодаря началу ограничения возражений или публичной достоверности ценных бумаг. Лицо, за счет которого имело место такое осуществление прав, в последующем будет принуждено разбираться с тем субъектом, виновные действия которого к этому привели; основанием для таких «разборок» станут, очевидно, правила о неосновательном обогащении.

[1087] О соотношении в этом вопросе норм ГК РСФСР 1922 г. и современного ГК РФ — см. нашем прим. 1070 выше.

[1088] В ГК РФ аналогичный (но содержательно несколько более широкий) институт именуется прощением долга. Согласно его ст. 415 «1. Обязательство прекращается освобождением кредитором должника от лежащих на нем обязанностей, если это не нарушает прав других лиц в отношении имущества кредитора. — 2. Обязательство считается прекращенным с момента получения должником уведомления кредитора о прощении долга, если должник в разумный срок не направит кредитору возражений против прощения долга». В своем первоначальном виде содержание данной статьи исчерпывалось тем, что ныне составляет ее п. 1. Из него нельзя понять, совершается ли прощение долга при помощи договора (соглашения) и если да, то должен ли быть участником такого договора освобождаемый от обязанности должник, или же для этого достаточно односторонней сделки. На почве этой неопределенности делался вывод универсального свойства: простить долг можно либо путем заключения договора (включая, но не исчерпываясь им, договор дарения — см. его дефиницию из п. 1 ст. 572), притом, как с участием должника, долг которого выступает предметом прощения, так и без него, либо путем совершения односторонней сделки. Федеральным законом от 95.03.2015 № 42-ФЗ ст. 415 была изменена: ее первоначальное содержание превратилось в п. 1, наряду с которым появился также п. 2 (см. выше); из последнего видно, что прощение долга по ст. 415 предполагается осуществлять таким действием, о котором должник в момент его совершения не знает, а потому нуждается в уведомлении о нем. Таким действием может быть либо односторонняя сделка кредитора, либо его соглашение с третьим лицом; буквальное толкование ст. 415 в ее нынешней редакции, таким образом, исключает из числа способов прощения долга соглашение кредитора с должником. Думается, что по существу для этого нет никаких оснований. Во всяком случае, если законодатель полагал, что соглашения кредиторов об освобождении лиц от лежащих на них обязанностей, заключенные с самими этими лицами, сводятся к одним только договорам дарения (имеющим свой собственный правовой режим, а потому нуждающимся в «выведении» из-под ст. 415), то это совершенно напрасно и неправильно: то, что кто-то кого-то освобождает от лежащей на нем обязанности еще не означает, что он делает это непременно (а) безвозмездно, а если и безвозмездно — то непременно с намерением одарить. Так, например, соглашения о реструктуризации, облегчающие долговое бремя среди прочего при помощи частичного прощения долгов, совершаются кредиторами отнюдь не из благотворительных целей, а во имя того, чтобы не допустить банкротства должника, т. е. исходя из собственных, вполне «осязаемых» (имущественных) интересов.

[1089] Определение краткое, но на редкость точное: из него ясно видно, что вопрос новации — это вопрос одной только воли сторон, но не каких бы то ни было объективных признаков. Главное — направленность этой воли на установление нового обязательства вместо прежнего (иначе — на прекращение известного обязательства с целью создания вместо него обязательства нового). При этом новое обязательство может быть целиком тождественно прежнему по своему содержанию, времени, месту, способу и др. характеристикам — такое тождество не исключает новации. Задача новации не в том, чтобы что-то из характеристик обязательства поменять (хотя и такая задача с ее помощью тоже может решаться), а в том, чтобы «перечеркнуть» обязательство, возникшее из одного основания, заменив его обязательством, возникшим из другого основания (соглашения о новации); уничтожить обязательство, существовавшее в течение известного периода времени (за который оно, возможно, успело обрасти разного рода обременениями, возражениями и прочими дефектами, а, быть может, и наоборот — обеспечениями, приоритетом в очередности и др. преимуществами), представив дело так, как будто в течение этого времени никакого обязательства не было; на будущее же время отношения сторон будет оформлять обязательство новое. К этому—правильному—пониманию новации ГК РФ пришел лишь относительно недавно (см. п. 1 ст. 414): до своего изменения Федеральным законом от 08.03.2015 № 42-ФЗ он признавал соглашение о новации наличествующим в том случае, если новое обязательство отличалось от первоначального предметом или способом своего исполнения. Оставалось неясным, всегда ли такое соглашение должно считаться соглашением о новации — возможно ли договориться о перемене предмета или способа исполнения обязательства, не совершая новации? Отголосок подобного — объективного — подхода сохранился в ст. 818 Кодекса, предусматривающей институт новации денежного долга в заемное обязательство, т. е. объявляющей новацией всякое соглашение о замене денежного долга одного правового режима денежным долгом другого правового режима: был долг, возникший из договора купли-продажи, но стороны договорились считать его заемным обязательством — стало быть, налицо новация и т. д. Можно допустить, что вероятность того, что стороны стремились именно к новации, в этом случае несколько выше, чем когда они договариваются поменять предмет или способ исполнения, но и в нем эта вероятность не составляет 100%: стороны вполне могут договориться сохранить долг, возникший из договора купли-продажи (не уничтожая его, не заменяя другим долгом из другого основания!), но относиться к нему таким образом, как будто бы он с самого момента своего возникновения был долгом заемного характера — и тогда никакой новации не будет. Дело — повторимся — не в том, чтобы сравнивая одно обязательство с другим (до и после соглашения сторон) найти между ними сколько-то различий того или иного типа, — такие различия скорее обнаружатся, кстати, именно тогда, когда стороны стремились не к новации, а к сохранению первоначального обязательства в измененном виде, — а в том, чтобы из соглашения было ясно видно намерение сторон прекратить известное обязательство, дабы вместо него установить новое. — См. об этом, кстати, п. 2 Обзора практики применения арбитражными судами ст. 414 ГК РФ, утв. информационным Письмом Президиума ВАС РФ от 21.12.2005 № 103.

[1090] Чуть шире (о прекращении любых дополнительных обязательств — не так, чтобы одних только непременно обеспечительных) говорит п. 2 ст. 414 ГК РФ (см.). — См. также п. 4 и 6 Обзора от 21.12.2005 № 103.

[1091] ГК РФ (ст. 409) называет замену исполнения предоставлением отступного.

[1092] Очень подробно эти вопросы — см.: ВормсА. Э. Влияние выдачи векселя на основную сделку // Вестник права и нотариата. 1912. № 25. С. 789—792; Вавин Н. Г. Взаимоотношение между векселем и основной сделкой // Вестник права. 1914. № 13—14. С. 401—404; № 15. С. 449—453. Оба автора в итоге приходят к той позиции, о которой пишет М. М. Агарков; больше того, в ходе изучения проблематики ими устанавливается, что именно она является единственной, соответствующей русскому законодательству, сенатской практике и господствующему мнению в литературе (едва ли не единственное исключение в этом смысле составляли взгляды Г. Ф. Шершеневича). В действующем российском законодательстве данный вопрос применительно к векселю прямо не разрешается, и, более того, по мысли законодателя и не должен разрешаться, т.к. ст. 16 приложения II к женевской Конвенции о Единообразном вексельном законе констатирует, что «Вопрос о том, должен ли векселедатель обеспечить к сроку платежа покрытие и имеет ли векселедержатель особые права на это покрытие, остается за пределами. — То же имеет место в отношении всякого другого вопроса, касающегося отношений, составляющих основание выдачи документа». В практическом отношении это означает, что интересующий вопрос должен решаться по общим нормам законодательства о возникновении и прекращении обязательств. Применительно к чеку вопрос урегулирован п. 4 ст. 877 ГК РФ в том смысле, что «Выдача чека не погашает денежного обязательства, во исполнение которого он выдан». В современной литературе он почти не обсуждается; в исключительных случаях делается это обычно поверхностно и непрофессионально. — Не вполне последовательно решает его и наша современная арбитражная практика: «В случаях, когда соглашением предусматривается, что одна сторона передает товары, производит работы или оказывает услуги, а другая выдает (передает) вексель или акцептует выставленный на нее вексель на согласованных условиях, то обязательства последней считаются исполненными при совершении этих действий [то есть получения платежа по векселю (исполнения вексельного обязательства) не требуется — достаточно принять на себя обязательство по векселю с тем, чтобы общегражданское обязательство платежа прекратилось. Тем не менее…]. — Факт неполучения оплаты по векселям не препятствует предъявлению требования об оплате товаров, работ или услуг по договору, если только иное не предусмотрено соглашением сторон ["по жизни» — понятно (еще бы оно «препятствовало»!), а «по праву» — нет, ибо о какой «оплате» идет речь, если содержанием обязательства по договору была не оплата, а выдача, передача или акцепт векселя?]. Вместе с тем [!] отсутствие права требования, вытекающего из договора, не лишает сторону права при наличии необходимых оснований обратиться с иском о возврате неосновательного обогащения (ст. 1102 ГК РФ) [это уже лучше, хотя точнее было бы сказать про иск о взыскании стоимости неосновательного обогащения — поставленных товаров, выполненных работ, оказанных услуг, «оплаченных» «липовыми» векселями]. — Исходя из ст. 424 ГК РФ суд вправе удовлетворить требование о взыскании оплаты за товары, работы или услуги в денежной форме, если придет к выводу, что предусмотренные договором встречные обязанности не выполнены (в частности, если выданы или переданы документы, недействительные ввиду дефекта формы) [да, разумеется, только, опять-таки, видимо надлежит говорить о взыскании не оплаты по договору, а стоимости неосновательного обогащения—де-факто оставленных неоплаченными товаров, работ или услуг]. — Обязанность должника уплатить денежную сумму может быть прекращена [!] выдачей (передачей) или акцептом векселя на согласованных с кредитором условиях. В этом случае денежное обязательство по договору следует считать прекращенным на основании ст. 409 ГК РФ (отступное), если сторона, выдавшая (передавшая) вексель, не несет по нему ответственности, либо на основании ст. 414 ГК РФ (новация), если эта сторона принимает на себя ответственность по векселю" [да, пожалуй—только сначала должно быть то, что можно было бы прекратить — обязанность платежа] (см. п. 35 постановления Пленумов ВС и ВАС РФ от 04.12.2000 № 33/14 «О некоторых вопросах практики рассмотрения споров, связанных с обращением векселей»). Иными словами, в конечном итоге рассуждение выруливает на ту дорогу, которая приводит Пленумы высших судебных инстанций к правильному результату, но прежде этого ему приходится преодолеть множество разнообразных поворотов и буераков, всякий раз грозящих тем, что мысль собьется с правильного пути.

[1093] Как уже указывалось, в ГК РФ об этом трактует ст. 818 (см.).

[1094] Сказанное позволяет понять, что положенный в основание норм ГК РСФСР 1922 г. и ГК РФ принцип неизменности сторон (новое обязательство, заменяющее собою прежнее, должно быть обязательством между теми же сторонами, что были связаны первоначальным обязательством) необходимой чертой новации на самом деле не является. Ничто не мешает должнику D договориться со своим кредитором К о прекращении существующего между ними обязательства его заменой новым обязательством перед другим кредитором (Z). Очевидно, подобная договоренность могла бы быть достигнута, например, тогда, когда Z является кредитором К в том же, в чем К является кредитором D. Подобное перенаправление исполнения, следуемого от D к К, в пользу Z, могло бы быть достигнуто с помощью (а) переадресования исполнения, (б) заключения договора в пользу третьего лица или (в) уступки требования, но во всех этих случаях статус Z в полной мере зависел бы от статуса К; новация (прекращение обязательства D перед К с его заменой обязательством D перед Z) такую зависимость позволила бы устранить. Возможна и другая ситуация: должник D может договориться со своим кредитором К о том, чтобы произвести обновление его обязательства, прекратив его и заменив обязательством иного должника (скажем, Y); разумеется, такое соглашение произведет свое «обновляющее» действие лишь при условии согласия на его совершение Y — должника по новому обязательству. Почему же Y мог бы дать такое согласие? Причины могут быть разными; одна из них — состояние Y должником субъекта D в том самом, чем этот последний обязан кредитору К. Можно надеяться, что отказ от безусловного правила о неизменности сторон при новации станет очередным этапом развития ст. 414 и 818 ГК РФ.

[1095] См. наши прим. 0179,0442,1027 и 1030. Здесь мы находим объяснение еще одной странности ГК РФ, на этот раз — касающейся его ст. 416. Статья эта (как мы уже отмечали в прим. 1025), указывает на прекращение обязательств невозможностью исполнения, за которую (а) не отвечает ни одна из сторон —т.е. случайной невозможностью (п. 1) и невозможностью исполнения, за которую (б) отвечает кредитор (п. 2). Возникает вопрос: а какова же судьба обязательства, исполнение которого стало невозможным по обстоятельствам, за которые отвечает должник? Допустим, по вине должника погибла индивидуально-определенная вещь, составляющая предмет обязательства — неужели же на том основании, что за эту гибель ответственен должник, можно требовать от него невозможного (передачи несуществующей вещи)? Очевидно, нет. Не всегда можно будет и привлечь должника и к ответственности за нарушение обязательства, ибо его предмет может погибнуть до наступления срока исполнения обязательства; с гибелью предмета оно прекратится и нарушать должнику, стало быть, будет просто нечего. Остается только одно — ив рассматриваемом случае все-таки признать обязательство прекратившимся невозможностью исполнения, а должника — привлечь к внедоговорной (!) ответственности — к ответственности за убытки, возникшие у кредитора вследствие прекращения принадлежавшего ему права требования, вызванного виновными действиями должника. М. М. Агарков, как мы уже знаем, придерживается воззрения, в соответствии с которым возмещение убытков, причиненных должником кредитору, не составляет обязательства нового, но является прежним обязательством, хотя и с измененным содержанием. Статью 416 ГК РФ надо, стало быть, «дочитывать» (дополнять п. 3, вытекающим из ее п. 1 и 2) следующим образом: «Если должник невозможность исполнения обязательства наступила по обстоятельствам, за которые отвечает должник, то обязательство не прекращается, а изменяет свое содержание: вместо исполнения обязательства в натуре должник становится обязанным возместить кредитору убытки от неисполнения». Не зная «агарковской» позиции по этому вопросу догадаться, что имели в виду составители ст. 416 ГК РФ, просто нереально; очень красноречивая тому иллюстрация — статья нашего современника А. А. Громова «Влияние невозможности исполнения на право кредитора потребовать исполнения обязательства в натуре» (Вестник гражданского права. 2016. № 3. С. 9—31; № 4. С. 41—81).

[1096] Как и теперь, в гл. 26 ГК РФ.

[1097] Несколько иначе подходит к делу ст. 417 ГК РФ «Прекращение обязательства на основании акта органа государственной власти или органа местного самоуправления»: «1. Если в результате издания акта органа государственной власти или органа местного самоуправления исполнение обязательства становится невозможным полностью или частично, обязательство прекращается полностью или в соответствующей части. Стороны, понесшие в результате этого убытки, вправе требовать их возмещения в соответствии со ст. 13 и 16 настоящего Кодекса. — 2. Обязательство не считается прекращенным, если издание акта органа государственной власти или органа местного самоуправления, повлекшее невозможность исполнения обязательства, вызвано неправомерными действиями (бездействием) самого должника. — 3. В случае признания недействительным либо отмены в установленном порядке акта органа государственной власти или органа местного самоуправления (п. 1 настоящей статьи) обязательство не считается прекращенным, если иное не вытекает из соглашения сторон или существа обязательства либо если кредитор в разумный срок не отказался от исполнения обязательства». Очевидно, что если М. М. Агарков рассуждает об акте только административном и притом индивидуальном, то действующий Кодекс такого ограничения не делает.

[1098] Ср. со ст. 418 ГК РФ «Прекращение обязательства смертью гражданина»: «1. Обязательство прекращается смертью должника, если исполнение не может быть произведено без личного участия должника либо обязательство иным образом неразрывно связано с личностью должника. — 2. Обязательство прекращается смертью кредитора, если исполнение предназначено лично для кредитора либо обязательство иным образом неразрывно связано с личностью кредитора». Очень показательна терминологическая разница: у М. М. Агаркова речь идет о прекращении обязательства «смертью стороны» или просто «смертью»; в действующем ГК — не только об этом, но также употребляется выражение «прекращение обязательства смертью гражданина». Последнее уточнение во-первых излишне (ибо какой еще субъект гражданского права способен умереть, если не гражданин? юридическое лицо?), а во-вторых способно ввести в заблуждение, ибо наводит на мысль, что обязательство способно прекратиться смертью и какого-нибудь такого «гражданина», который не является стороной обязательства (чего быть, разумеется, не может, причем, даже в том случае, если от этого гражданина каким-то образом зависело правовое или имущественное положение стороны обязательства). — Ср. еще со ст. 419 ГК РФ «Прекращение обязательства ликвидацией юридического лица»: «Обязательство прекращается ликвидацией юридического лица (должника или кредитора), кроме случаев, когда законом или иными правовыми актами исполнение обязательства ликвидированного юридического лица возлагается на другое лицо (по требованиям о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью, и др.)», а эту последнюю — с нормами п. 5.1 и 5.2 его ст. 64 (см.).

[1099] Сегодня этот вывод может быть сделан из ст. 450.1 и 453 ГК РФ (см.).