Сеансы телеманипуляции. 
Телевизионная журналистика. 
Телевидение в поисках телевидения

Но все же самой горькой утратой отечественного телевидения стало качество, которое Саппак полагал его главным достоинством — этическое начало. «„Абсолютный слух“ на правду — вот что от природы получило телевидение. Право же, оно родилось в рубашке»^[1], — писал он, уверенный в том, что домашний экран не приемлет фальши и живет по закону разоблачения лжи, поскольку неправда, показанная в эфире, становится самоочевидной. «Вот эта обнаженность неправды… ее самодемонстрация, достигающая порой силы и степени гротеска, становится как бы защитной, оградительной реакцией и для самого телевидения и для меня, зрителя. Экран, преувеличивая и демонстрируя фальшь, как бы тем самым отмежевывается от нее»^[2].

О каком телевидении это сказано? Нынешний читатель воспринимает тогдашние мысли автора не иначе как с явной иронией. Не утопично ли само мнение о том, что «ни один вид зрелища, искусства, средства общения между людьми (назовите, как хотите) не живет в такой степени по законам нравственного кодекса, как телевидение»?

Именно в отсутствии каких бы то ни было нравственных норм и кодексов упрекают зрители нынешних тележурналистов.

Абсолютный слух на правду сменился абсолютным нежеланием с ней считаться.

Мне приходилось уже писать о последствиях. Криминализация эфира. Героизация насилия. Апофеоз мистицизма. Преображение «окна в мир» в огромную замочную скважину. Стирание грани между тем, где кончается документалистика и начинается вторжение в частную жизнь. Превращение телевидения в создателя национальных кумиров. Соблазны экранной славой и неслыханной популярностью пробуждают тщеславие и становятся неодолимыми. Экранные образы знаменитостей (в том числе и самих ведущих) выступают сегодня предметом эксплуатации как массмедиа, так и самих носителей имиджа.

Но принадлежит ли экранный персонаж самому себе? Есть ли у журналиста совесть? Должна ли быть репутация у телеканала? Подобные вопросы сегодня — пустая риторика.

«Дезинформация — это искусство», «Сеансы телеманипуляции», «В бой идут одни киллеры» — заголовки многочисленных публикаций в дни парламентских выборов. Ни в одной стране, кроме нашей, телевизионные каналы не вступали в столь неистовые сражения со своими коллегами. Информационные войны на выборах своим появлением обязаны не избытку информации, а как раз недостатку культуры. Эфирные баталии воспитали новые типы ведущих — шантажистов и «психованных бультерьеров» — от Невзорова до Доренко.

Вместо стремления «разгадать каждого человека, который попал в орбиту внимания передающих камер, в каждом увидеть личность, увидеть событие^1,1, к чему призывал Саппак, режиссеры навязывают ведущим имиджи крутых злодеев, распорядителей телеигр, не знающих милосердия, и искусителей, которым чувство стыда неведомо от рождения. Возникает подозрение, что кому-то из них оно и на самом деле неведомо. И очень скоро подозрение переходит в уверенность.

«Нет ничего органичнее и увлекательнее для телевидения, чем импровизация — в любых ее формах»^[3][4], — считал Саппак, но нет ничего невыносимее, подчеркивал он же, импровизации мертвой. Импровизации как «формы подачи». В наши дни за импровизации и экспромты выдаются, как правило, неуклюжие (а порой и довольно искусные) инсценировки.

Герои в масках появились одновременно в программах Валерия Комиссарова «Моя семья» и Владимира Познера «Человек в маске» (1996). Но если Познер своего собеседника впервые видел лишь в момент передачи, то Комиссаров на роль гостей то и дело приглашал самодеятельных актеров (а впоследствии и актеров-студентов), охотно выполняющих заранее предписанные им роли. Их «откровения» и есть та самая «форма подачи». Этот же принцип лежал в основе и других комиссаровских передач, где он выступал продюсером.

Погоня за рейтингом открыла широчайшие перспективы имиджмейкерам-режиссерам. Думать о социальных последствиях таких передач ее создателям не приходит в голову.

• [1] Саппак В. Телевидение и мы. М., 1963. С. 98.
• [2] Там же. С. 126.
• [3] Там же. С. 174.
• [4] Там же. С. 59.