Незавершенность трансформации российского общества и социокультурная дисфункциональность модернизации

Имеются три группы факторов, обусловливающих названные качества модернизации: структурно-социетальные, материальные и ценностнокультурные. Все они активно обсуждаются российском дискурсе.

Основным структурно-социетальным фактором является незавершенность трансформации российского общества — перехода от прежнего традиционализма к современному, буржуазному либерализму и далее — к многоукладному, реально гуманистическому типу общества. В целом российское общество завершило первый, деструктивный этап трансформации: преодолены основные характеристики прежнего, советского общества — осуществлена приватизация большей части государственной собственности; разрушены институты центрально-планируемой экономики, ликвидирована монополия КПСС в идейно-политической жизни и управлении страной. Однако это еще не говорит о том, что завершен процесс трансформации: необходимо не только разрушение прежнего, но и созидание нового общества, способного удовлетворить потребности населении и успешно ответить на вызовы глобального развития, с которыми сталкивается Россия.

На незавершенность социетальной трансформации России обращают внимание многие исследователи. Так, на пленарном заседании Всероссийского социологического конгресса (2008) ведущие российские социологи — Т. И. Заславская и В. А. Ядов — обосновали три факта, свидетельствующие о незавершенности трансформации:

«Во-первых, главная стратегическая цель реформ — обеспечение социально-экономической конкурентоспособности России с передовыми странами Запада — не достигнута. В стране пока еще далеко не сложились ни эффективная система современных общественных институтов, ни социально-групповая структура, обеспечивающая ее функционирование. Человеческий же потенциал российского общества по сравнению с дореформенным уровнем, скорее, снизился. Таким образом, объективная потребность в дальнейшем развитии трансформационных процессов сохраняется.

Во-вторых, результаты реформ и связанногос ними перераспределения общественного богатства оцениваются массовыми слоями общества как нелегитимные.

Наконец, в-третьих, прекращение целенаправленных реформ «сверху» само по себе не означает прекращения трансформационных процессов. Просто они принимают иную форму — например, распространения новых социальных практик «снизу»" (Заславская, Ядов).

Устарели ли за истекшие пять лет эти аргументы и опирающийся на них вывод о незавершенности трансформации? Скорее, напротив, подтвердилась их устойчивость, тем самым и опасность сохраняющейся ситуации для российского общества. Первое десятилетие XXI столетия прошло в России под знаком стабилизации результатов незавершенной трансформации 90-х гг. и одновременно — декларированного сверху, но фактически спонтанного начала модернизации как части позитивного цивилизационного процесса развития большинства стран мира. Предстоит выбрать вектор дальнейшей эволюции. Новый экономический кризис обострил эту задачу: она приобрела характер новой исторической развилки. Стагнация незавершенной трансформации или модернизация с позитивными человеческими измерениями?

Стагнация не только возможна, но и осуществляется с конца предыдущего десятилетия. Она закрепилась в условиях кризиса, имеет поддержку со стороны многих из тех, кто находится у власти или близок к ней. Одновременно растет недовольство тех, кто хочет и готов, но нс может осуществлять модернизацию.

Наиболее обсуждаются в российском дискурсе материальные, преимущественно экономические факторы стагнации. Академик А. Г. Аганбегян, основываясь на объемном докладе, который подготовили сотрудники РАНХ и ГС при Президенте России и НИУ ВШЭ и который был направлен Правительству РФ в августе 2011 г., заключил: «Самое плохое, что произошло у нас после кризиса, — это то, что Россия перешла на сниженную траекторию развития». Это стало возможным потому, что и после кризиса мы продолжили развитие по модели, основанной на «отсталой структуре промышленного производства с преобладанием топливно-энергетических, сырьевых, материалоемких отраслей, на неудовлетворительном инвестиционном климате, что приводит к оттоку капитала, при непрерывно растущих иностранных заимствованиях и плохо используемых внутренних средствах… Огосударствление рыночной экономики, засилье олигархических структур, отсталые институты развития, отсутствие назревших социально-экономических реформ — все это тормозит движение вперед» (Аганбегян).

И еще одно авторитетное заключение — академика Е. М. Примакова в его подытоживающей книге: «Вопрос вопросов российской экономики — активизация инвестиционной деятельности по всем линиям — государственной, частнопредпринимательской, привлечению иностранных инвесторов» {Примаков).

Третья группа факторов имеет духовно-ценностное содержание, закрепляемое институционально', отсутствуют базовые социокультурные условия модернизации. Такими условиями являются: повседневное и повсеместное следование гуманистическим ценностям и нормам правового социального государства, закрепленным в Основном законе (Конституции России), уменьшение разрывов между условиями жизни различных слоев населения внутри регионов, а также между регионами, подчас соседними, снижение кратного отставания условий жизни россиян от развитых стран Европы. Уточним: эти характеристики жизни общества на деле становятся базовыми социокультурными условиями его модернизации лишь по мере того, как они закрепляются, практически обеспечиваются институтами образования, науки, правопорядка, социальной политики, в целом социальной структурой общества. Это и означает осуществление социокультурной модернизации. Ее отсутствие или недостаточность в условиях нерегулируемого, спонтанного перехода к вторичной стадии модернизации приводит к социокультурной дисфункциональное™ процесса.

Спонтанное продолжение модернизации происходит весьма заторможено. Перспективы вхождения России в число модернизационно развитых стран сохраняются, но остаются сложными, чреваты опасными рисками. Необходимо не тотальное, но частичное регулирование процессов модернизации, координация взаимодействия двух ее стадий. Дело не только в величинах индексов, а прежде всего — в повышении уровня и качества жизни населения.

Как показывают социокультурные портреты регионов, во многих из них заметна социокультурная дисфункциональность процессов модернизации, ее превращение в нсевдомодернизацию. Импорт технических достижений развитых стран (например, мобильных телефонов, персональных компьютеров) может создавать иллюзию возникновения вторичной модернизации. Но это иллюзия на почве роста в рамках первичной модернизации — роста без развития во вторичную ее стадию.

Разная социокультурная эффективность модернизации наблюдается и в западных странах. Согласно анализу данных Европейского социального исследования (2006), модернизационно развитые Германия, Англия, Франция имели средние значения социокультурных параметров 3,8 (по 5-балльной шкале), а Бельгия, Австрия, Нидерланды, Финляндия, Швеция, Дания, Швейцария — 4,4 балл. Но кратно отличались от этого контекста Россия, Болгария и Украина (Беларусь не участвовала в исследовании) — соответствующие значения этих стран составляли всего 1,6 балла {Лапин).

В России статистически фиксируемый рост социоэкономической модернизации дисфункционален в ее человеческих измерениях. Основная дисфункция — в том, что неоэтатистский социум не востребует культурный потенциал населения в качестве культурного капитала, дающего практические результаты — профессиональную деятельность его обладателей, их доходы и успехи всей страны. Такая невостребованное™ человеческого капитала превращается в причину стагнации модернизации. Выделим две сферы невостребованное™: массово-культурную и инновационно-стратегическую.

Массово-культурную сферу составляет углубляющееся несоответствие между, с одной стороны, растущими потребностями молодежи и активных работников зрелого возраста в высоком образовании, и с другой — якобы удовлетворением этой потребности через массовизацию платного образования, но при снижении его качества и несоответствии дефициту высокотехнологичных рабочих мест. Численность нового поколения, которое включено в процесс профессиональной подготовки, составляет примерно 8,9 млн человек; его часть ежегодно сменяет выбывающую часть экономически активного населения (65 млн чел.; на полную их ротацию требуется не менее 28 лет), среди них 72% — работники средней и низкой квалификации, но перспектива заменять работников такой квалификации малопривлекательна для молодежи (Шереги).

Однако образование остается важнейшим ресурсом адаптации и мобильности людей. Стремление приобрести этот ресурс обусловило при переходе к рыночной экономике быстрый рост спроса на профессиональное образование, значительно превышающий потребности стагнирующей российской экономики в квалифицированной рабочей силе. Около 60% работников выполняют работу, которая не требует высокой квалификации, а почти четверть опрошенных уверены, что их работа вообще не требует профессионального образования; 44,8% занятых работают совсем по другой специальности, каждый пятый выпускник вуза и каждый третий выпускник среднего специального учебного заведения никогда не работали по приобретенной специальности {Козырева). Эго связано с тем, что профессиональное образование ориентировано на удовлетворение социальной потребности в образовании (подготовке лучше оплачиваемых финансистов, юристов, управленцев), но не потребностей нынешнего рынка труда в квалифицированных инженерах, техниках и рабочих. К тому же, произошло снижение качества образования, породившее дефицит действительно высококвалифицированных специалистов. В условиях кризиса и санкций выявлено снижение уверенности в возможности трудоустройства в случае увольнения.

Другую, инновационно-стратегическую сферу невостребованности культурного потенциала населения, от состояния которой зависят перспективы России, образует наличие большого числа изобретений, инновационных разработок (включая патенты), которые не реализуются в российской экономике из-за отсутствия спроса со стороны отечественного бизнеса, но многие находят спрос за рубежом. Специальное исследование показало, что квартет наукосферы (НИИ + вузы + предприятия + финансовые институты) в условиях существующего социума «постоянно дает сбой, который проявляется в противоречии между регулярными напоминаниями „сверху“ о необходимости строить в стране инновационную экономику и отсутствием существенных результатов такого строительства» (Латова, Латов). Авторы этого исследования фиксировали краеугольную проблему отечественной инноватики словами одного из респондентов: «Проблема для нас одна, но глобальная — отсутствие спроса на инновационную продукцию. Не получается сформировать систему получения заказа на инновации». То же можно сказать и о малых инновационных предприятиях университетов. Добавим, что возникшие в России фрагментированные инновационные структуры так и не сложились в национальную инновационную систему, суть которой составляет венчурное предпринимательство, а первичной организационной структурой служит тандем: венчурный фонд — малая фирма.

Имеются и другие сферы, в которых проявляется невостребованность культурного потенциала населения российским бизнесом, социумом в целом. Это и безвозмездная утечка научно-инновационных мозгов в развитые страны, и другие способы платы за неурядицы в мозгах «эффективных менеджеров» и чиновников. В целом это — результаты деиндустриализации экономики и несбалансированности, фрагментации спонтанной ее модернизации. Рассогласованы первичная и вторичная модернизации; дисфункциональны их человеческие измерения. Сохраняются контрасты материального положения различных категорий населения, его незащищенность от преступности и других социальных опасностей.

Такую дисфункциональность можно квалифицировать как социокультурную квазимодернизацию, которая препятствует реализации значительного человеческого потенциала (ЧП) россиян: по данным Программы для ООН, в 2015 г. Россия вместе с Белоруссией возглавила список стран с высоким уровнем ЧП (индекс составил 0,797), вплотную приблизившись к странам с очень высоким уровнем ЧП (их индексы начинаются с 0,800) (Доклад). В России повсеместно сохраняются очень низкие показатели инноваций в знаниях и качества экономики — ее прозрачности, конкурентоспособности, социальной ответственности. Наряду с этим сжимается пространство общественно-политических свобод и прав граждан. Вследствие этого:

• — сохраняется взаимное недоверие между широкими слоями населения и органами исполнительной власти, особенно правоохранительными;
• — обостряются социальные, политические, этноконфессиональные напряжения, порой перерастающие в конфликты.

Преодоление такого состояния должно означать действительное завершение первичной стадии модернизации, наличие условий для системного перехода к вторичной ее стадии как новой (отнюдь не последней) исторической стадии процесса модернизации, обладающей особыми качествами. Требуется эндогенное восприятие информационной стадии модернизации — системное преобразование структуры и способов функционирования индустриального общества и его экономики в экономику и общество знаний, качественное повышение роли образования, науки, инноваций, сферы услуг и т. п.

Все это свидетельствует об острой необходимости модернизации России — страны, общества и цивилизации. Но как сделать более эффективным ее осуществление?