Христианство о совести

Христианская этика уподобляет совесть окну, через которое проникает свет Божественного повеления. Апостол Павел рекомендует повиноваться властям нс только из страха наказания, но «и ради совести» (Рим. 13:5); говорит он и о том, что совесть способна подниматься по ступеням вверх. Иоанн Златоуст называет совесть неподкупным судьей и достаточным путеводителем для достижения добродетели; одним из первых этот богослов вводит понятие свободы совести.

Схоласты, обсуждая разные частные проявления совести, выявили в ее составе два постоянных компонента: 1) врожденную, незыблемую и безошибочную основу (синдерезис); 2) условное, нередко ошибочное и изменчивое начало (conscientia). Перенесение акцента либо на синдерезис, либо на conscientia результировалось в форме дилеммы интуитивизма и эволюционизма в этике.

Мартин Лютер внедрял протестантскую идею о том, что глас Божий проникает в сознание каждого верующего и руководит через совесть человеком независимо от церкви и священнослужителей.

Феофан Затворник подробно описал христианские представления о совести^[1]. По его словам, грех окутывает человека слепотою, нечувствием, беспечностию, а страх Божий просвещает совесть. В момент воздействия благодати человек хорошо видит все безобразие свое внутри и не только видит, но и чувствует. Вместе с тем сознает опасность своего положения, начинает робеть за себя и заботиться о своей участи. Его грызет совесть, он видит только одного Бога оскорбленного и свои вечные отношения расстроенными. Начни с обличения себя и увидишь, что всякий грех делан самоохотно, с сознанием его грешности. И совесть заставит тебя беспрекословно сознаться в виновности. Предел, до которого должно доводить дело самообличения, есть чувство безответной виновности — состояние, в котором скажется: «Ничего не имею в оправдание — виноват». Всякий грех, тяготящий совесть, надо спешить очистить покаянием. Хорошо и дня одного не держать его на душе.

В работе «Путь духовного обновления» (гл. 4) И. А. Ильин углубляет православные представления о совести. Он предполагает, что показание совести в глубине своей соответствует некоторой Божественной разумности, вложенной в мир людей, вещей и их отношений. Но дается и испытывается это таинственно-разумное содержание не в форме человеческого интеллекта, а в порядке иррационального сосредоточения души.

Опыт совести подобен опыту молитвы и опыту художественному, а не опыту научного анализа, синтеза и доказательства. Человек, вопрошающий свою совесть, обращается к ней не в качестве исследователя, а в качестве деятеля. Иначе он не живет совестью, а как бы подсматривает за нею. Верное и целостное переживание совестного акта становится в жизни человека неким переломным пунктом, когда человек созревает к внутренней свободе.

Совестный акт, по мнению Ильина, есть акт эмоционально-волевой; он воздвигается бессловесно, из священной глубины человеческого сердца. От совести не следует ожидать ни слов, ни суждений, ни изречений, ни формул. Когда высший закон совпадает с желанием человеческого сердца, тогда долг исчезает в свободном и добром хотении совести. Совестный акт есть состояние вдохновенное и целостное. Он не может состояться во всей его полноте при расщеплении души или при каких-нибудь оговорках.

Вопрошающий свою совесть должен сам предстать перед ней во всей своей цельности; он должен спрашивать не про другого и не для другого, а про себя и для себя. Вопрос, обращаемый к совести, должен звучать приблизительно так: «Что мне сделать, чтобы совершить нравственно лучшее?».

Русский философ полагает, что совесть есть начало не механическое, а органическое, не уравнивающее, а распределяющее. Если бы все люди стали жить по совести, то они совсем не начали бы делать «одно и то же». Совесть указывает на единый, нравственно лучший исход из данного жизненного положения. И человек переживает поступок, рекомендуемый ему совестью, как нечто абсолютно необходимое и единственно возможное. Совесть не дает человеку никаких обобщений; эти обобщения человек придумывает сам.

Вот почему гораздо лучше и продуктивнее обращаться к совести много раз для получения единичных указаний в отдельных случаях жизни, чем требовать от нее общих правил и рецептов. Фихте, выдвинувший «метафизику совести», остался для большинства его современников и читателей непонятым потому, что интерес построения единой и логически непререкаемой философской системы возобладал у него над потребностью в искренней простоте и ясной глубине.

По Ильину, совесть есть основной акт внутреннего самоосвобождения и источник чувства справедливости и долга. Поэтому там, где этот акт исчезает из жизни, теряют свой смысл внешняя свобода, справедливость и долг. Если бы однажды злому духу в ночи удалось погасить в душах спящих людей все лучи совести, хотя бы на сравнительно короткое время, то на земле воцарился бы такой ад, о котором самые злые сновидения не могли бы дать нам верного представления.

Совесть указывает нам на нравственно-совершенное, которое вовсе не является ни самым приятным, ни самым полезным, ни самым целесообразным. Человек, верно переживший совестный акт, завоевывает себе доступ в сферу, где долг не тягостен, где дисциплина слагается сама собою, где инстинкт примиряется с духом.

Человек, которому не удается поднять себя до совести, начинает опускать ее до себя, толковать ее как якобы «готовую на уступки». И тогда совесть в ее чудесном полногласии и всесилии умолкает в его душе, незаметно превращается в какое-то личное консультационное бюро, дающее полезные и успокоительные советы. Переживание совести у людей бывает подвержено двум основным искажениям — вытеснению совестного акта, доходящему до полного ожесточения души; снижению совестного акта в процессе приспособляющихся компромиссов при помощи произвольного изложения и перетолковывания его содержаний.

Ильин сетует на то, что современный человек научился «относиться критически» к священной, иррациональной глубине совести, ограждать себя от ее голоса и иронически подсмеиваться над совестными людьми. Среди современной интеллигенции царит не высказываемое, а молчаливо подразумевающееся и все более укореняющееся воззрение, будто «умному» человеку, собственно говоря, решительно нечего делать с совестью; у него много других дел поважнее.

Однако совесть нужна каждому человеку, и не только в поворотные моменты его жизни, но и ежедневно. И то, что совсем не тронуто ее лучом, оказывается в высшей степени подверженным распаду как в личной, так и в общественной жизни, поскольку все начинает делаться недобросовестно.

Подводя итог своим рассуждениям, И. А. Ильин заключает, что без совести невозможны ни культура, ни жизнь на Земле.

• [1] См.: Феофан Затворник. О совести // Русский инок. 2008. Ноябрь.