Виды гуманизма. 
Философская антропология

Мыслим ли гуманизм без автономного, суверенного человека? Вопрос, казалось бы, выглядит абсурдным. Как может проявиться любовь к человеку в доличностных структурах? В древнейших известных нам мифологиях человек неотторжим от Вселенной, он еще не воспринимает себя как нечто самостоятельное. Эллины, как и азиатские арийцы, обоготворяют великие явления природы, которые оказывают благодетельное или разрушительное влияние на человеческую жизнь.

В восточных деспотиях индивид, естественно, не рассматривается как ценность. Напротив, всякая уникальность, нестертость человека оценивается как зло, как помеха. Она противостоит общему настрою восточной культуры, призванной обнаружить безличные абсолюты, идет ли речь о некоем верховном начале бытия, пантеистически осмысленной природе или о конфуцианском понимании общества как иерархии индивидов. Человек — это лишь материал, который содействует приобщению к высшим, внеличностным ценностям.

Но может быть, именно эти внеличностные ценности и могут служить истинным содержанием гуманизма? Такая парадоксальная мысль все чаще рождается в современном философском сознании. Можно было бы, по всей видимости, сразу отвести эту идею как несовместимую с представлением о суверенности человека, развитии его собственной природы и субъективности.

Однако антиперсоналистская установка в европейской культуре возрождается постоянно. Прослеживая ее вехи, важно, по-видимому, уяснить, что такое воскрешение языческих сюжетов не случайно.

Антиперсоналистское умонастроение сегодня сопряжено с интересом к древнейшим пластам человеческой истории, к дохристианским основам человеческого бытия. Неоднократно в европейской культуре — от Античности до наших дней — рождается обостренная тяга к язычеству с его культом рода, деспотической опекой. Вытесненное христианством язычество постоянно напоминает о себе. Мы вряд ли отдаем себе отчет в том, какую огромную роль играет в наши дни эта древнейшая форма мировосприятия. В истории философии были примеры «заражения» массовой психологии языческими умонастроениями.

Пока человек оставался в лоне язычества, гуманизм, по первому впечатлению, вряд ли был возможен. Однако «новые правые» во Франции, группа философов, которая выступает с критикой христианства, утверждает, что именно язычество явилось первой формой гуманизма, поскольку как раз внутри племени, рода и другого сообщества можно обеспечить нормальные условия для поддержки и развития человека.

В европейской культуре, по мнению немецкого писателя Томаса Манна, можно зафиксировать два элемента — Античность и христианство. Но ведь Античность — это еще язычество. «А у восточных славян „очеловечивание“ таких сил, — отмечает российский ученый Г. К. Вагнер, — и вовсе находилось на зачаточном уровне. Описывая, например, Перуна, летописец сумел отметить только его золотой ус, а что представляло собой тело или хотя бы голова — осталось неизвестно. О внешности Стрибога, Хорса, Даждьбога мы и вовсе ничего не знаем»^[1].

Итак, чтобы подойти к тайне человека, дающей ростки гуманизма, надо прежде всего исторически отделить индивида от космоса, от всеобщей субстанции. Древние греки сделали только шаг на этом пути. Но шаг весьма значительный. «Вместе с тем они не перешли к тому субъективному углублению, в котором единичный субъект отделяется от целого и всеобщего…

В греческой нравственной жизни индивид был самостоятелен и внутренне свободен, но не отрывался от всеобщих интересов действительного государства и позитивной имманентности духовной свободы во временном существовании"¹.

В античной философии человек воспринимался не как безоговорочная ценность космического миропорядка, а как один из первоэлементов, связанный с ним и подчиненный ему. Пожалуй, колыбелью гуманизма можно считать эллинство и, в частности, ионийское племя эллинов с его открытостью ко всему, «что в человеке человечно», с его восприимчивостью к чужеземным влияниям, с его демократическим строем. Метрополией гуманизма можно считать афинское народоправство, где гуманистическую окраску принимают и вероучение о богах, и героический миф, в котором древнегреческий драматург Эсхил (ок. 525—456 до н. э.) изображает Прометея «мучеником человеколюбия», где общеэллинский культ красоты оправдывается философской мыслью, где ваяется идеал высокого изящества внутренне и внешне прекрасного человека, где, наконец, знаменательно — человек провозглашается «мерою всех вещей».

Оценивая эти феномены, русский философ Вяч. Иванов дает развернутое определение гуманизма: «Под гуманизмом я разумею этико-эстетическую норму, определяющую отношение человека ко всему, что отмечено или служит внутренним признаком естественной принадлежности к человеческому роду; причем в основу этого отношения полагается, столь же независимо от каких-либо религиозных и метафизических предпосылок, сколь и от конкретно-социальных условий, построяемое и, следовательно, отвлеченное понятие о природном достоинстве человека как такового, — признакам человечности приписывается положительная ценность и мерилом приближения к совершенству человеческой личности признается гармоническое развитие и равновесие этих, в положительном смысле определяющих природу человеческую свойств и способностей»^[2][3].

Александрийский космополитизм и универсализм дают новую пищу этому умонастроению. Греческая образованность на почве Рима — особенно в лице такого истолкователя и распространителя эллинских идей, как Цицерон, — на все века ставит Античность в стан гуманизма. Римский философ Цицерон (106— 43 до н. э.) говорил, связывая это со словом «гуманизм», о высшем культурном и нравственном развитии человеческих задатков. Гуманисты целого ряда последовательных «возрождений» классической древности в Средние века и в Новое время развивали именно эти идеи.

Как же родилась первая формула «человеческого»? Афоризм «Человек есть мера всех вещей» связывают с именем древнегреческого мыслителя Протагора из Абдер (ок. 480— ок. 410 до н. э.). Вчитайтесь в эту чеканную максиму. И сегодня она кажется предельно ясной и неукоснительной. Однако нелегко назвать другую формулу, которая вызвала бы столько разночтений, полемики. Разные мыслители обнаруживали в ней совсем иной смысл, нежели их современники и предшественники.

Протагорово изречение представляет собой первый манифест гуманизма. Конечно, античное человеколюбие не было ни последовательным, ни полным. Ведь это была эпоха рабовладения. Раб не считался человеком. Но именно в Античности началось становление человеческой личности и образовалась исторически первая форма демократии.

Суждение Протагора приводится и осмысливается Платоном в «Кратиле», «Теэтете», «Законах», Аристотелем в «Метафизике». Оно сразу становится объектом дискуссий и размежеваний. Какой человек, кто конкретно может быть мерой вещей? Что значит мера? Почему вещи оцениваются по меркам человека? Эти вопросы, родившись в Античности, в преобразованной форме возникают и сегодня.

В русле гуманистической традиции Протагор был одним из первых, кто выделил человека, задумался над его оценкой, сравнил его с другими существами, окружающим миром. Протагор начинает познание самого себя с тезиса об уникальности человека в качестве всего сущего. Человечность была впервые отчетливо сформулирована как понятие и представлена целью в эпоху Римской республики. «Человечный человек» противопоставляет себя «варварскому человеку». Человечный человек — это римлянин, совершенствующий и облагораживающий римскую добродетель путем усвоения перенятой от греков «пайдейи». Греки — это греки позднего эллинизма, чья образованность складывалась в философских школах. «Пайдейя» — это определенный круг знаний и наставлений в добрых искусствах.

Христианство — это следующий виток гуманистического сознания. В христианстве личность несет на себе иное предназначение абсолютной личности Творца. Она обретает некую самоценность, независимую от космологических сюжетов. Вместе с тем рождается идеальное представление о человеке как существе, воплотившем в себе телесно-чувственную субстанцию, одушевленную разумом, духовностью.

«Христианство освободило человека от власти космической бесконечности, — писал Н. А. Бердяев, — в которую он был погружен в древнем мире, от власти духов и демонов природы, оно поставило его на ноги, укрепило его, поставило его в зависимость от Бога, а не от природы. Но на вершинах науки, которые только и стали достижимы при независимости человека от природы, на вершинах цивилизации и техники человек сам открывает тайны космической жизни, раньше от него скрытые, и обнаруживает действие космических энергий, раньше как бы дремавшие в глубинах природной жизни»¹.

Христианство впервые освятило и обожествило личность, принесло в мир откровение лица. Однако христианство «пессимистически взглянуло на человеческую данность и еще углубило, осложнило, отодвинуло в беспредельную даль человеческое задание, чаемый образ преображенного человека»^[4][5].

• [1] О духовности русской культуры. Интервью с Г. К. Вагнером // Сов.культура. 1989. 4 февр.
• [2] Гегель Г. В. Ф. Эстетика. В 4 т. Т. 2. М., 1969. С. 148—149.
• [3] Иванов Вяч. Родное и вселенское. М, 1994. С. 106.
• [4] Бердяев Н. А. Человек и машина // Вопросы философии. 1989. № 2.С. 159.
• [5] Иванов Ияч. Указ. соч. С. 108.