Трудности становления отечественной культурологии

Изменения в общественном сознании, вызванные процессами трансформации нашего общества, дали толчок развитию исследований в области теоретических проблем культуры и способствовали сознанию, что возрождение культуры не может быть начато без восстановления утраченных связей с мировой и отечественной культурными традициями. С первых лет советской власти в обществоведении укоренилась традиция абсолютизации классового, партийного подхода к рассматриваемым явлениям, когда общенаучные проблемы становились полигоном идеологической борьбы. Вопросы, связанные с пониманием сущности культуры и путей создания новой культуры, находились также в сфере острой идейной борьбы. Это приводило к тому, что позиция оппонентов чаще всего «разоблачалась» и «отбрасывалась».

Теоретическая мысль в области культуры стремилась обосновать возможность построения новой, качественно иной, социалистической или пролетарской культуры, в результате чего отбрасывались иные культурные формы, происходило отмежевание от культурологических учений, возникавших на базе культуры, принадлежащей эксплуататорским классам. Отечественная история знает примеры, когда пытались нарушить связь времён. Хрестоматийным в этом отношении примером может служить идейное наследие сторонников Пролеткульта. Так называлась массовая культурно-просветительская и литературно-художественная организация, расцвет деятельности которой приходился на начало 1920;х годов. Строители новой культуры исходили из представлений о замкнутости, изолированности типов культур, присущих различным общественным классам и, утверждая приоритет классовых ценностей пролетариата, выдвигали лозунг очищения его культуры от «наслоений прошлого».

Подобные призывы к ниспровержению старой культуры можно было встретить и в творчестве художни ков-модернистов, представлявших футуризм, зародившийся ещё в 1910 г. Художники и литераторы, примкнувшие к футуризму, в 1912 г. в сборнике «Пощёчина общественному вкусу» заявили, что новое искусство не нуждается в старых традициях. Исходя из этого они требовали сбросить с «парохода современности» Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, А. С. Пушкина и других великих российских писателей и поэтов прошлого. Впрочем, подобные призывы к разрушению звучали и раньше. В 1905 г. Валерий Брюсов восклицал:

Я вижу новый бой во имя новой воли!

Ломать я буду с вами! Строить — нет!

И этот призыв к разрушению подхватывала творческая интеллигенция, писатели, художники и поэты, примкнувшие к футуризму, воспринимая эту разрушительную стихию как очистительную борьбу нового мира со старым:

Мы во власти мятежного, страстного хмеля.

Пусть кричат нам: «Вы палачи красоты».

Во имя нашего завтра — сожжём Рафаэля, Разрушим музеи, растопчем искусства цветы.

(поэт В. Кириллов, 1918 г.)

А.А. Богданов (Малиновский) Под влиянием футуризма в литературу и поэзию вводилась новая лексика, «заумный», по словам поэта-футуриста, язык, не имеющий определённого содержания. Так. футуризм идейно готовил позицию сторонников Пролеткульта, которые, в свою очередь, подвергались его критике. Среди пролеткультовцев было немало искусствоведов, писателей, учёных.

Наиболее признанным идейным вдохновителем и организатором движения пролеткультовцев можно считать Александра Александровича Богданова (подлинная фамилия — Малиновский, 1873—1928). Имя этого крупного учёного-естествоиспытателя и экономиста, врача и философа, публициста и писателя-фантаста заслуживает особого внимания. Богдановым написано немало работ, он автор научно-фантастических утопических романов «Красная звезда» (1908 г.) и «Инженер Мэнни» (1912 г.). Интересующая нас концепция «чистой пролетарской культуры» была изложена им в таких произведениях, как «Культурные задачи нашего времени» (1911 г.), «Элементы пролетарской культуры в развитии рабочего класса» (1920 г.), «Наука об общественном сознании» (1923 г.) и, наконец, в сборнике «О пролетарской культуре. 1904—1924», который вышел в свет в 1925 г.

А.А. Богданов полагал, что пролетарская культура может быть создана искусственным путём в культурно-просветительских организациях. В целом его взгляды можно считать манифестом Пролеткульта. Богданов, ратуя за пролетарскую культуру, вместе с тем отошёл от «партийной ортодоксии» и был исключён из фракции большевиков в 1909 г. Позднее в ноябре 1917 г. в письме А. В. Луначарскому он писал, что большевизм «усвоил всю логику казармы, все её методы, всю её специфическую культуру и её идеологию». И далее он подчёркивал, что не может принимать этой логики: «Ваша безудержная демагогия — необходимое приспособление к задачам собирания солдатских масс; ваше культурное принижение — необходимый результат этого общения с солдатчиной при культурной слабости пролетариата».

В начале 1920;х годов в печати была развёрнута критика позиции А. А. Богданова, названной Н. И. Бухариным «политическим банкротством» в письме «К съезду Пролеткульта». Это письмо было опубликовано в газете «Правда» в конце ноября 1921 г. и явилось одним из звеньев в цепи преследования инакомыслия. Хотя идеология Пролеткульта официально была заклеймена в письме ЦК РКП (б), опубликованном ещё 1 декабря 1920 г., а теоретики этого течения неоднократно подвергались критике в работах вождя мирового пролетариата В. И. Ленина. Развивая идеи партийности искусства, он, в частности, писал, что в задачи социалистического государства входит «не ВЫДУМКА новой пролеткультуры, а развитие лучших образцов, традиций, результатов существующей культуры с точки зрения миросозерцания марксизма и условий жизни и борьбы пролетариата в эпоху его диктатуры». Через несколько лет этот, по сути, пролеткультовский нигилизм в отношении культуры был возрождён, и другой великий вождь, в течение долгих десятилетий осуществлявший настоящий геноцид в собственной стране, стремился лишить её народы самого ценного человеческого достоинства — памяти — основы развития культуры.

Если быть исторически точными, то этот процесс начался ещё раньше. Его зримым проявлением стали «философские пароходы», вывозившие из страны, строившей социализм, её духовное достояние, научную и творческую интеллигенцию. В 1922 г. среди вступивших на палубу парохода были учёные и философы с мировыми именами: Н. А. Бердяев, И. А. Ильин, религиозные мыслители и психологи Н. А. Лосский и С. Л. Франк, экономист, богослов и философ С. Н. Булгаков, философ и историк средневековья Л. П. Красавин, крупный социолог П. А. Сорокин, публицисты А. С. Изгоев, А. Б. Петрищев, Ф. А. Степун и др.

Трудно перечислить всех тех, кто вынужден был, часто не по своей воле, оставлять кафедры, редакции газет и журналов, институты и университеты. Большинство из них понимали, осознали непреходящее значение таких ценностей человеческого бытия, как свобода и духовность, и готовы были отстаивать свои взгляды. Некоторые из них оказались в изгнании за то, что в условиях диктатуры посмели создать Вольную философскую ассоциацию (сокращенно — ВОЛЬФИЛА, 1919 г.) или Вольную академию духовной культуры (Москва, 1919 г.). Творчество большинства российских интеллигентов, покинувших Советскую Россию, было пронизано осмыслением кризиса культуры и поиском путей её возрождения. Проблемы духовной культуры — вот что волновало этих людей и уже там, в эмиграции, они опубликовали немало работ, в том числе и сборники, такие, как «София. Проблемы духовной культуры и религии и философии» (Берлин, 1923 г.), «Православие и культура» (Берлин, 1923 г.), в которых предсказывали уничтожение культуры в России в результате распространения материализма и атеизма. Конечно, можно не соглашаться с их мнением, не понимать их концепции «православной культуры», но отрицать того вклада, который они внесли в мировую и отечественную культуру, в разработку теоретических проблем культуры, нельзя. Как ни тяжела была судьба людей, лишённых Родины, ещё более трагично складывались судьбы оставшихся здесь ученых, философов, писателей, художников и поэтов. Трудно забыть имена поэтов, погибших в 1920—1930 годы: Николая Гумилева, Осипа Мандельштама, Николая Клюева, Сергея Клычкова, Павла Васильева и многих других.

Важно подчеркнуть, что мы сейчас не только вспоминаем наших выдающихся соотечественников, но и возвращаем, а порой и обретаем заново, их наследие. В своё время Михаил Булгаков пророчески произнес: «Рукописи не горят!» Хотя именно такая судьба предназначалась книгам опальных писателей и мыслителей. Их книги запрещались и изымались из библиотек. Так, одна из первых «чисток» была проведена по рекомендации комиссии по пересмотру литературы, которая включила в список запрещённых книг античного философа Платона, немецкого учёного-естествоиспытателя и философа И. Канта, ряд сочинений Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского и другие книги по мировой и отечественной культуре, большинство из которых, несмотря на то, что Н. К. Крупская аннулировала этот список, всё-таки было изъято и уничтожено. Потом были ещё другие списки и другие «чистки». Библиотеки лишились творчества С. Т. Аксакова, Ф. И. Тютчева, А. А. Фета, Д. С. Мережковского, С. М. Соловьева, Н. М. Карамзина, В. О. Ключевского и многих других, не говоря уже о богословской и религиозно-нравственной литературе. И сейчас, вновь обретая это бесценное культурное наследие, мы тем самым преодолеваем одну из больших трудностей на пути познания собственной истории и собственной культуры, открываем возможности для их осмысления. Как сказал однажды академик Д. С. Лихачев: «Искусство существует для тех, кто знает искусство, культура существует для тех, кто обладает собственным культурным „тезаурусом“ — запасом знаний по истории культуры».

Таким образом, трудности становления отечественной культурологии были связаны с объективными процессами, происходившими в российском обществе с первых лет советской власти. Однобокое развитие исследований в области культуры обусловлено, во-первых, тем, что осмысление феномена культуры российской интеллигенции в начале XX в., вызванное кризисными явлениями в обществе и культуре, привело к пониманию взаимосвязи между культурой и духовностью, религиозностью. Следовательно, это послужило тому, что под знаменами спасения духовной культуры объединились те, кто видел в новом социально-политическом строе — «царство грядущего Хама». Вот почему сторонники марксистского истолкования всех общественных явлений, в том числе и культуры, отбрасывая эти позиции как идейно чуждые, отбросили и культурологические построения их авторов.

Во-вторых, поставив задачи осуществления в России культурной революции и строительства социалистической культуры, они ориентировались главным образом на достижения культуры угнетенных, эксплуатируемых слоев населения, искусственно разрывая целостный, единый процесс развития мировой культуры. Спешка и волюнтаристические перегибы в культурном строительстве, наряду с разрывом культурных традиций, также вредно сказывались на состоянии теоретических разработок в этой области.

В-третьих, были нарушены связи с зарубежной немарксистской культурологией, которая на протяжении XX столетия провела интересные изыскания и сделала немало ценных открытий.

Преодолению этих трудностей в настоящее время способствовали процессы, происходившие в советском обществе в середине 1980;х годов, когда стало возможным не только появление различных культурологических учений, но и развитие культурологии как целого направления в общественной мысли не изолированно, а во взаимосвязи и взаимодействии с другими научными, философскими и религиозными течениями и школами, существующими у нас и во всем мире. Симптоматичным в этом отношении явилось участие советских учёных и философов в работе XVII Всемирного философского конгресса, который проводился в Монреале (Канада) в 1983 г. Международная федерация философских обществ выбрала для этого Конгресса такую актуальную тему, как «Философия и культура», отразив тем самым глубокую озабоченность учёных всего мира сохранением культурного наследия и развитием гуманистических традиций земной цивилизации.