Сословно-представительная монархия. 
Средневековье. 
Новое и новейшее время

Средневековое государство (societas Christiana) состояло из ряда сословных групп; важно подчеркнуть при этом, что все они имели территориальную основу собственного существования. Сеньор — манор и лены своих вассалов, города — территорию своих коммун. Государство как единство этих территориальных единиц должно было быть нечто большим, нежели простая сумма, оно должно было быть univcrsitas, т.с. уникальной формой, включающей в себя свои части. Соединение этих частей в одно должно было иметь форму подобия. Подобное отражает подобное. Так рождается идея представительства. Если часть отражает целое, значит, один может быть представителем многих. Стоит напомнить, что некоторые формы представительства, доставшиеся Европе от эпохи «Мартовских полей», не умирали никогда, сохранившись, например, в съездах аристократии. Во Франции с IX по XIII в. формально вообще существовала избирательная монархия.

Следовательно, делали вывод глоссаторы (первая по времени школа рецепции римского права), корпорация есть особая форма состояния общества. Этот тезис обосновывался несколько тавтологичным определением корпорации, выработанным Аккурцием: Universitas nil aliud est nisi hominess qui ibi sunt («корпорация есть не что иное, как люди, в ней состоящие»). Люди имеют интерес, следовательно, корпорация имеет интерес или собственную цель: utilitas regni. Концепция блага государства имеет чрезвычайную форму выражения: necessitas regni. Основа этой цели заключена в концепции естественного права, выработанной Аквинатом иод влиянием Аристотеля. Выражением общего интереса, его главным и деятельным исполнителем является глава корпорации. Напомним, «корпорация — это тело». Это позволяет видеть в факте существования монарха разумную основу, в нем самом — разумную сущность («Principes est creatura rationalibilis», — говорит Бальдус). Воплощенная (персонифицированная) разумность преследует общее благо. Общее благо достигается властью. Носители власти — все члены корпорации — представители ее членов. Напомним, на известный вопрос французского короля Генриха IV, кто имеет власть в государстве, Аццо ответил — все должностные лица, включая короля. Но структура этой власти не однородна, как не однородна структура корпорации. Власть имеет две формы: potestas absoluta и potestas ordinata. Носителем абсолютной ее формы (до абсолютизма было еще далеко) является король, обладающий ввиду этого особым dignitas, отличным от его физического тела. Так рождается знаменитая теория «двух тел короля», сделавшая возможным понимание государства как абстрактной реальности, универсальной по форме и тотальной по существу.

Это самое dignitas короля непрерывно во времени, оно бессмертно, как бессмертно государство. Король в силу своего «достоинства» есть такая разумная личность (persona intellectualis), которая служит основной причиной творения социальной реальности (principaliter fundat actus). Король может приказывать вассалам своих вассалов не в силу банного права, а в силу собственной воли (pro ratione voluntas). Творя новую действительность, он становится истинным законодателем: «Природа ежедневно творит много новых вещей, — писал один канонист XII в., — а для новых обстоятельств требуются новые законы». Напомним, раннее Средневековье (варварский мир) не знало такой прерогативы власти. Король только закреплял cum consensus populi то, что сложилось в обществе в качестве обычая. Поэтому не случайно первый Капетинг на троне Франции, который не был избран, а собственной властью закрепил за собой корону — Филипп Август (1180−1223) — отказался коммендироваться епископу Амьенскому, чтобы получить от него в качестве лена одноименное графство. Король при этом заявил: «Я не могу, я никому не хочу давать присяги».

Именно королевская власть становится инициатором созыва сословных представительств в Европе. Именно форма сословно-представительной монархии стала первым и важным шагом на пути перерождения бесгосударственного состояния эпохи феодализма в огосударствленное общество, форма которого стала предпосылкой создания современного Левиафана. Тем не менее, слабость сословной монархии была обусловлена прежде всего неполнотой принципа представительства сословий, заседавших в кортесах, генеральных штатах, ландтагах и тому подобных учреждениях, поскольку они, эти учреждения, представляли не сословия целиком, а только их верхушку. Другой причиной, правда, чисто формальной было то, что на континенте представительные учреждения не смогли добиться закрепления в законе или осуществления на практике принципа регулярности их созыва, как это было сделано, например, в Англии: cm. 14 Magna Charta Libertatum.

** *.

Поэтому национального государства, к которому мы сейчас привыкли, в Европе до конца XV столетия еще не существовало. Политическая карта континента продолжала представлять собой чересполосицу сеньоральных владений, в каждом из которых ее хозяин являлся наполовину подданным, наполовину государем. Важно подчеркнуть, здесь мы в который раз убеждаемся в правильности старой истины: le mort saisit le vif («мертвый хватает живого»). Однако новая сила, которую мы находим в лице городов, дает о себе знать все сильнее. Уже к концу XIII столетия, по словам известного нидерландского культуролога Й. Хёйзинги: «господствующими факторами в общественной жизни становятся торговое могущество бюргерства и покоящееся на нем денежное могущество государя» [Хёйзинга. 1995: 65]. К этому надо добавить военную силу горожан: рыцари уже не господа положения на поле боя.

Сословная монархия помимо противовеса постоянно фрондирующей аристократии обеспечивает себе в лице сословного представительства дотоле невиданную вещь — земское единство государства! Вместе с тем фундамент сословно-представительной монархии очень быстро дает трещину. Решающее влияние на этот процесс оказывают два фактора: 1) возрождение римской государственной идеологии в общем контексте эпохи Ренессанса (особенно в период треченто и чинквиченто в Италии и Высокого Возрождения к северу от Альп) и 2) безусловно, Реформация, которая потрясла мировоззрение европейцев. Отныне и вплоть до сего дня Европа делится на два совершенно в общем-то противоположных мира: католический юг и протестантский север. Эпоха религиозных войн, т. е.

по сути своей гражданских, выдвигает на первое место именно монарха и его власть. Сословия заняты теперь взаимным уничтожением, так что впоследствии, тем, кто выживет в этой бойне, не останется ничего другого, кроме как следовать новому принципу государственного права той эпохи: cujus regio ejus religio — «кого власть, того и вера». Последнее, кстати, есть уже зрелая форма абсолютизма.

Другая составляющая абсолютизма, выработанная в период сословной монархии — античная идеология государства — дает о себе знать также очень рано. Историки давно обратили внимание на династию Гогенштауфенов (династию германских императоров), представителей которой по праву считают провозвестниками абсолютизма. Так, если первый из них, Барбаросса, высокомерно заявлял: «omnia impune facere, hoc est regem esse» — «делать безнаказанно все, что угодно — вот, что означает быть государем», то другой — Фридрих II (1212−1250) на практике воплощал этот лозунг. Именно этот император в 1231 г. в своей вотчине — Сицилии — устанавливает первую абсолютистскую монархию в Европе по типу римского домината, совершенно упразднив ленную систему. В его королевстве по сути мы встречаем те же самые черты абсолютизма, которые в скором времени можно будет встретить в Европе повсеместно: чиновную бюрократию и административную централизацию, а равно чрезмерную опеку высшей власти над народным благосостоянием. Последняя черта абсолютистского государства позволит именовать его в литературе «полицейским» (Polizeisstaat).

Это надо пояснить. Невиданный дотоле взлет государственного могущества породил у властителей иллюзию неограниченности собственной власти, когда достаточно только одного слова государя, чтобы творить новую социальную действительность. Эта черта абсолютистского государства невероятно четко была схвачена Я. Буркхадтом — крупнейшим специалистом по истории ренессансной Италии. Он писал, что именно этой эпохе мы обязаны появлению «современной фикции государственного могущества: государь должен заботиться обо всем: строить и поддерживать общественные здания, содержать уличную полицию, осушать болота, смотреть за полями и виноградниками, распределять подати, помогать бедным и больным, известных ученых дарить своим покровительством и знакомством» | Буркхардт, 1996, с. 19].