О философских основах процесса познания

А. Эйнштейн однажды отметил, что «наука без теории познания становится примитивной и путаной». Задача изучения механизмов исследовательского поведения и специфики научного исследования требует краткого экскурса к философским основам процесса познания. В число этих основ входят проблемы существования истины и механизма действия процесса ее постижения. Но прежде чем ответить на вопрос, как человек познает мир, нам понадобится сначала осветить другую проблему — что есть истина?

В философии существуют понятия «объективная истина» и «субъективная истина». Тысячи лет философы и не искушенные в науках обыватели пытаются ответить на вопрос — что есть истина? Истиной в обыденном понимании называли мысль, соответствующую своему предмету, представляющую его таким, каков он есть на самом деле, а мысль, не соответствующую своему предмету, представляющую его не таким, каким он на самом деле является, называли ложью. Получается, что ответить на вопрос о том, что есть истина, можно просто, не мудрствуя: истина — это то, что верно. На этом вполне можно было бы остановиться, если бы было известно следующее понятие — что значит «верно»?

Всем нам известно — то, что верно с одной точки зрения, может быть совсем не верно с другой. Но всегда ли истина так зависима? А есть ли истина, не зависящая от точки зрения, — объективная? Вспомним старинную притчу о трех слепых мудрецах, которых попросили ответить на вопрос о том, кто такой слон. Один обхватил ногу животного и сказал: слон — это столб, другой дернул слона за хвост и сказал: слон — это веревка, третий, взобравшись на спину слона, сделал заключение о том, что слон — это живой холм. Как всем нам хорошо известно, каждый из них ошибался, но мы не можем не признать при этом, что каждый из них был по-своему прав.

А вот другие примеры: один человек, сидящий летом в квартире без кондиционера, чувствовал себя некомфортно, он изнывал от жары. Вошедший с улицы другой человек, напротив, обрадовался: «Как хорошо у тебя, заметно прохладнее, чем на улице!» Ему эта ситуация показалась совсем иной. Ученый-полярник переживал тридцатиградусные морозы в Москве, как и все горожане, так, будто это стихийное бедствие, но стоило ему попасть в экспедицию в Антарктику, как тридцатиградусный мороз он стал расценивать как оттепель. Объективный прибор термометр тем временем показывал одну и ту же температуру и в Москве, и в Антарктиде, но человек оценивал ее по-разному.

Эти примеры, как и множество подобных, позволяют нам сделать вывод о том, что истина может быть и «объективной», и «субъективной». Причем для человека в обыденной жизни важна и субъективная, и объективная истина. А вот наука и научное познание предполагают поиск истины объективной, истины, не зависящей от субъективного восприятия, индивидуального опыта и частных оценок отдельных людей.

Итак, в поисках истины возможны и объективно существуют два противоположных подхода:

• • объективный, или строго научный;
• • и субъективный — окрашенный индивидуальными особенностями нашего восприятия.

Наши ощущения, представления и понятия отражают внешний мир, а потому должны совпадать с ним. Но, как видим, далеко не всегда совпадают. При этом сам мир существует независимо от того, как мы его воспринимаем, он не подвержен влиянию наших вкусов, привычек, интересов, настроений, желаний. Например, нам бы хотелось, чтобы дерево за окном было не зеленым, а синим, и чтобы росли на нем не желуди, а одновременно — бананы вместе с грушами и орехами. Однако образ дерева, растущего за окном, не зависит от наших желаний, он определяется законами природы. Природы, живущей по своим законам независимо от нас — «существующей объективно». И это есть истина, причем подчеркнем — истина объективная.

Введем еще одно понятие, требуемое для дальнейшего рассмотрения проблемы истины, — «знание». Вопрос о том, что такое знание и чем оно отличается от фантазий, иллюзий и выдумок, относится к числу древних, давно волнующих человечество. Причем если Аристотель утверждал, что все люди от природы склонны к знаниям, то агностики считали, что человек не способен получить адекватное знание о мире. Уже философы античности, задумавшись над вопросом «что есть знание, а что есть мнение», отнесли первое к умопостигаемому миру неизменных и вечных сущностей, а второе — к чувственно воспринимаемому изменчивому миру. Таким образом, мнение может быть истинным или ложным, а знание — всегда истинно.

Но научное знание не всесильно, и «объективная истина», к которой стремится наука, никогда не дается людям в полном объеме. В науке мы постоянно наблюдаем процесс, когда от одной теории — упрощенной, грубой — мы переходим к теории новой, более совершенной и точной. Каждая из этих теорий содержит в себе долю объективной истины, первая меньшую, вторая большую. На смену второй обязательно придет третья теория, и она будет еще точнее, чем вторая.

Отметим, что эта относительная верность научных теорий стала удобным поводом для критики со стороны представителей агностицизма и сторонников субъективного идеализма (Мах Э.). Они утверждали, что научные теории не отражают и не способны отразить реальную картину мира. Люди пользуются ими лишь как временными инструментами, удобными им в данный момент. При этом они понимают их несовершенство и потому легко отказываются от них при появлении других теорий, являющихся более удобными инструментами. Поэтому все научные теории, законы, понятия — всего лишь предположения, «рабочие гипотезы». Они придуманы для того, чтобы проще было обращаться с фактами в данный момент времени.

Так, например, в начале XIX века в химию вошло понятие атома, а на рубеже XIX — XX веков эта идея была глубоко проработана в естественных науках и уже не вызывала сомнений у ученых. Однако сторонники субъективного идеализма и агностицизма утверждали, что и это знание когда-то будет признано устаревшим, а признавать существование атомов и молекул — это все равно что верить в сказочных слонов, на которых будто бы держится наша Земля.

Другой вопрос — может ли истина быть абсолютной, а потому факт признания ее — незыблемым, не подлежащим оспариванию? Предыдущие рассуждения об «объективной» и «субъективной» истине заставляют в этом сомневаться. И сомнения эти вполне справедливы. Важен и другой вопрос — может ли какая — то истина быть дана сразу во всей своей полноте и завершенности, или истина открывается нам всегда постепенно, через длинный ряд относительных истин.

Для того чтобы ответить на эти вопросы, надо представить, что, кроме истин сложных, существуют истины элементарные, очень простые. Так, например, всем известно: Москва — столица России; Александр Васильевич Суворов — великий русский полководец; Юрий Гагарин — первый космонавт на планете; в данный момент вы читаете книгу. В этих простых утверждениях не говорится о причинах этих предметов, явлений и событий, об их героях и движущих силах, не содержится никаких оценок. Мы просто отмечаем сам факт их существования. Факт, который никто изменить не может, и оспаривать его бессмысленно.

Аналогичных примеров каждый из нас может назвать множество — это и есть примеры абсолютных истин, которые не способны к какомулибо изменению по одной лишь причине — они предельно просты.

Но мы не должны забывать, что научное познание предполагает освоение гораздо более сложных, а потому значительно менее очевидных истин. Это движение научного знания к истине можно сравнить с игрой малыша с матрешкой. Представьте — ребенок открыл первую, большую матрешку, а там вторая, поменьше, в ней третья, затем четвертая… и так далее. Разница этой детской игры с научным познанием только в том, что матрешки однажды заканчиваются, а вот в науке каждая новая теория сменяется другой, третьей, четвертой, пятой… и так до бесконечности.

При этом каждая новая теория расширяет, обогащает, углубляет наши знания. Она, как новая ступень воображаемой лестницы, позволяет увидеть иные горизонты. Но двигаясь к истине, мы должны понимать, что до конца дойти не сможем. Конечно, каждый новый шаг приближает нас к абсолютной истине, абсолютному знанию, но достичь его полностью не в наших силах. Предмет научного исследования познаваем, но при этом он бесконечен и неисчерпаем.

Весьма примечательна в этой связи точка зрения сторонников релятивистской философии. Уже упоминавшиеся последователи Эрнста Маха — субъективные идеалисты, а также сторонники агностицизма склонны рассуждать следующим образом. Если то, что принималось раньше в науке за абсолютную истину, оказалось после новых открытий истиной относительной, то вывод из этого прост — ничего абсолютно истинного в наших прежних знаниях не было, и нет ничего абсолютного в современных, нынешних.

Например, Исаак Ньютон открыл законы классической механики, долгое время казавшиеся незыблемыми, но как выяснилось в начале XX века, в условиях квантовой механики они не работают. Движение элементарных частиц подчиняется другим законам. Но даже наше знание этих законов не является окончательным, абсолютным. Мы просто одну относительную истину поменяли на другую, тоже относительную.

Эта точка зрения выглядит вполне убедительной, но чтобы понять ее изъяны, воспользуемся аналогией. Представим себе, что строится дом. Наблюдательный человек знает, что сначала делается котлован, затем фундамент, после этого стены, крыша и др. Примерно так поступает и наука: каждая предыдущая теория, выполнив свою функцию описания истины, не отбрасывается, а служит опорой для последующей теории. Обычно каждая научная теория содержит в себе зерна истинного, рационального знания. Это служит главной базой для последующих научных построений, позволяет строить здание науки дальше, возводя один этаж за другим.

Если бы мы полностью отбрасывали прежние теории, то ситуация выглядела бы как при строительстве дома незадачливыми строителями, которые, например, сделав фундамент, тут же его сломали, а вместо того чтобы делать стены, были бы вынуждены снова приниматься за строительство нового фундамента. Они были бы обречены бесконечно топтаться на одном месте. А наука не стоит, она все же движется к истине.