Гоголь на сцене

Достоевский, как известно, утверждал, что русская литератора «вышла из гоголевский „Шинели“». Пожалуй, с не меньшими основаниями можно сказать, что русский театр вышел из гоголевского «Ревизора». Поэтому весьма естественен интерес, с которым читается книга С. Данилова^[1], посвященная театру Гоголя и сценическим постановкам его пьес. С. Данилов, конечно, не первый занялся изучением этого вопроса, но, как он сам указывает, оно затруднялось отсутствием фактических данных и недостоверностью имевшихся. Воспоминания и свидетельства современников иногда апокрифичны, часто неточны, т.к. большинство записей было сделано много лет спустя. Так, например, в мемуарах артиста Александрийского театра Л. Леонидова многие имена первых исполнителей «Ревизора» названы совершенно неправильно. Сомнительны также некоторые зарисовки, сохранившиеся с того времени, в частности, так называемые «собственноручные рисунки» Гоголя, изображающие известную «немую сцену». Как доказали П. П. Гнедич и И. С. Лернер, они никак не могли быть сделаны самим писателем, ибо мастерство их изобличает руку опытного художника и резко отличает их от других гоголевских рисунков.

Серьезный и добросовестный критический подход помог, однако, С. Данилову установить и свидетельства, не возбуждающих никаких сомнений. Из рассказов современников наибольшую ценность в этом смысле представляет запись П. В. Анненкова, но она отнюдь не одинока. Данилов ссылается также на письма самого Гоголя, которым нельзя не верить. Наконец, он реабилитирует известный «отрывок из письма, писанного автором вскоре после первого представления „Ревизора“ к одному литератору». Одно время исследователи склонны были считать этот отрывок не действительным письмом, а самостоятельным литературным произведением, написанным с полемическим целями. Но, по-видимому, Гоголь только переработал его впоследствии в статью, а написал его всё-таки как письмо. Адресатом был, скорее всего, Пушкин, так как Гоголь сообщил Аксакову, что такое письмо к Пушкину им было написано. «Он был тогда в деревне. Пьеса игралась без него. Он хотел писать полный разбор ее для своего журнала и меня просил уведомить, как она была выполнена на сцене. Письмо осталось у меня неотправленным, потому что он скоро приехал сам».

Имя Гоголя впервые появилось на театральной афише в связи с представлением в Александрийском театре «Ревизора». Но еще за два года до этого, 9 января 1833 года, в петербургском Большом театре дана была переделка повести Гоголя «Ночь перед Рождеством». Шел бенефисный спектакль известного трагика В. Каратыгина. Последний включил в программу, среди других пьес, «Вечера на хуторе близ Диканьки» — «малороссийскую интермедию в одном действии, взятую из повестей сего же названия пасечника Рудого Панька, с принадлежащими к ней пением и танцами». Автор этой инсценировки неизвестен, возможно, что он был членом семьи Каратыгина, переделывавшей не раз литературные произведения в пьесы для расширения каратыгинского репертуара. В афишах значится только, что музыка была «набрана из малороссийских песен г. Шелиховым». Вероятно, именно об этих пьесах Гоголь писал, что «бездарный композитор безжалостно разрывал» украинскую музыку и «клеил в свое искусственное деревянное создание».

Интермедия вообще была состряпана бездарно. Что осталось от гоголевской повести можно судить по одному тому, что из пьесы была исключена вся фантастическая сторона. Интрига была упрощена и изменена. Так, например, кузнец Вакула по воле автора стал сыном Чуба, а Оксана — дочерью Солохи. Вакула и Оксана представлены были как водевильные любовники, а Чуб и Солоха играли роль комической пары. Все действие было сведено к действию с мешками. Пьеса, таким образом, была откровенным водевилем, что еще больше подчеркивалось танцами и типичной куплетной музыкой. Вакула пел следующую арию, напоминающую известную парижскую песенку о Генрихе IV.

Если б царь призвал к себе И сказал Вакуле:

Лишь проси — все дам тебе, Хоть бы черта в стуле…

Я бы отвечал царю Правду, без обману:

На добре благодарю, Дай одну Оксану.

Первое представление «Ревизора» на Александрийской сцене состоялось 19 апреля 1836 года. В постановке пьесы, наблюдение над которой было поручено А. И. Храповицкому, принимал близкое участие сам Гоголь. Это участие сказывалось, прежде всего, на распределении ролей. Любопытно, что для роли Хлестакова Гоголь хотел вызвать в Петербург провинциального актера Соленика из «кочующей труппы Штейна» (письмо к Н. Д. Белозерскому). По-видимому, его не могли достать, или запротестовала дирекция театра. Во всяком случае, Хлестакова играл известный водевильный актер Дюр. Городничего воплощал Сосницкий, Анну Андрееву — Сосницкая, Марью Антоновну — Асенкова. Исполнители второстепенных ролей несколько раз менялись. Интересно отметить, что эти перемены отразились на тексте Гоголя. Квартального должен был играть Прохоров, но на одну из репетиций он не явился. Сосницкий во время игры спросил: «А где Прохоров?» «Опять запьянствовал», — ответили ему. Этот диалог так понравился Гоголю, что он развил его и вставил в пьесу («Прохоров в частном доме, да только к делу не может быть употреблен… Вот уже два ушата воды вылили, до сих пор не протрезвился»). Вообще, во время репетиций текст претерпел значительные изменения, хотя все-таки и на первом представлении очень отличался от известного нам окончательного текста.

Гоголь принимал участие также в изготовлении декораций, давал советы относительно костюмов. Волновался он необычайно, тем более что согласно многим свидетельствам «артисты как-то потерялись, они чувствовали, что типы, выведенные Гоголем в пьесе, новы для них и что эту пьесу нельзя играть так, как они привыкли». Гоголь просил устроить генеральную репетицию в костюмах, но ему возразили, «что это вовсе не нужно и не в обычае, и что актеры уже знают свое дело». В день премьеры волнение Гоголя достигло апогея. В театр он пришел заблаговременно и сам делал последние распоряжения. А. Иванов вспоминает, что он «распорядился вынести роскошную лебедь, поставленную было в комнатах городничего, и заменил ее простой, прибавив клетки с канарейками и бутыль на окне… Осип был наряжен в ливрею с галунами. Гоголь снял замасленный кафтан с ламповщика и надел его на актера». Перед началом спектакля Гоголь пошел в зрительный зал и сел в ложу с Жуковским, кн. Вяземским и гр. Виельгорским.

Публика воспринимала «Ревизора» по-разному, как о том свидетельствует гоголевский «Театральный разъезд». Но сам Гоголь был явно неудовлетворен! Только один Сосницкий дал правдивый образ городничего, Дюр превратил Хлестакова в водевильную фигуру, вставлял «отсебятину»: анекдоты — бытовые реплики («Сапоги я Пелю заказываю — тридцать рублей пара»). Бобчинский и Добчинский были изображены настоящими клоунами. Наконец, полной неудачей Гоголь счел немую сцену, которая по замыслу должна была резюмировать всю комедию. Гоголю казалось, что все почувствовали это, что пьеса провалилась. Он сразу же поехал к Прокоповичу, который преподнес ему только что отпечатанный первый экземпляр «Ревизора» со словами: «Полюбуйтесь на сынка». Но Гоголь швырнул книгу на пол и сказал задумчиво: «Господи Боже! Ну, если бы один-два ругали, ну и Бог с ними, а то все».

Эта мнимая неудача сказалась на отношении Гоголя к своей пьесе. Когда Щепкин задумал поставить ее в Малом театре, в Москве, Гоголь писал ему: «Я такое получил отвращение к театру, что одна мысль о тех неприятностях, которые готовятся для меня еще на московском театре, в силе удержать поездку… Мочи нет. Делайте, что хотите с моей пьесой, но я не стану хлопотать о ней. Мне она сама надоела». Пьеса все же была поставлена, и на сей раз Гоголя ждал приятный сюрприз. Щепкин не только создал образ городничего таким, каким он и остался на сцене, но всю комедию понял именно так, как того хотел Гоголь. «Автор понял поэта», — писал два года спустя Белинский. Не удивительно, что автора и актера на всю жизнь связала потом прочная дружба. Все же огорчения Гоголю еще предстояли. Граф Толстой-американец заявил, что Гоголь «враг России», и известная часть общественного мнения поддержала его. Чтобы смягчить впечатление, театр стал давать в тот же вечер — после пьесы Гоголя — дополнение к ней — «Настоящий Ревизор», написанное неким кн. Цициановым. В «Настоящем Ревизоре» правосудие торжествовало, а художественность сводилась к нулю. Постановка «Женитьбы», в общем, прошла куда более ровно и спокойно. На сей раз Петербург взял явный реванш. Сосницкий куда лучше воплотил Кочкарева, чем московский артист Живокини. Гоголь удивлялся, почему Щепкин, для которого был создан этот образ, взял себе роль Подколесина. Правда, потом Щепкин играл и Кочкарева, но до той степени мастерства, которой он достиг в «Ревизоре», так и не поднялся. Одновременно с «Женитьбой» были поставлены и «Игроки», разочаровавшие публику и рецензентов. «Нам искренно жаль за прекрасный талант г. Гоголя, который взял подобное направление», — писала «Северная Пчела». Отрывки из «Владимира III степени», шедшее при жизни Гоголя — «Тяжба», «Лакейская» и «Утро делового человека» — тоже не имели успеха. Что же касается «Развязки Ревизора», то ее не могли поставить, несмотря на старания Плетнева, так как дирекция императорских театров сочла недопустимым «одобрение артистов самими артистами, а тем более, венчание на сцене».

При жизни Гоголя были инсценированы также некоторые его беллетристические произведения. Самой удачной была инсценировка «Мертвых Душ» Н. И. Куликова. Хотя Куликов и взял лишь заключительные главы первого тома и много в них изменил, все же пьеса была написана не без художественности и технически умело. Успех ее был большой. Но сам Гоголь возмущался этой переделкой. «Сделайте же милость, — писал он Плетневу, — постарайтесь как-нибудь увидеться с Гедеоновым и объясните ему, что я не давал никакого позволения этому корсару, которого я даже не знаю имени… Ради Бога, вступитесь за это дело: оно слишком близко моему сердцу». Тем не менее, именно Куликову он дал разрешение на переделку «Сорочинской ярмарки», определенной в программе как «сцены из новой оперетты». Эта инсценировка мало чем отличалась от той, которая так исказила «Ночь перед Рождеством». Существовала также сценическая переделка «Тараса Бульбы», принадлежавшая перу драматурга Ефимовича. Она характерна своим сильным мелодраматическим ходом. Вот, для примера, монолог Андрея: «Погиб казак! Пропал для всего казацкого лыцарства!.. Прощай, старуха мать! Прощай, брат! Прощай отец! Отец! (с ужасом). Ты проклянешь и день, и час, в который народил себе на позор такого сына! (падает без чувств)».

С. Данилов воспроизводит и всю дальнейшую судьбу Гоголя на сцене — начиная с представления «Литературного фонда» в 1859 г. и кончая советскими постановками, в частности, Мейерхольдовским «Ревизором». Любопытна афиша о представлении «Женитьбы» 23 октября 1922 года фабрикой эксцентрического актера (Фексами): «„Женитьба“, электрификация Н. В. Гоголя??? Американские танцы. Шансонетки… Действуют: механизмы (электро, радио, пар), люди… звери (крокодил), вещи (сундук). После спектакля диспут». Афиша, кажется, достойна самой постановки.

Узнаем мы также о произведениях Гоголя в опере, кинематографе, и «малых формах». Первой оперой на гоголевский сюжет был «Кузнец Вакула» Афанасьева (60-е годы). Тот же композитор написал и «Тараса Бульбу», «Ночь перед Рождеством» послужила темой и для «Черевичек» Чайковского, и для оперы Римского-Корсакова, написавшего также «Майскую ночь», Мусоргский дал нам «Сорочинскую ярмарку» и «Женитьбу». После революции Шостакович написал оперу «Нос». На экране еще в 1909 году появились «Женитьба» и «Сцены из Мертвых душ», В следующем году — «Любовь Андрея» («Тарас Бульба»). В 1913 году Ханжонков поставил «Страшную ночь» с Ив. Мозжухиным. После революции вышли на экраны «Черевички», «Сорочинская Ярмарка», «Шинель» и «Ревизор». Под «малыми формами» Данилов подразумевал многочисленные пародии в стиле «Кривого Зеркала» и «Летучей Мыши». Наконец, существовала и цирковая пантомима «Тарас Бульба». Что могло сохраниться от повести Гоголя в этой пантомиме — непонятно.

• [1] Данилов С. Гоголь и театр. М.: Гослитиздат, 1936.