Формы интеллектуальной познавательной деятельности

Основными формами интеллектуального познания (формами мышления) являются понятие, суждение и теория (рис. 1.1).

Рис. 1.1. Основные формы интеллектуального познания

О каждой из этих трех форм мы подробно расскажем в нашем учебнике, но сейчас особо остановимся на такой форме мышления, как понятие — поскольку именно здесь, на наш взгляд, наиболее рельефно проявляется абстрактный характер рационального познания, равно как и остальные его характерные черты, названные выше. И начнем с неожиданного вопроса, который перерастет в некий воображаемый (но весьма реалистичный) диалог.

Как вы думаете, что обозначает слово «кошка» (альпинистские аллюзии сразу по соглашению отбрасываем)? Какой объект реальности стоит за этой языковой конструкцией? Обычно отвечают (про себя удивляясь наивности вопрошающего): «Домашнее животное, такое, на четырех лапах, как правило, с шерстью…», выражая готовность и далее перечислять характерные признаки кошек. Что ж, этого мы и ожидали и теперь продолжим наш «допрос»: «А какое именно домашнее животное, ведь кошек же много?!» Тут собеседники начинают чувствовать неладное. «Ну… любое, например вашу кошку, у вас же, вы говорили, есть кошка?» Здесь мы переходим в наступление (даже не обращая внимания на то, что кошек у нас лично может быть несколько): «Во-первых, как же может быть так, что одно и то же слово обозначает разные объекты? Во-вторых, тогда какая разница между „кошкой“ и „кошкой Фёклой“, если и то, и другое может обозначать по-вашему эту самую кошку Фёклу. Но ведь любому „интуитивно“ ясно, что термин „кошка Фёкла“ имеет какое-то отличное от термина „кошка“ значение!» Наш собеседник путается окончательно и робко пытается защищаться в стиле: «Ну, ведь термин „кошка“ приложим к любой конкретной кошке, верно?» Мы охотно соглашаемся: «Конечно. Только вопрос был не о том, к каким объектам приложим данный термин, а о том, какой объект этот термин обозначает!» Тут обычно «оппонент» приободряется и восклицает: «Ну, какой вы непонятливый! Я же сказал — этот термин обозначает любую кошку. Всех кошек сразу!» Мы уточняем: «Что, всех одновременно?» Следует ответ: «Да, всех одновременно… хотя постойте, сейчас ведь вы опять спросите, как же у одного существительного может быть несколько значений в виде отдельных объектов… Да, это загадка. А как правильно?».

Здесь мы ненадолго останавливаемся, с удовлетворением отметив, что проделана большая часть работы — развеян миф о всесильности здравого смысла и «очевидности» истин, добытых исключительно с его помощью. Л дальше мы проводим решающую дистинкцию (различение). Да, термин «кошка» применим к каждой отдельной кошке (поскольку она кошка) и в этом смысле ко всем сразу и вместе. А отсюда следует, что он обозначает множество всех кошек как единое целое, как единичный объект, существующий в мире (по крайней мере, в мире разума) в единственном экземпляре. Внимание: отдельных кошек много, возможно даже бесконечное количество (если допустить возможность бесконечной эволюции Вселенной в будущее; кого смущает эмпирическое содержание термина «кошка», можно взять заведомо бесконечное множество натуральных чисел), но множество всех кошек — одно-единственное. Можно сказать и так (это равносильно): термин «кошка» обозначает «кошачность», как говорили в Средние века, т. е. совокупность необходимых свойств, обладание которыми делает некую единичную вещь («эту вещь») кошкой. Обратим внимание и подчеркнем: конкретная кошка как носитель некого комплекса свойств («кошачности») и сам этот комплекс — онтологически разные сущности (онтология — философское учение о бытии). Общее пусть и воплощается в единичном, но не сливается с ним вплоть до неразличимости! Живые кошки, сидящие передо мной, сколько бы их ни было, и множество этих кошек как абстрактный объект, результат моей мыслительной деятельности по их объединению и рассмотрению в качестве единой целокупности — не одно и то же. Кошки могут быть разными (белыми, черными, гладкими, пушистыми и т. д.), равными могут быть разные предметы (числа, палки, люди и т. д.), но «кошачность» и равенство соответственно у них одни на всех. Ведь нельзя быть кошкой по-разному, нельзя быть по-разному одинаковыми предметами!

Другой (хотя и очень важный!) вопрос: а где и в каком качестве существуют такие абстрактные объекты — множества, общие свойства и т. д. Мы уже понимаем, что в мире чувственно воспринимаемых объектов, в «непосредственной реальности» могут существовать только единичные объекты — отдельные кошки, отдельные равные между собой предметы, отдельные ощущения и пр. Мы можем погладить конкретную Мурку, но не можем погладить ее «кошачность». Мы можем съесть желтое яблоко, но не можем даже увидеть желтизну; мы можем наглядно убедиться в количественном равенстве пяти коров и пяти берез на лугу (привязав по корове к каждой березе), но не можем воспринять чувствами равенство как таковое; мы можем обжечься на огне или срубить две березы, но нашему физическому здоровью не угрожает «огненность», а мы физически не угрожаем числу «два». Если о моем яблоке можно сказать, что оно зеленое, весит 100 г, имеет 5 см в диаметре, занимает определенное место в пространстве (скажем, в моем портфеле) и может быть поделено пополам, то о моей мысли об этом яблоке нельзя сказать ни того, что она имеет цвет, ни того, что она имеет массу, ни даже того, что она занимает определенное место в физическом пространстве¹. И конечно же, две мысли о двух половинках исходного яблока — уж никак не две половинки первоначальной мысли о целом яблоке!

Такие идеальные, создаваемые (или открываемые) разумом конструкции — разумно называть их «интеллектуальными представлениями» — и называются понятиями. В языке они выражаются терминами типа «кошка», «треугольник», «лес», «космонавт», «равенство», «белизна» и т. д. Вопрос об объективном статусе понятий (о существовании таких идеальных образований в действительности, т. е. за пределами индивидуального сознания) — один из самых старых и самых острых в философской онтологии. Фактически выше мы в свободной форме изложили основные аргументы Парменид древнегреческих философов Парменида и Платона

• (между 540— ₀ нетождественности общего и частного, необходимого
• 450дон.э.)

_ и случайного, вечного и временного, г. е. мира, открывающегося разуму, и мира, представляющегося чувствам.

Одни философы (как Платон) считали, что общее вполне реально и существует в качестве особых идеальных «единичностей» (кошка вообще, белизна вообще, равенство вообще, мужество вообще и т. д.) в особом, отделенном от нашего, мире — царстве идей (эти сущности Платон и называл идеями), а мир отдельных конкретных вещей (кошек Мурок, белых снежинок, равных палок, мужественных поступков и т. д.) — лишь бледная тень, копия высшего мира, мира идей, принципиально несовершенная из-за Платон своей материальности (а потому и изменчивости, (427—347 до н.э.) и смертности). Если кошка Мурка обладает свойством «быть кошкой», то платоновская идея и есть само это свойство. Если число 4 и квадрат числа 2 находятся в отношении «быть равными», то идея равенства и есть это отношение! Такое учение о самостоятельном существовании свойств и отношений называется крайним реализмом (в смысле «реального существования понятий»), или платонизмом^[1][2]

Другие (как ученик Платона Аристотель) занимали более умеренную позицию (поэтому их называют умеренными реалистами): общее хотя онтологически и не совпадает с единичным и существует в действительности вполне реально (т.е. реальность не исчерпывается суммой единичных вещей), но все же не отдельно от него, а в нем самом как его сущность, имманентный принцип, как бы изнутри оформляющий вещь в качестве таковой — кошки, белого предмета, мужественного действия, равного другому предмета и т. д.

Пьер Абеляр (1079−11/12).

Третьи (как знаменитый теолог Средневековья Пьер Абеляр или великий эмпирист и политолог Нового времени Джои Локк) полагали, что общие понятия — всего лишь конструкции разума, созданные им в процессе познания в результате абстрагирующей деятельности на основании объективно сходных признаков в единичных вещах, но не имеющие реального прототипа (т.е. этих самых «кошачности», «белизны» или «равенства» как таковых) в действительности. Такую позицию принято именовать концептуализмом, или умеренным номинализмом (от лат. потен — имя, т. е. общие понятия — лишь имена, которыми мы пользуемся для удобства, но которые сами как таковые не существуют).

Дж. Беркли (1685−1753).

И, наконец, четвертые (как продолжатель дела Локка знаменитый философ-субъективист Джордж Беркли) вообще отрицают за разумом способность образовывать независимые от единичных представлений общие конструкции. Они утверждают, что общие термины типа «котка» обозначают даже не результат абстрагирующей деятельности ума, а в любом случае единичный образ вещи (просто в данном случае — вместе с осознанием, что эта вещь — типичный представитель класса и на ее месте могла быть любая другая).

То есть, когда я слышу «кошка», я представляю себе какую-то конкретную кошку как образ кошки вообще, понимая вместе с этим, что речь может идти о кошке другого цвета, породы и т. д., нежели представляемая мной в силу моих личных психологических особенностей и предпочтений. Такую методологическую позицию вполне логично называют крайним номинализмом.

Но вернемся к собственно логике. Как уже ясно из вышесказанного, способность образовывать абстрактные понятия и оперировать уже ими, а не реальными объектами (так, инженеры сначала делают расчеты в теории, потом на экспериментальных моделях — и только потом переходят к собственно предметам своих изысканий, скажем, стальным самолетам) — прерогатива исключительно человека. Открытие нового способа работы с информацией, «опережающее отражение» (как писал Карл Маркс, «самый плохой архитектор совершеннее самой лучшей пчелы уже хотя бы тем, что он сперва построил дом в своей голове»), появление в сознании нового типа объектов — абстрактных сущностей — позволило человеку, проникая на сущностный уровень организации мироздания, не только более эффективно адаптироваться к среде, но и адаптировать ее под себя.

Для иллюстрации наших рассуждений приведем рассказ о знаменитом эксперименте, который был проведен нашими учеными в рамках изучения поведения высокоорганизованных животных — высших приматов. Начальные условия эксперимента были следующими. Обезьяна (знаменитый в кругах этологов шимпанзе по кличке Рафаэль) находилась на дрейфующем на пруду плоту, на котором стояло ведро с водой и — что самое главное — еда в открытом ящичке. Однако достать эту еду непосредственно мешала специальная работающая горелка. Но залив огонь водой, можно было беспрепятственно извлечь лакомство из ящичка. Обезьяну научили зачерпывать воду из ведра и заливать горелку, после чего условия эксперимента усложнили. А усложнили их тем, что перенесли ведро с водой (но не кружку!) на другой плот, соединив плоты длинной узенькой дощечкой. Нетрудно догадаться, какой результат был получен. «Умная» обезьяна с упорством, достойным, безусловно, лучшего применения, отправлялась с кружкой на второй илот¹ (рис. 1.2), несла добытую в ведре воду обратно (часто разливая ее по дороге и будучи вынужденной возвращаться) и заливала горелку «той самой водой из того самого ведра».

Рис. 1.2. Рафаэль отправляется за водой на другой плот.

Животное оказалось принципиально неспособным образовать понятие «вода» — понять тождество жидкостей в ведре и в пруду. Более того, к этому вообще не было никаких предпосылок! Ей просто нечем это понять, нечем провести такую познавательную операцию^[3][4]. У животных отсутствует вторая сигнальная система — способ указания на объекты с помощью чисто символических конструкций, а не состояний своего тела. Обезьяна условнорефлекторно (психологи еще, правда, говорят о протоинтеллекте высших приматов, который хотя и не сводится к уровню рефлексов, но все же не уводит существенно далеко от них) овладела определенным паттерном (схемой) поведения. Но она никогда — сколькими бы паттернами ни владела и не овладевала — не сможет выйти на уровень принципа построения хотя бы одного такого паттерна. Заметим, не на уровень его возникновения как такового (обезьяны часто весьма изобретательны и находчивы!^[5]), а на уровень оперирования его структурой в общем виде. Обезьяна связала получение еды с объектом в ведре. А объект «вода в пруду» — для нее принципиально иной, этой «выученной» схемой не предусмотренный. И усмотреть его фактическую тождественность объекту, описанному в схеме, животное не может по принципиальным соображениям. Поведение, которое будет свойственно любому нормальному только-только вышедшему из младенчества ребенку, оказывается за гранью возможностей «опытной и умной» обезьяны. Причем, повторим еще раз, по фундаментальным соображениям организационно-философского характера.

Переходим теперь ко второй форме интеллектуального познания суждениям.

Суждением называется также идеальный объект — «интеллектуальное представление» о наличии или отсутствии в мире определенного положения вещей, определенной ситуации.

Выражаются суждения в языке в виде высказываний, представляющих собой повествовательные предложения. Например: «Три больше двух», «Наполеон был императором Испании», «Бог не выдаст, а свинья не съест», «Если долго мучиться, что-нибудь получится», «Никогда еще Штирлиц не был так близко к провалу», «Кентавры не существуют», «Пока не найдено ни одного нечетного совершенного числа, хотя не доказано, что таких чисел нет» и т. д.

На вышеприведенной схеме-классификации форм рационального познания было указано, что суждения в логике можно разделить на истинные и ложные. Нетрудно догадаться, что истинными мы называем такие мысли о положении дел, которые соответствуют тому, что есть в «реальности» (мире, который мы противопоставляем сознанию), ложными — которые не соответствуют. Стоит сразу отметить, что данное деление — очень сильная абстракция, зачастую просто не соответствующая реалиям познавательного процесса в тех или иных условиях. К примеру, возьмем высказывание «В ночь с 16 на 15 мая 357 г. до н.э. Аристотель просыпался ровно два раза». Оно вполне осмысленно, описывает совершенно конкретный факт, который, как говорится, либо был, либо не был. Но вот беда — мы не в силах узнать этого сейчас. Упоминания об этом факте не сохранилось в хрониках, а из того, что сохранилось, нельзя сделать однозначного вывода о том, что такое было абсолютно невозможно. И что нам делать относительно наделения этого суждения истинностной оценкой? Или вот другой пример (по мотивам уже вполне реальной аргументации самого Аристотеля): «Первого человека, который ступит на поверхность Марса, будут звать Джон». Это высказывание о так называемом случайном будущем событии. Оно что, уже сейчас истинно или ложно? И даже если так, нам-то от этого не легче — как мы-то узнаем, какой именно истинностной оценкой обладает подобное утверждение? И аргумент «потом узнаем и сделаем вывод задним числом» тут не работает — какой прок в утверждении наличия у высказывания истинностной оценки в условиях принципиальной нашей неспособности эту оценку определить? «Неисповедимы пути Господни«? Но это мы уже вторгаемся в вопросы религии. По крайней мере, эти примеры наглядно демонстрируют сложность и неоднозначность отношения «соответствия знания и его предмета». Позже мы еще вернемся к этому вопросу.

И, наконец, последний вид «кирпичиков», из которых складывается рациональная картина мира в человеческой познавательной деятельности. Этими кирпичиками (наряду с понятиями и суждениями) являются научные (в широком смысле этого слова, включающем также и гуманитарное знание) теории — такие комплексные образования, как теория относительности или электродинамика в физике, синтетическая теория эволюции или ноосферная теория Вернадского в биологии, теория множеств или теория функций комплексного переменного в математике, инфляционная теория в космологии, теория пассионарное™ Гумилева, теория локальных культур Шпенглера или марксизм в историософии, фрейдизм или бихевиоризм в психологии, эпикуреизм, гегельянство или ницшеанство в метафизике (не следует отождествлять понятие научности с понятием истинности — скажем, космологическая теория Птолемея или биологическая теория самозарождения жизни по форме являются вполне научными, но не прошедшими проверку временем и фактами).

Задачами научной теории (комплекса понятий и суждений, касающихся определенной предметной области) являются:

• 1) описание и систематизация (^актуальных данных в конкретной области;
• 2) выявление законов и принципов ее функционирования;
• 3) предсказание будущих событий, существования и свойств еще неизвестных объектов и т. д. Вспомним, как «на кончике пера» астрономом

У. Леверье была открыта планета Нептун, а химиком Дмитрием Менделеевым предсказано существование химического элемента астата (Менделеев по понятным причинам назвал еще не найденный элемент «экаиодом»), как философы Фридрих Ницше и Освальд Шпенглер еще в конце XIX — самом начале XX в. предсказали грядущий кризис западной цивилизации, а культуролог Хосе Ортега-и-Гассет в середине XX в. предупреждал о скором наступлении эпохи «массовой дегуманизации культуры»^[6]. Подобные примеры можно умножать и умножать.

• [1] Вряд ли можно утверждать, что мысли находятся «внутри черепной коробки»!
• [2] Теперь вы сможете понять, что означают выражения типа «при рассмотрении вопросао сущности математических объектов знаменитый немецкий математик Готлоб Фрегеиспользовал платонистские установки».
• [3] Источник картинки: URL: http://www.studfiles.ru/preview/1 668 173.
• [4] Не совсем уместная аналогия из мира человека, но все же: «Дураку нечем понять, чтоон дурак».
• [5] Скажем, тот же Рафаэль довольно оперативно «догадывался» соединить вместе выданные ему две специальные палки, каждая из которых была слишком короткой, чтобы достатьдалеко лежащий фрукт.
• [6] Таким, надеемся, изящным неологизмом мы синтезировали названия двух главныхпроизведений Ортеги — «Восстание масс» и «Дегуманизация искусства».