Логика и психология: проблема соотношения

Логика, очевидно, нс является единственной наукой (дисциплиной), изучающей человеческое познание. Данный феномен — предмет изучения и когнитивной психологии (психологии познания, рассматривающей познавательную деятельность как процесс), и гносеологии (философской теории познания, для которой познание — всеобщее фундаментальное отношение между субъектом и объектом), и некоторых отраслей кибернетики, и других наук. Встает вполне закономерный вопрос — в чем специфика именно логики как самостоятельной науки о познании? Чем она отличается в первую очередь от психологии, в предмет которой также входит рассмотрение умозаключений, особенности понятийного мышления, использование в познавательной практике логических законов и т. д. Как соотносятся между собой законы логики и законы психологии познания? Ответ должен быть примерно таким. Логика отличается от психологии методом анализа, способом подхода к рассмотрению познавательного процесса. Психология изучает реальный, естественный процесс мышления «как он есть», как он в «режиме реального времени» протекает у тех или иных конкретных субъектов познания (например, как формируется понятие о законе сохранения вещества у маленьких детей — как это показали знаменитые опыты великого швейцарского психолога Жана Пиаже, чьим именем назван соответствующий феномен^[1]). Поэтому когнитивная психология — естественная, описательная наука, а ее законы (например, «Формирование логических понятий причинно-следственных связей, сохранения количества вещества и г. д. у психически здоровых детей заканчивается в среднем лишь к 7—10 годам») являются отражением (теоретическим обобщением) эмпирических процессов, происходящих в конкретной действительности. Статус же логики и ее законов совершенно иной.

Логика (по крайней мере, в своем «прикладном» но отношению к реальным аргументативным процессам значении) изучает не то, как мышление происходит, а то, как оно должно происходить. И в этом проявляется нормативный аспект логики как науки, недаром в нашем ее определении мы подчеркнули этот момент. Логику не волнует, как мыслит студент пятого курса физфака Иван Иванов, среднестатистический ребенок пяти лет, блондинка на курорте или шизофреник в момент обострения болезни. Логику интересует, как именно должен мыслить любой субъект при осуществлении деятельности, претендующей на статус познавательной, т. е. такой, ориентиром в которой является истина как объективное отражение противостоящей сознанию реальности. Нормы (правила, предписания) логики являются каноном, стандартом, идеалом познавательной деятельности. Нарушения законов логики возможны (в том смысле, что люди физически и даже психически способны делать логические ошибки), но это не лишает эти предписания статуса законов (так же, как фактическая безграмотность и безнравственность людей не отменяет статуса норм грамматики или этики). Этим, в частности, законы логики отличаются от законов естественных наук. Попробуйте нарушить закон всемирного тяготения или эмпирической психологии (скажем, вдруг начать забывать сначала отдаленное прошлое, а потом ближайшее — вопреки принципу Эббингауза)!

Жан Пиаже (1896−1980).

Подобные законы описывают объективные связи реальных феноменов в нашем мире, поэтому, но своему содержанию фактически принудительны для нас с «процессуальной» точки зрения. Законы же логики (как и этики) описывают некие идеальные связи в идеальном мире («чистого мышления»), которому наш мир может соответствовать, а может и не соответствовать.

Требование «Ты не должен воровать» само по себе, как минимум, не содержит механизма физического принуждения к отказу от воровства — так же и предписание «Нельзя противоречить самому себе» не включает в себя механизм, сам организующий определенным образом реальный познавательный процесс. В таких дисциплинах, как языкознание (грамматика, орфография, пунктуация и т. д.), юриспруденция, этика некоторые положения носят характер законов именно потому, что их можно «практически» нарушить.

Великий философ и методолог Иммануил Кант, явно противопоставивший категории сущего и должного, для иллюстрации этой тонкости предложил следующий мысленный эксперимент. В человеческом мире — мире существ, которые поступают не только в соответствии с практическим разумом, диктующим нам понятия долга, справедливости, добра, совести и т. д., — нравственные законы типа «Не убий», «Не лги», «Почитай отца своего и мать свою», «Поступай всегда так, чтобы ты мог пожелать, чтобы принцип твоего поведения стал универсальным законом поведения для всех» формулируются в виде императивных (предписательных) предложений. И это объясняется тем, что на практике люди часто поступают иначе. Виновата наша физическая природа, сбивающая нас «с пути истинного». А теперь представим себе таких гипотетических существ, как бесплотные ангелы. Как субъекты нравственных действий они отличаются от людей тем, что на их мотивацию совершенно не оказывает влияния телесно-чувственный фактор. Они всегда поступают, но разуму (практическому) в силу своей природы. Для таких существ нравственные законы (как минимум, по содержанию) становятся законами их естественного реального поведения. Законами уже не «нормативными», а «описательными», ведь эти ангелы всегда ведут себя нравственно — по объективным причинам устройства своей внутренней организации.

И. Кант (1724−1804).

Но представление о фундаментальном методологическом различии между логикой и психологией стало достоянием человечества далеко не сразу. Более того, только около века назад была поставлена, судя по всему, последняя решающая точка в споре так называемых психологистов (считавших, что логика — часть или ветвь психологии) и антипсихологистов в интерпретации природы логики. Однако даже среди победителей (антипсихологистов) до сих пор нет единства относительно вопроса, является ли наука логика как таковая дисциплиной нормативной или эта нормативность — лишь один из аспектов логики, сущность которой носит иной характер (хотя в любом случае неэмпирический). Именно на этот спор мы намекали, когда обсуждали приемлемость нашего определения логики для всех членов логического сообщества.

Чтобы пояснить наши мысли, нам следует хотя бы немного углубиться в историю теоретического противостояния психологизма и антипсихологизма в логике, привести принципиальные аргументы обеих сторон и подробно разобрать критику как психологизма, так и вульгарного «нормативизма» в логике как теоретической дисциплине. По сути, эта работа проводится впервые в русскоязычной логической учебной литературе. И важность ее, на наш взгляд, не стоит недооценивать — особенно в контексте формирования подлинной методологической культуры и научной грамотности.

Как совершенно справедливо замечает В. Н. Брюшинкин, вопрос о психологизме не относится к самой логике (формальной), а принадлежит философии логики^[2]. Что же это такое, в чем суть этой проблемы или, лучше сказать, дилеммы («психологизм — антипсихологизм») применительно к основаниям логики как науки?

«Господствующим направлением в решении проблемы оснований логики в конце XIX в. был психологизм. Согласно учению представителей этого направления, логика — эмпирическая наука, ее объекты существуют независимо от нее самой так же, как существуют процессы, изучаемые физикой, химией и т. д. Логика лишь изучает способы рассуждений, существующие до нее и независимо от нее. Т. Липпс писал, что логика есть физика мышления или же логика вообще не существует¹. Согласно Дж. Ст. Миллю, «логика не обособленная от психологии, а соподчиненная ей наука… она есть часть или ветвь психологии… своими теоретическими основаниями она целиком обязана психологии»^[3][4]. Мышление есть психический процесс, и логика изучает законы и формы этого процесса. Ссылка на то, что логика изучает законы и формы правильного мышления, ничего не меняет в этом плане, поскольку правильное мышление есть тоже мышление, и логика, изучая его закономерности, является частью эмпирической психологии.

Дж. Ст. Милль (1806−1873).

Нормативный характер логики также не меняет существа дела (выделено мной. — К. М.), поскольку обосновываться он может по-разному. В частности, логические формы и правила могут объясняться закономерностями объективно протекающего процесса человеческого мышления — тем, «как люди мыслят»^[5]. При таком подходе вопросы обоснования логики, по существу, снимаются; изучай, как люди мыслят, в том числе и закономерности правильного мышления, — и только. Такой плоский эмпиризм в трактовке логических форм и законов естественным образом приводит к пониманию логических форм как изначально данных, делает невозможной саму постановку вопроса об информативности логических форм и законов, об их отношении к реальности"^[6]. Психологисты рассуждали так: «Если логика сообщает нам информацию о естественном мышлении, то она должна обосновываться естественным мышлением»^[7].

Важными вехами в критике психологизма в логике были труды И. Канта, Б. Больцано, Э. Гуссерля, Г. Фреге. Приведем одно примечательное замечание Гуссерля: «Что за странное стремление… приписывается здесь (у психологистов. — К. М.) мышлению, стремление к непротиворечивым связям мыслей, между тем как иных связей вообще нет, и не может быть — но крайней мере, если на самом деле действует тот естественный закон, о котором идет речь (в психологизме. — К. М.)».

Таким образом, «проблема психологизма в философии логики состоит из двух взаимосвязанных вопросов: 1) можно ли логику свести к психологии мышления? 2) можно ли логику рассматривать как модель естественного мышления?»¹.

Стоит подчеркнуть, что первую развернутую аргументацию «антипсихологистского типа» представил И. Кант. Вот несколько его замечаний по интересующему нас поводу: «Логические законы нс могут основываться на принципах нсиБ. Больцано хологии потому, что сама психология вырастает.

(1781—1848) из непосредственных эмпирических наблюдений за индивидуальным рассудком… В логике стоит вопрос не о случайных, а о необходимых правилах — не о том, как мы мыслим, а о том, как мы должны мыслить". Правила логики, по Канту, следует черпать не из случайного, а из необходимого применения рассудка, которое находят у себя помимо всякой психологии. «В логике мы хотим знать не то, как рассудок существует и мыслит, и как он до сих пор действовал в мышлении, а то, как он должен действовать в мышлении. Она должна учить нас правильному, т. е. согласному с самим собою, применению рассудка»^[8][9].

Однако окончательную победу над психологизмом в логике принято связывать с именем знаменитого немецкого философа Эдмунда Гуссерля, который систематизировал свою аргументацию по данному вопросу в первой части произведения «Логические исследования», вышедшей в 1902 г. Изложим основные тезисы Гуссерля.

По его мысли, логика — наука прежде всего теоретическая. А акцентирование внимания на нормативной сущности логики обесценивает, по Гуссерлю, этот ключевой момент в понимании природы логики как науки. Но в чем же тогда отличие логики от других теоретических наук — той же физики? Гуссерль понимает логику как наупоучение, как науку наук, как дисциплину, призванную исследовать условия возможности любой науки, теории как таковой. «Логика исследует, что относится к истинно правильной науке как таковой, другими словами, что конституирует идею науки, чтобы, приложив полученную мерку, можно было решить, отвечают ли эмпирические данные науки своей идее (выделено мной. — К. М.)».

Однако основной вопрос и проблема состоят в следующем. «Спрашивается, основывается ли право логики на звание истинно научной дисциплины (просто как нормативного наукоучения. — К. М.) только на практической точке зрения, тогда как с теоретической точки зрения все познания, собираемые логикой, состоят, с одной стороны, из чисто теоретических положений, подлинная родина которых есть другие известные нам теоретические науки, главным образом психология, с другой же стороны — из правил, опирающихся на эти теоретические изложения… Спорный пункт заключается в том, что одна сторона (антипсихологисты. — К. М.) будет утверждать, что в основе каждой логики, понимаемой как техническое учение, лежит ее собственная теоретическая наука, „чистая“ логика; по мнению же другой стороны (психологистов. — К. М), все теоретические учения, которые встречаются в техническом учении логики, умещаются в пределах известных нам теоретических наук». Психологисты полагают, как, например, Зигварт, что «высшая задача логики, составляющая ее действительную сущность, — это быть техническим учением».

Э. Гуссерль (1859−1938).

Таким образом, Э. Гуссерль делает шаг к разделению нормативной и чистой логики как в общем случае различных дисциплин. Вот очень важная цитата:

«Путанице немало содействовало то обстоятельство, что даже некоторые выдающиеся сторонники чистой логики как особой науки… считали нормативный характер этой дисциплины существенной принадлежностью ее понятия». На самом же деле, пишет Гуссерль, можно предположить, что «намечаемая чистая логика имеет значение абстрактной теоретической дисциплины, которая… обосновывает особую технологию — именно логику в обычном практическом смысле слова» (в частности, нормативную логику, выделение мое. — К. М.). «Несовершенство определения понятия этой дисциплины (чистой логики. — К. М.) и неумение представить ее во всей чистоте и выяснить ее отношение к логике как техническому учению способствует смешению ее с этим техническим учением и порождает спор о том, следует ли по существу ограничивать логику как теоретическую или как практическую дисциплину».

Гуссерль поясняет это на примере. Нормативное суждение «Воин должен быть храбрым» «означает только, что храбрый воин есть „хороший“ воин».. Вообще мы можем считать тождественными или, но меньшей мере, равнозначными формы: «Л должно быть В» и «Л, которое не есть В, есть дурное А» или «только Л, которое есть В, есть хорошее А». Иными словами, Гуссерль подчеркивает производность нормы от соответствующего теоретическою положения. Если свойство В внутренне присуще идее явления Л (а этот вопрос по своему характеру сугубо теоретический), то на «техническом», или «практическом», уровне мы получаем норму: «Чтобы воплотиться в качестве Л, надо обрести свойство В» (например, «чтобы мышление стало правильным, в нем должны соблюдаться требования последовательности, непротиворечивости и т. д.»). «Теперь легко понять, что каждая нормативная, а тем более каждая практическая дисциплина (в том числе и логика. — К. М.) предполагает в качестве основ одну или несколько теоретических дисциплин, именно в том смысле, что она должна обладать отделимым от всякого нормирования теоретическим содержанием… каждое нормативное суждение формы: «Л должно быть /Г включает в себя теоретическое суждение: «Только Л, которое есть В, имеет свойства С Новое суждение есть чисто теоретическое и уже не содержит идеи нормирования». В теоретических науках «конечное измерение мысли направлено на познание теоретической связи вещей; поэтому окончательные результаты облекаются не в нормативную форму, а в форму объективной связи… теоретические соотношения (например, «два взаимно противоречащих содержания суждений не могут быть вместе истинными». — К. М.), которые… содержатся в положении нормативных наук, должны иметь свое логическое место в известных теоретических науках… каждая нормативная дисциплина требует познания известных ненормативных истин».

Задача Гуссерля, безусловно, сложна — найти иной путь для критики психологистского обоснования логики, нежели по существу ничего не решающая (с точки зрения теории) отговорка «логика имеет нормативный характер». Ошибка психологистов, по мнению Гуссерля, состоит в следующем: «Доказано только одно: именно что психология принимает участие в построении основ логики, но не доказано, что участвует она одна или она по преимуществу, не доказано, что она доставляет логике существенную основу».

«Надо безусловно различать: законы, служащие для нормирования деятельности познания, и правила, содержащие мысль самого этого нормирования и высказывающие ее как общеобязательную… Закон лишь посредством введения нормативной мысли превращается в правило, которое есть его… следствие, но по содержанию своей мысли отличается от самого закона… Логические законы… по природе своей… суть не нормативные, а теоретические истины и в качестве таковых, так же как истины какихнибудь других дисциплин, могут служить для нормирования суждения». Логические законы, по мысли Гуссерля, существуют как факт онтологической реальности, хотя бы и особой реальности. Эти законы имеют объективное содержание и силу в мире идеальных объектов, в умопостигаемой реальности. И теперь Гуссерль разворачивает явную критику неполноты в аргументации прежних антипсихологистов.

«Антипсихологисты заблуждались в том, что изображали регулирование познания… как самую сущность (выделено мной. — К. М.) логических законов. Поэтому не получил надлежащего признания чисто теоретический характер (выделено мной. — К. М.) формальной логики… было упущено… различие между собственным содержанием положений и их функцией (выделено мной. — К. М.), их практическим применением. Было упущено из виду, что так называемые основные положения логики сами по себе не суть нормы, а именно только действуют (выделено мной. — К. М.) как нормы… Противоположностью естественного закона как эмпирически обоснованного правила фактического бытия и процесса является не нормативный закон как предписание, а идеальный закон в смысле вытекающей исключительно из понятий (идей…) и потому не эмпирической закономерности… Психологисты же упустили из виду „основное различие между чисто логическими нормами и техническими правилами специфически человеческого искусства мышления… Каждый естественный закон, говорящий о временном, и нормативный закон… говорящий о сверхвременном, безусловно разнородны“».

Логические законы, но Гуссерлю, — это «все те идеальные законы, которые коренятся исключительно в смысле (в „сущности“, „содержании“) понятий истины, положения, предмета, свойства, отношения, связи, закона, факта и т. д.».

Важнейшая ошибка психологистов, согласно Гуссерлю, связана с тем, что «внутренняя убедительность логического закона, не допускающего одновременной истинности противоречащих суждений, отождествляется с инстинктивным и будто бы непосредственным „ощущением“ психологической невозможности совершать одновременно противоречивые акты суждений. Очевидность и слепая уверенность, точная и эмпирическая всеобщность, логическая несовместимость соотношений вещей и психологическая несовместимость актов веры, стало быть, невозможность совместной истинности и невозможность одновременной веры — сливаются воедино».

Э. Гуссерль (1859−1938).

Гуссерль, критикуя еще одного психологиста XX в. — Эрдманна, подмечает следующее тонкое различие, когда речь идет о «нарушении логических законов»: «Не отрицание (закона) как акт невозможно (…реально невозможно), а образующее его содержание отрицательное положение; и оно невозможно именно как идеальное, в идеальном смысле, а это значит, что оно противоречиво и тем самым, очевидно, ложно. Эта идеальная невозможность отрицательного положения совершенно не совпадает с реальной невозможностью (выделено мной. — К. М.) отрицающего акта суждения.

Логическая невозможность как противоречивость идеального содержания суждения и психологическая невозможность как неосуществимость соответствующего акта суждения были бы разнородными понятиями и в том случае, если бы и то, и другое было дано как нечто общечеловеческое, т. е. если бы в силу естественных законов нельзя было считать истинным то, что противоречиво" (см. выше, в сноске рассуждения об «идеальном логическом человеке» и о различиях по сущности между идеальным законом и естественным законом, даже если по содержанию они совпадают). «Противоречиво говорить об изменчивых законах мышления… когда мы подразумеваем под этим чисто логические законы… они суть чисто теоретические истины идеального вида, коренящиеся исключительно в содержании своего значения и никогда не выходящие за его пределы. Их, стало быть, не может коснуться никакое действительное или фиктивное изменение в мире…».

Подведем итоги. Если рассматривать логику с «прикладной» точки зрения, как науку, призванную дисциплинировать наше мышление, то ее квалификация в качестве нормативной науки вполне обоснованна, и вытекающие отсюда ее отличия от психологии как науки описательной существенны. В сущности, мы так и поступили, предложив «определение Бочарова — Маркина». Другое дело, если мы ставим вопрос о природе самой этой нормативности и уже не о применении логических принципов, а об их.

собственной сущности, то мы должны вслед за Гуссерлем признать, что ссылка на «нормативизм» логики не является решающим аргументом в отграничении ее от психологии. На этом уровне анализа мы обязаны вводить понятие идеального закона (преодолевая «практическую» противоположность «реальный закон — нормативный закон») и вторгаться в область чисто философского дискурса (скажем, обсуждать оправданность платонистской парадигмы мышления).

Поэтому мы теперь вынуждены и уточнить, что же именно нарушается в неправильном с точки зрения логики рассуждении. Гуссерль, как мы поняли, считал логические законы теоретическими зависимостями, следовательно, он (а вместе с ним и автор этих строк) полагал, что их как таковые нарушить нельзя. Это выражение объективной, хотя и идеальной, связи сущего. Нарушаются же нормы, которые формулируются на основании этих законов. «В случае нарушения требований законов логики с наибольшей отчетливостью проявляется сила его действия, ибо тогда мысль распадается. О нарушении законов логики можно было бы говорить, если бы, отклонившись от их выполнения, мы не исказили бы истины»¹. Близкие этим взгляды развивал и Я. Лукасевич, который подчеркивал, что «логика и ее законы не есть нечто субъективное, нечто присущее природе человеческого ума. Логика изучает вполне объективные отношения, ни от нашего ума, ни от познания не зависящие… Это такие же объективные отношения, как и отношения, изучаемые математикой…»^[10][11]

А закончим мы этот параграф весьма любопытной, с нашей точки зрения, этимологической аллюзией. Мы уже говорили, что «логос» по-гречески означает «слово», «мысль», «закон». И не случайно именно эта морфема завершает названия тех или иных конкретных наук (наука может быть рассмотрена как Слово, рожденное мышлением и приобретающее характер закона для рассматриваемых объектов) — антропология (наука о человеке), геология (о Земле), арахнология (о науках) и т. д. По есть в корпусе человеческого знания совершенно удивительная наука — «просто Наука», она ж с логика. Так сказать, «логия» не чего-то внешнего и конкретно-предметного, а чистая «логия». Наука в чистом виде. Мышление о мышлении. Ну не говорить же, в самом деле, «логология»? И как тут не вспомнить Гуссерля с его чистой логикой как наукоучением

И потому неудивительно, что создатель логики как науки Аристотель не поместил ее ни в один из разделов своей знаменитой классификации наук^[12]. Не поместил именно потому, что логика — это фундамент всех наук вообще, науки как способа мышления в принципе, рациональности как таковой, т. е. специфически понятая метанаука (наука о науке). И об этой.

«несущей» роли логики как науки в здании интеллектуальной культуры человечества никогда нельзя забывать! Обратите внимание на следующий принципиальный тезис: логику нельзя опровергнуть. Еще сам Аристотель писал, что опровергающий логику должен уже ее использовать, чтобы грамотно построить свое опровержение. Но не получается ли при этом, что на деле он опровергает сам себя?^[13]

• [1] См., например: URL: http://wwvv.wcbpolyglot.ru/evolution/humanl0/skills05.php ;http://azps.rU/handbook/f/feno283.html. «Феномен Пиаже» — психологическое явление, подтвержденный опытами («задачами Пиаже») факт, что маленькие дети не способны уверенновладеть категориями количества, объема, размера и т. д. Так, когда при детях переливаютводу из низкой, но широкой емкости в высокую, но узкую, они, несмотря на то, что видели, утверждают, что в высокой колбе воды больше. Аналогичная ситуация наблюдается в опытахс кусочком пластилина, который представляется детям то в форме «шарика», то «колбаски"(они говорят, что «в шарике пластилина больше»), и с веревкой — изогнутая, она представляется детям более короткой. Предметов, если их расставить с большими промежутками, по мнению детей, «становится больше».
• [2] Брюшинкин В. II. Психологизм на пороге XXI века // Логическое кантоведеиие-4.Калининград, 1998. С. 87.
• [3] «Что логика есть психологическая дисциплина — эго столь же достоверно, как и то, что познавание происходит в психике и что мышление, завершающееся им, есть психологический процесс» (Липпс Т. Основы логики, § 3).
• [4] Л также логика есть «наука, которая рассматривает операции человеческого рассудка, стремящегося к истине» (Милль Дж. Cm. Система логики силлогистической и индуктивной. М., 1914).
• [5] Логические законы, по мнению психологистов, — это законы, по которым бы протекалонаше мышление, если бы ему ничто не мешало. Гуссерль дат опровержение: даже если представить себе идеальное существо, которое всегда судит сообразно логическим правилам, естественные законы его мышления и идеатьные логические законы — это нс одно и то же. «Каузальные законы, по которым мышление должно протекать так, как этого требовати бы идеальныенормы логики, и сами эти нормы — это ведь совсем не одно и то же» (Гуссерль Э. Логическиеисследования. URL: http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000064/st002.shtml). В дальнейшем будут приводиться цитаты из этого сочинения. Обратите внимание на эту принципиальную ремарку Гуссерля в контексте приведенного примера про ангелов. — вставка К. М.
• [6] Смирнова Е. Д. Логика и философия. М., 1996. С. 6.
• [7] Брюшинкин В. II. Психологизм… С. 94.
• [8] Брюшинкин В. Н. Психологизм… С. 87 и след.
• [9] Кант И. Логика // Кант И. Собрание сочинений. В 8 т. М., 1994. Т. 8. С. 269.
• [10] Попов С. И. Критика кантианской концепции в логике: дис. … канд. филос. наук. М., 1955. С. 260.
• [11] Смирнова Е. Д. Логика и философия. С. 7—8.
• [12] Согласно Аристотелю, науки делятся на теоретические (философия, естествознание, математика), в которых знание выступает как самоцель, «знание ради знания»; практические (этика, политика, экономика), где назначение знания — обеспечение эффективной практической деятельности; и творческие (поэтика, риторика), где знание выступает фундаментомрождения произведения искусства (в том числе и ораторского).
• [13] Весьма актуальное рассуждение в контексте иепрекращающихся потуг так называемыхпостмодернистов окончательно «деконструировать» рациональность.