Живописание словом в сказах-сказках писателей XX века (С. Г. Писахов, Б. В. Шергин, И. С. Соколов-Микитов, И. Ф. Панькин)

Особый интерес в литературе к слову, звучащему в 1920—1930;е гг., может быть объяснен общей ее демократизацией, интересом к народной жизни и народной речи, все возраставшим и усиливавшимся интересом к устной народной речи и в науке, и в литературе после событий Октябрьской революции и Гражданской войны. Однако, каким бы высоким ни был запрос на подобное творчество, оно не могло материализоваться из ничего.

Неудивительно, что Русский Север оказался хранителем сокровищ русской поэтической речи. Фольклористы братья Киреевские, с которыми подружился в конце 1830-х гг. Н. В. Гоголь, дали и ему возможность открыть для себя и своего творчества суть именования «русский»^[1] и в новой редакции «Тараса Бульбы», заговорить о русском товариществе, русской душе, чего не было в первой редакции. Как выяснилось еще в XIX в., былины, создаваемые в Киевской Руси, не сохранились нигде, кроме Русского Севера: залежи богатств русской речи открылись литераторам, чье ремесло изначально — изобразительное искусство, в частности живопись. Таковы С. Г. Писахов и Б. В. Шергин, еще раньше именно Русский Север пробудил в М. М. Пришвине, участвовавшем в экспедиции по собиранию русских сказок Н. Е. Ончукова, этнографа и поэта.

Произведения художника слова и художника-живописца С. Писахова и замечательного рассказчика и резчика по дереву Б. Шергипа объединяет факт их особенного любовного отношения к Русскому Северу, народной речи северян, северно-русскому говору. Их произведения как нельзя лучше дают представление о том, что сказ есть форма, но отнюдь не жанр литературного произведения. Родство их индивидуальных стилей содержится в том, что каждый по-своему создает образ рассказчика небывалых историй, содержание которых явно отлично от тех, что пишет П. П. Бажов. И у С. Г. Писахова, и у Б. В. Шергина сюжеты новеллистичны и даже анекдотичны, в них порой нет мистической и мифопоэтической сюжетики, характерной для автора «Уральских сказов». В отличие от П. П. Бажова, соединявшего в своей манере приемы, свойственные живописцам-монументалистам и импрессионистам, они используют главным образом стилизацию лубка, различные, часто гротесковые приемы примитивизма, весьма специфического состава шарж.

Главенствующий и смыслообразующий стержень повествования — желание поразить воображение, позабавить, рассмешить, т. е., несмотря на то, что произведения обоих — сказовая проза, содержание организуется часто балаганно-шутовским представлением, чему способствует главенствующая роль рассказчика, постоянно напоминающего о правдоподобии на самом деле бывших, произошедших историй. Таким образом, сказы С. Г. Писахова и Б. В. Шергина сохраняют «память жанра» народной сатирической сказки или балаганных представлений с неизменным героемрассказиком.

Сказы-«небылицы» Степана Григорьевича Писахова (1879—1960), которые он ведет от лица Сени Малины, делают «завиральное», гротесковое — правдоподобным, смешное — лиричным. Балагурные истории Бориса Викторовича Шергина (1893—1973), в которых запечатлена живописность русской речи, то глубоко поэтичны, трогательны, как очерк-сказ «Для увеселения», то заниматсльно-лубочны, как «Волшебное кольцо», то напоминают «страшные баллады» прошлого, как «Дивный гудочек», освежающий в памяти и «Тюльпанное дерево» В. А. Жуковского, и народную сказку «Крошечка-Хаврошечка», вообще сказки о братцах с сестрицами, из которых рождается пришвинская «Кладовая солнца». Сказка «Пойга и Лиса» много дает для осмысления феномена «народный», «индивидуальный», когда это произведение сравнивается с «Котом в сапогах» Ш. Перро. Индивидуальность сказочников-поморов очевидна при сопоставлении сказа-сказки С. Писахова «Сахарна редька» и Б. Шергина «Как купчиха постничала».

Сборники сказов-сказок этих писателей были изданы примерно в одно время со сказовыми книгами П. П. Бажова, в конце 1930;х гг. У каждого из них непростая личная судьба, но это счастливая судьба писателей, сегодня признанных классиками русской литературы. Можно было бы сказать, что ими и их соратниками опробованы многие «ремесла». Так, Б. В. Шергин в 1920;х гг. трудился в Институте детского чтения Наркомпроса, много выступал публично, вообще все свои литературные «вещи» знал наизусть и с воодушевлением исполнял. В 1934—1935 гг. им «собран» из бесед с почитателями и почитательницами русского гения «Пинежский Пушкин», а в 1939 г. вышла книга с красноречивым названием «У песенных рек». Сходство и изобразительная индивидуальность видны и в тех мультипликационных обработках, которые талантливо сделаны Ю. И. Ковалем в мультипликационном сборнике 1979 г. «Смех и горе у Бела моря». Особенной точности словесного живописания достигают художники, используя интонационно-ритмический ресурс сказа, лексико-семантический ресурс северного наречия, мастерство образной обработки тривиальных оборотов и литературных штампов. Необычным представляется, например, название сказа-истории «Для увеселения»:

В семидесятых годах прошлого столетия плыли мы первым весенним рейсом из Белого моря в Мурманское.

Льдина у Терского берега вынудила нас взять на восток. Стали попадаться отмелые места. Вдруг старик рулевой сдернул шапку и поклонился в сторону еле видимой каменной грядки.

— Заповедь положена, — пояснил старик. — «Все плывущие в этих местах моряокеана, поминайте братьев Ивана и Ондреяна».

Белое море изобилует преданиями. История, которую услышал я от старика рулевого, случилась во времена недавние, но и на ней лежала печать какого-то величественного спокойствия, вообще свойственного северным сказаниям.

Воображение настраивает слушателя и читателя на битвы с суровым морем и победу над ним, но далее рассказывается о том, что представляется неожиданным:

Иван и Ондреян, фамилии Личутины, были родом с Мезени. В свои молодые годы трудились они на верфях Архангельска. По штату числились плотниками, а на деле выполняли резное художество. Старики помнят этот избыток деревянных аллегорий на носу и корме корабля.

А вот память по себе оставили тоже удивительную, открывающую другим не просто силу духа, но красоту жизни и трудов:

На островке оставалась столешница, на которой чистили рыбу и обедали. Это был телдос, звено карбасного поддона. Четыре четверти в длину, три в ширину. При поясах имелись промышленные ножи-клепики.

Оставалось ножом по доске нацарапать несвязные слова предсмертного вопля. Но эти два мужика — мезенские мещане по званью — были вдохновенными художниками по призванью. Не крик, не проклятье судьбе оставили по себе братья Личутины. Они вспомнили любезное сердцу художество. Простая столешница превратилась в произведение искусства. Вместо сосновой доски видим резное надгробие высокого стиля.

Чудное дело! Смерть наступила на остров, смерть взмахнула косой, братья видят ее — и слагают гимн жизни, поют песнь красоте. И эпитафию они себе слагают в торжественных стихах.

И душевная красота двух братьев пробуждает в других не одно лишь сокрушение о безвременной гибели, а то же желание: сказать об их подвиге так, чтобы она была видна всем. Бесхитростный и одновременно торжественный слог эпитафии, живописание словом того, что высечено на доске, мелодия сказа создают живописно-музыкальную симфонию: гимн благородному сердцу человека, которое не может не возрастать и не отзываться на музыку речи Русского Севера.

Неизъяснимая, непонятная радость начала шириться в сердце. Где понять!.. Где изъяснить!..

Обратно с Максимом плыли — молчали. Боялись — не сронить бы, не потерять бы веселья сердечного.

Да разве потеряешь?!

Сравнение сказов Бориса Шергина и Степана Писахова многое дает для постижения индивидуального слога каждого из них.

Иван Сергеевич Соколов-Микитов (1892—1975) — тоже художник, наблюдатель за русской природой, друживший с П. П. Бажовым, соединивший в своей манере писателя и его уроки, и рассказы матушки, которая мастерица была рассказывать. Его пересказы русских народных сказок, «сказки» для детей о природе — «Найденов луг» и др. — воспринимаются читателем как природоведческая книга, они и написаны позже тех, что принесли писателю известность и выросли из очерков, например, «Пути кораблей».

Иван Федорович Панькин (1921—1998) пришел в литературу в 1950;е гг., он младший из мастеров сказа, соединивший живую традицию русского поморского сказа и сказа лесковского, тульского. Названия произведений, которые говорят сами за себя, — «Внук зеленой молнии», «Легенды о матерях» и «Легенды о мастере Тычке» — завоевали симпатию читателей.

Что объединяет этих в общем-то разных писателей? Героями их произведений оказываются люди (или сказочные персонажи), к которым нельзя не проникнуться симпатией: восхищают их мудрое отношение к жизни, органичное понимание и преподавание настоящего понимания красоты, нравственности, доблести, радостного приятия жизни. Нельзя не отметить и органичное виртуозное владение ими речью как музыкальным инструментом.

• [1] Минералов Ю. И. Русские в «Тарасе Бульбе» Н. В. Гоголя // Минералов Ю. И., Васильев С. А. Национальное как фактор художественности в русской литературе. М.: Изд-воЛит. ин-та им. А. М. Горького, 2010.