Середина XIX века

В этот период в творчестве Гейне усиливаются социально-критические мотивы (сборник «Современные стихотворения», поэма «Германия»). В русской литературе, в свою очередь, налицо утверждение «натуральной школы». В. Майков пишет в «Отечественных записках»: «…Настает другая эпоха: в ходу сомнения… страдание общечеловеческими вопросами, горький плач на недостатки и бедствия, на неустройство общества… стремление к вечному идеалу, к истине… вот что теперь в ходу!».

С 1845 г. стал печатать свои переводы из Гейне М. Л. Михайлов (1829— 1865), поэт некрасовской школы. Он — один из лучших интерпретаторов Гейне. Появился и сборник стихов А. Плещеева, в котором было немало переводов из Гейне. Радикализация Гейне в 1840-е гг. (как раз в это время он сблизился с Марксом) стимулировала и споры о нем в русской критике. Например, анонимный рецензент писал о сборнике А. Плещеева так: «Гейне осмеял все, что есть святого для человека, природу, искусство, дружбу, любовь, отечество и самого себя…» Даже Жуковский, с его тонким вкусом, исходя из своих политических предпочтений, называет Гейне «хулителем всякой святыни», «свободным собирателем и произносителем всего низкого, отвратительного и развратного».

Судьба Гейне на родине сложилась особенно драматично. После кончины поэта в 1856 г. его недруги оживились. Тевтономаны, ура-патриоты и антисемиты инкриминировали Гейне «нелюбовь» к Германии. Как тут не вспомнить, что Гейне разделил удел многих сатириков или художников критического склада, на которых наклеивали дежурные ярлыки нелюбви к родине, пессимизма, мизантропии, дурного характера и т. д. Это относилось к Свифту, Вольтеру, Байрону, Салтыкову-Щедрину, в советское время — к Зощенко, Эрдману и многим другим. На этот счет без обиняков высказался Белинский: «Он (Гейне) ругает и позорит Германию, но любит ее истиннее и сильнее гофратов и мыслителей и уж, конечно, побольше защитников и поборников действительности, как она есть, хотя бы в виде колбасы». Впрочем, как показывает исторический опыт, с подобным отношением сталкиваются не только литераторы, но и другие представители «и наком ыс л ия «.

Особенность восприятия Гейне в России (и, как нам еще придется убеждаться, многих иных писателей Запада — Байрона и Жорж Санд, Вальтера Скотта и Беранже) была обусловлена не только оценкой их творчества и проблемами перевода. Их рецепция во многом определялась литературным климатом на разных его этапах, текущими задачами, стоявшими перед русской словесностью. Так, в одно время подходы к Гейне были обусловлены той полемикой относительно природы поэтического искусства, которая разгорелась между славянофилами и западниками. Речь шла о стихах Гейне сатирико-политического направления. М. Михайлов, переводчик Гейне, полемизировал с А. Григорьевым (1822—1864), который оценивал поэта с позиции «почвенничества», защищая концепцию «чистого искусства». Солидаризируясь с автором «Книги песен», Михайлов напоминал: «Не раз приходилось Гейне защищаться от обвинений в недостатке патриотизма и объяснять, что хвалить чужое хорошее и бранить свое дурное не значит быть изменником родины!».

В 1850-е гг., в условиях нарастания антикрепостнического движения и усиления радикально-демократических тенденций в русском обществе, Гейне воспринимался как союзник тех сил, которые группировались вокруг некрасовского «Современника». В журнале, в частности, не угасала дискуссия с теми, кто полагал (а подобная точка зрения достаточно живуча), что политика противопоказана для «истинной поэзии» и оказывает на нее разрушительное действие. Журнал же отстаивал тезис, имеющий принципиальную методологическую ценность: согласно ему, «глубокие социальные убеждения нс только совершенно мирятся с художественной деятельностью, но и дают ей высокую цену, которой никогда нс достигнет поэтическое пустословие».

История «русского Гейне» подтверждает аксиому, согласно которой все большие поэты бесценны — и тонкие лирики, погруженные в свое субъективное «я», и те, кто неравнодушен к общественно-актуальной проблематике, — если они истинные художники, мастера стиха, если не только их чувства, но и идеи искренни, органичны, воплощены в эстетически совершенную форму. Гейне был принят у нас и как лирик, и как сатирик, и как певец любви со всеми ее радостями и болями, и как «часовой на рубеже свободы», причастный к историческим потрясениям своего времени.

Вот почему русская критика революционно-демократического направления, ныне вызывающая не всегда справедливый скепсис, приветствовала Гейне как представителя «нового поколения» и главу «благородной дружины энтузиастов свободы». Подобная сверхзадача определяла некоторые существенные особенности той волны переводов, которые появились в 1850—1860 гг. Среди переводчиков Гейне были М. Михайлов, П. Вейнберг, А. Фет, критики Н. А. Добролюбов, Д. И. Писарев и другие. Анализ новых публикаций и переводов из Гейне позволял критикам высказать свое понимание великого поэта. Так, Н. А. Добролюбов в статье об очередном издании Гейне (1858) хвалил переводчика М. Михайлова, полагая, что благодаря ему русский читатель «получил настоящего Гейне». В подтверждение своих слов Добролюбов привел стихотворение Гейне «Доктрина», в котором поэт прокламировал понимание своей высокой общественной миссии. Все это отнюдь не мешало самому Добролюбову с увлечением переводить любовную лирику Гейне.

Недруги Гейне на его родине, в которых не было недостатка, обвиняли поэта в том, что как еврей он — человек без родины, т. е. космополит. Эти зловредные тезисы оспаривал Герцен, для которого Гейне был поэт-гражданин, искренне озабоченный судьбой Германии, ее настоящим и будущим. Вспомним в свете этого и поэму «Германия. Зимняя сказка», и сборник «Современные стихотворения», в которых поэт «за улыбкой губ» скрывает «глубокую и истинную боль сердца». Именно любовь к родине не на словах, а на деле побуждала Гейне не к отвлеченно-декларативному «свободолюбию», а к потребности «писать бичом». Но таков удел многих сатириков! Не случайно Чернышевский, исходя, конечно, из своих эстетических приоритетов, был убежден, что пером Гейне движет неутолимая жажда «улучшения человеческой участи», что его творчество созвучно глубинным задачам, стоявшим перед его страной на судьбоносном историческом переломе, связанном с революцией 1848 года.

В этом же ключе написана оставшаяся в истории отечественной критики статья Д. И. Писарева «Генрих Гейне», отразившая характерную для ее автора методологию. В ней он весьма нелестно оценивает малоубедительные переводы немецкого поэта. Он исходит из того, что «сарказмы» Гейне — не плод отчаяния и безнадежно-мрачного взгляда на жизнь; напротив, они возбуждены «неистово-страстной любовью к жизни» и личноискренним состраданием к бедам человечества.

В воспоминаниях русских писателей есть немало свидетельств о том впечатлении, которое производили на них стихи Гейне. Тот же Добролюбов, относивший поэта к вершинным «достижениям мировой цивилизации», вспоминал, что в юности чтение поэта «расширяло мир его души». Писарев признается: «Мне кажется, все умственное развитие человека можно сразу измерить и обсудить, смотря по тому, как и настолько он понимает поэтическую деятельность Генриха Гейне». Тургенев, которому принадлежит ряд переводов автора «Романсеро», называл его «гениальным». Лев Толстой из немецких поэтов более всего любил Гейне и нередко по тем или иным поводам в разговорах цитировал в оригинале строки из его стихов. Наконец, Салтыков-Щедрин, весьма суровый в своих литературных вердиктах, признавался, что Гейне — «сочувственнейший из всех писателей», а сам он в детском возрасте «надрывался от злобы и умиления, читая его».