Связь художественного творчества с другими видами человеческой деятельности

Поскольку в художественном творчестве встречаются, пересекаются и отождествляются все виды деятельности, оно, уже как целое, получает возможность вступать в прямой контакт с каждым из них, образуя несколько рядов смешанных, гибридных, утилитарно-художественных форм. Так, в результате контакта преобразовательной и художественной деятельности образуются все плоды скрещения техники и искусства: архитектура, прикладные искусства, дизайн, оформительское искусство и искусство рекламы, т. е. все проявления художественноконструкторской, как она точно именуется, деятельности. В этом их ряду мы встречаемся с разными соотношениями художественной и конструкторской активности. В создаваемых здесь вещах и сооружениях может резко преобладать утилитарно-техническая сторона над художественно-эстетической (скажем, в промышленной архитектуре или в дизайнерском проектировании станков) или, напротив, художественная сторона (как это имеет место во многих ювелирных изделиях, в посуде декоративного назначения и тому подобных вещах, рассчитанных в первую очередь на удовлетворение эстетических потребностей людей), а может наблюдаться относительное равновесие утилитарнотехнического и художественно-эстетического начал.

Перед нами, таким образом, своего рода спектральный ряд конкретных форм художественно-конструкторского творчества, который прочно соединяет преобразовательно-технический и художественнообразный способы овладения человека миром.

Точно такую же картину мы обнаружим при рассмотрении контактов между искусством и тремя остальными видами деятельности. Хотя искусство содержит собственный познавательный потенциал, оно вступает в связь с познавательной активностью человека в ее чистом и прямом выражении — научном. Эта связь выливается в жанровые формы научно-фантастического романа, или исторической повести, или документально-художественного фильма, или иллюстраций к научному трактату, или картин и скульптур, функционирующих в качестве иллюстраций в экспозиции специального музея (исторического, краеведческого, этнографического, зоологического и т. п.). И тут мы можем установить, что конкретные формы такого соединения научного и художественного видов деятельности располагаются спектральным рядом, в котором их соотношение меняется постепенно от полного преобладания одного к безусловному господству другого вида.

Еще ярче подобная ситуация раскрывается при рассмотрении связей художественной деятельности с ценностно-ориентационной. Здесь мы находим целый пучок подобных спектральных рядов, поскольку разные формы идеологии завязывают с искусством самостоятельные и в каждом случае специфические связи. Так, художественно-религиозные контакты, зародившись в мифологии, подчинили себе затем обширнейшие массивы художественной культуры первобытнообщинного, рабовладельческого, феодального, а отчасти и капиталистического строя. Религиозное искусство принадлежит в такой же мере религии, как и художественному творчеству, однако соотношение его составляющих бывало самым различным (и в словесно-поэтических, и в музыкальных, и в сценических, и в живописных, и в архитектурных, и в декоративно-прикладных формах этого синкретизма).

Ряд производных форм художественно-идеологического контакта лежит на пути от искусства к политической, а отчасти и юридической идеологии. Мы сталкиваемся с его проявлениями в великом некогда ораторском искусстве и в современной художественной публицистике, в государственных гимнах и в революционных песнях, в политической геральдике и в мемориальной скульптуре, в художественно организованном дипломатическом церемониале и в художественно оформленных массовых манифестациях. Но во всех этих случаях вновь мы имеем дело с явлениями двойственными, двусоставными по самой природе и допускающими широкий диапазон соотношений составляющих их компонентов.

Еще один параллельный ряд образуется скрещением искусства и морали. Мы находим его в старинных обрядовых действах и в дидактической поэзии, в прямом обращении современного искусства к нравственным проблемам (например, в экзистенциалистской литературе и драматургии), которое смыкается с обращениями педагогической мысли к художественному анализу этой же проблематики (вспомним хотя бы произведения А. С. Макаренко).

Присмотревшись наконец к художественной и коммуникативной деятельности человека, можно увидеть, что между ними находятся многообразные конкретные действия, в которых коммуникативные устремления человека выступают в виде игры, соединяющейся в самых различных пропорциях с искусством. Эти художественно-игровые формы деятельности наиболее полно и ярко представлены в жизни ребенка. Психологи называют их обычно «ролевыми играми», или «сюжетными играми», или «творческими играми», хотя точнее всего было бы именовать их художественными играми. И в жизни взрослого человека игровая и некоторые другие формы общения бывают художественно организованы, художественно сконструированы. Таковы художественные игры в архаических культурах или средневековые карнавалы и турниры, такова эпистолярная форма коммуникации, приобретающая нередко художественную значимость (что и позволяло имитировать это явление в структуре романа в письмах), таковы, наконец, современные бытовые игры типа шарад или буриме или бытовые танцы и бытовое музицирование — типичнейшие формы скрещения художественных и коммуникативных устремлений людей.

Таким образом, в культуре происходят своего рода иррадиация энергий, которые излучает каждый вид деятельности. В результате там, где сталкиваются волны, исходящие из эпицентра художественной активности, с идущими им навстречу из всех четырех «углов» системы видов деятельности, рождаются различные бифункциональные образования — художественно-технические, художественно-научные, художественно-идеологические, художественно-коммуникативные. Поскольку же излучения энергии каждого вида деятельности особенно сильны в непосредственной близости к нему, постольку скрещение этих излучений подчиняется обратнопропорционалъной зависимости: чем могущественнее влияние художественной установки, тем слабее техническая, научная или игровая, и, напротив, чем сильнее эти последние, тем менее значительным оказывается собственно художественный фактор в том или ином конкретном проявлении «прикладного» (в широком смысле слова) искусства.

Так еще раз подтверждается мифичность утверждения эстетски мыслящих буржуазных теоретиков, будто существует некое царство «чистого искусства», отделенное непроницаемыми стенами от окружающего пошлого и вульгарного мира утилитарности, грубой практики, прозы жизни. На самом деле художественная деятельность человека простирается в весьма широких пределах — от полюса «чистого», т. е. монофункционального, поглощенного сугубо эстетическими запросами, творчества до полюса «прикладного», т. е. бифункционального и подчиняющего эстетические принципы формообразования каким-то иным, анэстетическим. «Мир искусств» располагается именно в этих границах, а его центр тяжести исторически перемещается в зависимости от того, какие установки порождает та или иная социально-культурная ситуация — стремление к максимально возможному «очищению» искусства от всех анэстетических ценностей, или стремление к его максимальному насыщению ими, или стремление к равномерному использованию обеих возможностей. Характерным примером одной из этих установок был религиозный утилитаризм средневековой культуры; не менее ярким примером другой является формалистическое эстетство современной буржуазной культуры; примером третьей — позиции, определяющие пути строительства художественной культуры коммунистического общества.