Текст для чтения

Хабермас Ю.^[1]

Постнациональная констелляция и будущее демократии^[2]

С нормативной точки зрения включение демократического процесса в общую политическую культуру имеет не исключающий смысл, свойственный реализации национального законодательства, но инклюзивный смысл практики законодательства, имеющего в виду всех граждан в равной степени. Инклюзия подразумевает, что политико-правовая система государства остается открытой для включения в нее граждан любого происхождения — без того, чтобы эти другие включались в единообразие однородного национального сообщества. Ибо вышеупомянутый, гарантируемый культурной однородностью фоновый консенсус становится временной, играющей роль катализатора предпосылкой существования демократии; он становится излишним по мере того, как дискурсивно структурированное формирование общественного мнения и публичного волеизъявления делает возможным разумное политическое взаимопонимание в том числе и между чужими. Поскольку демократический процесс гарантирует легитимность уже в силу своих процессуальных свойств, при необходимости он может залатать дыры в социальной интеграции и — учитывая изменения в культурном составе населения — произвести общую для него политическую культуру. С другой стороны, учреждение «поликультурного гражданства»^[3] требует такой политики и таких законов, которые до основания потрясут ставшую второй натурой национальную основу государственно-гражданской солидарности. В поликультурных обществах будет необходима «политика признания», так как идентичность каждого отдельного гражданина переплетена с коллективными идентичностями и ради стабилизации вынуждена попадать в сеть взаимного признания. То обстоятельство, что индивиды зависят от интерсубъективно разделяемых традиций и от сообществ, формирующих идентичность, объясняет, отчего в культурно дифференцированных сообществах безупречность юридического лица невозможно гарантировать без равных культурных прав: «The individual’s right to culture stems from the fact that every person has an overriding interest in his personal identity — that is in preserving his way of life and in preserving traits that are central identity components for him and other members of his cultural group»^[4] [Право индивида на культуру вытекает из того факта, что каждая личность в первую очередь заинтересована в своей личностной идентичности, т. е. в сохранении своего образа жизни, а также тех черт, которые служат центральными компонентами идентичности для нее и для других членов ее культурной группы]. Правда, политика, имеющая целью равноправное сосуществование жизненных форм различных этнических сообществ, языковых групп, конфессий и т. д., пускает в ход в исторически сложившихся национальных государствах столь же опасный, сколь и болезненный процесс. Разросшаяся до уровня национальной культуры культура большинства должна выделиться из своего исторически обусловленного сплава с всеобщей политической культурой, если все граждане страны должны иметь возможность идентифицироваться с политической культурой собственной страны в равной степени. По мере успешного осуществления этого процесса отрыва политической культуры от культуры большинства солидарность граждан перестраивается на абстрактной основе «конституционного патриотизма»^[5]. Если этот процесс потерпит крах, то государственно-правовая структура развалится на отгораживающиеся друг от друга субкультуры. И все-таки он в любом случае выхолащивает субстанциальные общности нации как будущего сообщества.

Глобализация ослабляет силу сплочения национальных сообществ и еще одним образом. Глобальные рынки, как и массовое потребление, массовая коммуникация и массовый туризм, способствуют мировому распространению или знакомству со стандартизованными изделиями (изготовленной преимущественно в США) массовой культуры. Одни и те же потребительские товары и стили потребления, одни и те же фильмы, телепрограммы и шлягеры распространяются по всему земному шару; одни и те же моды на попи техно-музыку или на джинсы охватывают и формируют ментальность молодежи даже в отдаленнейших регионах; один и тот же язык, так или иначе ассимилированный английский служит средством взаимопонимания между чрезвычайно далеко отстоящими друг от друга диалектами. Часы западной цивилизации задают темп для принудительной одновременности неодновременного. Поверхностный лоск единой культуры коммодификации накладывается не только на чуждые Западу регионы земного шара. Похоже, что лоск этот нивелирует национальные различия даже на Западе, так что очертания мощных локальных традиций все более расплываются. Новые исследования по антропологии массового потребления, однако же, обнаруживают примечательную диалектику между уравниловкой и творческой дифференциацией^[6].

Антропология достаточно долго не сводила ностальгического взгляда с локальных культур, которые под давлением коммерческой гомогенизации якобы лишились корней и пресловутой подлинности. В последнее время она подчеркивает конструктивный характер и многообразие инновативных ответов, которые связывают привлекательность глобализации с локальными контекстами.

В качестве реакции на обезличивающее давление, так сказать, всемирной материальной культуры зачастую образуются новые конфигурации, не только устраняющие существующие культурные различия, но с помощью гибридных форм создающие новое многообразие. Это наблюдение касается не только Камеруна, Тринидада или Белиза, не только египетских или австралийских деревень, но также и таких городов, как Москва или Лондон. Так, например, в одном исследовании густонаселенного, смешанного в этническом отношении западного предместья Лондона, расположенного неподалеку от аэропорта Хитроу, описывается процесс складывания новых культурных различий^[7]. Автор в этой связи обрушивается на овеществляющий вымысел, утверждающий, будто этнические группы образуют связные целостности с отчетливо отграничиваемыми культурами. Традиционному образу поликультурного дискурса он противопоставляет динамичную картину продолжающегося конструирования новых соотношений, субкультур и жизненных стилей. Протекание этого процесса поддерживается межкультурными контактами и полиэтническими связями. Он усиливает и без того характерное для постиндустриальных обществ продвижение к индивидуализации и к построению «космополитических идентичностей»^[8].

Тенденция к отгораживанию мнимо гомогенных субкультур друг от друга может объясняться обращением к реальным сообществам или конструированием сообществ воображаемых. Так или иначе, она связывается с конструктивным выделением все новых коллективных жизненных форм и индивидуальных жизненных проектов. Обе тенденции усиливают центробежные силы в рамках национального государства. Они истощают ресурсы гражданской солидарности, если не удается упразднить исторический симбиоз республиканизма с национализмом и переформировать республиканский настрой населения на основе конституционного патриотизма^[9].

От меня не ускользнул подобный Янусу лик «нации», как первой современной — пока еще подпитывающейся проекциями в будущее — коллективной идентичности. Он варьирует между воображаемой «природностью» нации-народа и юридической конструкцией нации граждан. Но западнои североевропейские, а также центральнои центрально-восточноевропейские пути возникновения национального государства — from state to nation vs. from nation to state — свидетельствуют о сконструированном, об опосредованном массовой коммуникацией характере этой новой формации идентичности.

Если же такая форма коллективной идентичности совершила богатый последствиями скачок в абстрагировании от местного и династического к национальному и демократическому сознанию, то почему бы этому «учебному процессу» не продолжиться?

Вопросы к тексту

Согласны ли вы с оценкой перспектив формирования постнациональной идентичности, данной известным социологом и философом? Как Ю. Хабермас трактует это понятие?

Космополитическая стратегия нужна не для того, чтобы отрицать роль культуры в складывании человеческой жизни, но для того, чтобы поставить под сомнение, во-первых, предположение о том, что социальный мир отчетливо делится на конкретные частные культуры, по одной на каждое сообщество, а во-вторых, предположение о том, что каждому человеку требуется именно одна из этих единиц — уникальная и связная культура — чтобы наделить его жизнь формой и смыслом".

• [1] Юрген Хабемас — немецкий философ и социолог, в прошлом — директор Института по исследованию условий жизни научно-технического мира Общества МаксаПланка в Штарнберге.
• [2] Хабермас Ю. Постнациональная констелляция и будущее демократии // Логос.2003. № 4—5 (39). С. 105—152.
• [3] Kymlicka W. Multicultural Citizenship. Oxford, 1995.
• [4] Margalit A., Halbertal М. Liberalism and the Right to Culture // Social Research. 1993.P. 491—510. Равноправный доступ к культурным ресурсам оправдан по внутренней причине: сохранить собственную идентичность — но, в отличие от того, что предлагаютнекоторые либеральные теоретики, не инструментально — не как своего рода хранилище ценностей, из которого частные и автономные лица, принимающие решение, могли бы черпать для себя предпочтения высшего порядка; ср.: RazJ. Multiculturalism: аLiberal Perspective // Dissent. Winter 1994. P. 67—79.
• [5] См. мое интервью с Ж. М. Ферри в: Habermas J. Die nachholende Revolution. Frankfurt / M" 1990. S. 149—156.
• [6] Miller D. Worlds Apart. Modernity through the Prism of the Local. L., 1995: Introduction: Anthropology, Modernity and Consumption. P. 1—22.
• [7] Baumann G. Contesting Culture. Discourses of Identity in MultiSethnic. L., Cambridge, 1996.
• [8] Waldron J. Minority Cultures and the Cosmopolitan Alternative // W. Kymlicka (Hg.)(s. Anm. 25). S. 105
• [9] Oberndorfer D. Integration oder Abschottung? // Zeitschrift f. Auslanderrecht und Aus-landerpolitik, 18. Januar 1998. S. 3—13.