Обязанность и притязание (обязанность и субъективное право)

Нормы права, регулируя общественные отношения, с одной стороны, как мы видели^⁰³²⁵], налагают обязанности, с другой — предоставляют притязания (правомочия, права).

Обязанность есть установленная нормой права связанность лица в вопросе о том, допустимо ли ему совершить или не совершить определенное действие. Если норма права предписывает лицу совершить какое-либо действие, то лицо этим связано®³²⁶^. Несовершение этого действия является недопустимым, недозволенным. Если норма права предписывает лицу воздержаться от совершения определенного действия, то недопустимым, недозволенным будет совершение этого действия.

Устанавливая обязанность для одной стороны, норма права вместе с тем предоставляет другой стороне притязание. Притязание есть закрепленная нормой права за лицом возможность привести в действие государственный аппарат для принятия мер принуждения против обязанного лица в случае неисполнения последним своей обязанности®³²⁷).

Если мы обратимся к источникам нашего права, то убедимся, что для обозначения притязания советские законы, так же как и русский разговорный язык, пользуются словом «право» и такими выражениями, как «имеет право», «вправе». Так, например, ст. 59 ГК указывает, что «собственник вправе отыскивать свое имущество из чужого незаконного владения»!⁰³²⁸!. Статья 107 ГК дает следующее определение: «В силу обязательства одно лицо (кредитор) имеет право требовать от другого (должника) определенного действия, в частности, передачи вещей или уплаты денег, либо воздержания от действия»!⁰³²⁹]. Во всех этих и в многочисленных других случаях «право» употребляется в другом значении, чем когда мы, например, говорим: «Основы советского права даны в Сталинской Конституции», «основным источником советского права является закон», «советское уголовное право содержится в уголовных кодексах союзных республик». Когда мы говорим, что «основы советского права даны в Сталинской Конституции», то мы употребляем слово «право» в смысле совокупности норм (правил поведения), охраняемых Советским государством в интересах трудящихся, т. е. «право» означает «нормы права». Тогда же, когда мы говорим, что кредитор «имеет право» требовать от должника совершения определенного действия или воздержания от действия, мы слово «право» употребляем в смысле «притязание».

Наличие этих двух значений слова «право» не составляет особенности русского языка. Латинское слово «jus» также обладает этими двумя значениями. Так же обстоит дело с французским словом «droit», итальянским — «diritto», испанским — «derecho», немецким — «Recht». Для указания на эти два значения прибегают к выражениям «право в объективном смысле» и «право в субъективном смысле», или же просто «объективное право» и «субъективное право». Объективное право означает правовые нормы, субъективное право — притязание. В отличие от других европейских языков английский язык имеет два слова для обозначения права в объективном и права в субъективном смысле: «law» (объективное право) и «rigth» (субъективное право)!⁰³³⁰].

С точки зрения научной терминологии это является несомненным преимуществом!⁰³³¹]. Действительно, наличие в большинстве европейских языков одного термина «право» для обозначения двух разных понятий не раз приводило к путанице. Рассматривали право в объективном смысле и право в субъективном смысле как два вида одного и того же родового понятия права!⁰³³²]. Или же полагали, что право в объективном смысле и право в субъективном смысле являются двумя сторонами одного и того же явления[°³³³1. И то и другое мнение неправильно. На самом деле слово «право» в одних случаях означает нормы, т. е. правила поведения, охраняемые государственным принуждением в интересах господствующих классов — так называемые правовые нормы (право в объективном смысле); в других случаях слово «право» означает один из элементов правоотношения — притязание (право в субъективном смысле). Таким образом, это не два вида одного и того же родового понятия. Это и не две стороны одного и того же явления, так как субъективное право (притязание) является лишь одним из элементов правоотношения.

Самое происхождение терминов «объективное право» и «субъективное право» нельзя считать выясненным!⁰³³⁴]. По-видимому, оно связано с историей естественно-правовых учений, а именно — со сменой феодального и теологического взгляда на естественное право буржуазными естественно-правовыми теориями. Согласно феодальному теологическому взгляду естественное право было отражением вечного божественного закона в человеческом разуме (определение естественного права у Фомы Аквинского гласило: «Lex naturalis nihil aliud est quam participatio legis aeternae in natura rationali»). Естественное право рассматривалось как система норм, существующих независимо от человека. На смену этой феодально-теологической концепции пришла буржуазная концепция естественного права, которая перенесла центр тяжести вопроса в учение о правах человека, рассматривая их как прирожденные…, неотъемлемые права. Буржуазная концепция рассматривала права человека, субъекта, как его естественное, прирожденное, неотъемлемое свойство t^3 351. Этот переход от одной концепции к другой, по-видимому и отразился терминологически в противопоставлении объективного и субъективного права. Как бы ни произошла указанная терминология!⁰³³⁶], она вошла в юридическую науку. С ней надо считаться и дать себе отчет в точном ее значении, чтобы она не являлась источником путаницы.

Вопрос о сущности субъективного права вызывает в буржуазной литераторе много споров… Критический обзор буржуазных теорий необходим для раскрытия тех методологических пороков, которыми страдает буржуазная юридическая наука!⁰³³⁷].

Основные буржуазные теории субъективного права несомненно генетически связаны с естественно-правовыми буржуазными теориями XVII и XVIII вв. Историческая преемственность от учений о прирожденных правах человека нагляднее всего проявляется в теории, определяющей субъективное право как свободу, ограниченную или охраняемую объективным правом!⁰³³⁸). Гоббс указывал, что субъективное право заключается в свободе что-либо сделать или от чего-либо воздержаться. «Слово „право“ означает не что иное, как свободу, которую каждый имеет, пользоваться естественными способностями разумным образом» («iuris nomen nihil aliud significatur, quam libertas quam quisque habet facilitations naturali secundum rectam rationem utendi»). Такое же определение мы находим у Локка (свобода поступать по своей воле, поскольку норма это не запрещает) и у других теоретиков естественного права. Определение субъективного права как свободы очень часто встречается у юристов XIX и XX вв. Американский юрист Холмс (Holmes) определяет субъективное право (rigth) как дозволение пользоваться определенными естественными способностями и при известных условиях получать охрану со стороны государственной принуждения. Он добавляет, что человек имеет «право» (rigth) в той степени, в какой ему предоставлена защита государственного принуждения^⁰³³⁹^. Сторонником теории субъективного права как свободы, ограниченной объективным правом, в дореволюционной русской юридической литературе был проф. Е. Н. Трубецкой!⁰³⁴⁰).

Одной из влиятельных в буржуазной науке теорий субъективного права является теория воли. Источник этой теории лежит в философии права Гегеля!⁰³⁴¹). Савиньи говорил, что объективное право определяет ту сферу, в которой индивидуальная воля может господствовать независимо от воли других людей!⁰³⁴²). Главным представителем этой теории надо считать германского юриста Виндшейда, формулировка которого получила широкое распространение в буржуазное науке. Согласно этой формулировке субъективное право приставляет собой мощь или господство воли лица, предоставленное правопорядком!°³⁴³). Наибольшее число последователей эта теории получила в германской литературе.

В буржуазной науке теории воли противопоставляют теорию интереса, выдвинутую германским юристом Иерингом. С точки зрения Иеринга субъективное право есть охраняемый объективным правом интерес!⁰³⁴⁴). Эта теория получала широкое распространение и за пределами Германии!⁰³⁴⁵).

В конце XIX и в начале XX в. очень много буржуазных авторов приняло компромиссную точку зрения и стало эклектически определять субъективное право, объединяя оба признака — волю и интерес. Одни при этом делали ударение на волю, другие — на интерес. Получили распространение формулировки, гласившие, что субъективное право есть «господство воли», направленной на охрану определенного интереса, или же «интерес, охраняемый господством воли, которое обеспечено правопорядком»!⁰³⁴⁶) (так называемые «комбинационные теории»).

Теории, рассматривающие субъективное право как господство воли, как интерес, либо как комбинацию этих элементов, суть разновидности традиционного течения в учении о правоотношении (см. § 1 настоящей главьй^3 471) — Нетрудно убедиться, что они являются с точки зрения методологии преемниками естественно-правовой теории свободы.

Естественно-правовая теория исходила из «естественного состояния свободы». Это состояние свободы рассматривалось ею как субъективное право, если оно было введено в определенные границы правовыми нормами. Теории воли и интереса (а также комбинационные теории) берут определенные свойства человека — наличие у него воли или потребностей, требующих удовлетворения. Эти свойства с точки зрения этих теорий превращаются в субъективное право, поскольку они санкционированы объективным правом. Таким образом, и естественно-правовая теория и теория воли и интереса берут определенную сторону, свойство человека, изолируют это свойство от общественных отношений, в которых состоят люди, и усматривают в нем сущность субъективного права. Эта черта является основным пороком указанных теорий.

Те стороны человека (наличие воли, потребностей), с которыми оперируют эти теории, конечно, не являются безразличными при изучении правоотношении и их элементов, в частности притязания (субъективного права). Нормы права, регулируя общественные отношения, имеют дело и с волей человека и с его потребностями. Но нормы права регулируют не волю как таковую, не потребности как таковые, а общественные отношения. При изучении общественных отношений, урегулированных нормами права и, следовательно, сделавшихся правоотношениями, должны быть приняты во внимание эти свойства людей. Но эти свойства человека не составляют ни сущности самого правоотношения, ни сущности отдельных элементов правоотношения^10 348^.

В полемике друг с другом представители указанных буржуазных теорий обнаружили ряд недостатков и теории свободы, и теории воли, и теории интереса. Оказалось, что ни одна из этих теории не в состоянии объяснить тот материал, с которым имеет дело юридический наука. Так, например, теория свободы не может объяснить возможности для лица привести в действие аппарат государственного принуждения. Теория свободы не объясняет также, как может иметь субъективные права умалишенный, помещенный в психиатрическую лечебницу и, следовательно, лишенный свободы. Между тем такой умалишенный может быть собственником, кредитором. Равным образом теория воли не объясняет наличия субъективных прав у лиц, у которых нет нормальной разумной воли, или воля которых не принимается во внимание объективным правом. Субъективными правами может обладать ребенок с самого момента своего рождения. Субъективными правами может обладать душевнобольной, находящийся в состоянии бреда, и вообще всякий человек, хотя бы он и не был способен понимать значения своих действий. Теория интереса не объясняет наличия субъективного права при отсутствии у лица соответствующего интереса. Например, лицо может иметь право собственности на вещь, которая никакого интереса для него не представляет.

Полемика между представителями буржуазных теорий вскрыла эти несомненные недостатки. Но она не показала, что эти недостатки — следствие основного порока всех этих теорий — игнорирования того, что правоотношение является общественным отношением, урегулированным нормами права. Волевой момент в правоотношении не предполагает каждый раз направленной определенным образом индивидуальной воли. Волевой момент лежит в регулировании общественных отношений государством, которое является организацией господствующих классов. Закрепление нормами права определенных общественных отношений является выражением воли господствующих классов. Равным образом характерен не индивидуальный интерес, который имеет в виду Иеринг и которого в отдельном случае может и не быть, а классовый интерес, ради которого государство закрепляет и ограждает нормами права такие общественные отношения, которые выгодны господствующим классам. Индивидуальная воля и интерес имеют значение лишь постольку, поскольку они находятся в соответствии с волей и интересами господствующих классов!⁰³⁴⁹!.

Нередко в советской юридической литературе встречается утверждение, что всякое правоотношение есть волевое отношение и что право (в субъективном смысле) есть воля или господство воли. При этом нередко делают ссылку на известное место в т. I «Капитала» Маркса: «Чтобы данные вещи могли относиться друг к другу как товары, товаровладельцы должны относиться друг к другу как лица, воля которых распоряжается этими вещами: таким образом, один товаровладелец лишь по воле другого, следовательно, каждый из них лишь при посредстве одного общего им обоим волевого акта, может присвоить себе чужой товар, отчуждая свой собственный. Следовательно, они должны признавать друг в друге частных собственников. Это юридическое отношение, формой которого является договор, — все равно закреплен ли он законом или нет, — есть волевое отношение, в котором отражается экономическое отношение. Содержание этого юридического, или волевого отношения дано самим экономическим отношением» (Маркс и Энгельс, Соч., т. XVII, стр. 95). Ссылка не подтверждает, что Маркс считал всякое правоотношение волевым отношением!⁰³⁵⁰!. Маркс в этом месте говорит не о правоотношение вообще, а о правоотношениях, возникающих из одного общего товаровладельцам волевого акта — договора. Это [т.е. договорное] правоотношение Маркс и называет волевым отношением. Действительно, как будет показано ниже, правоотношения могут возникать из волевых актов. Такие правоотношения и являются волевыми отношениями (по способу их возникновения). Волевые акты отдельных лиц имеют большое значение в движении правоотношений (их возникновении, изменении и прекращении) и должны быть рассмотрены особо.

Во второй половине XIX в. А. Тон предложил теорию, согласно которой субъективное право есть возможность притязания в случае нарушения права!⁰³⁵¹!. Посредством этой теории А. Тон пытался освободиться от недостатков, присущих другим буржуазным теориям. Однако и он не смог последовательно стать на правильный путь. С его точки зрения притязание имеется лишь в случае нарушения обязанной стороной своей обязанности. Субъективное право есть лишь возможность притязания. Притязание рассматривается им не как элемент правоотношения, которое может возникнуть, существовать и прекратиться и без нарушения соответствующей обязанности!⁰³⁵²!, а только как привесок к правоотношению[0353]_ Между тем регулирование общественных отношений нормами права, закрепление этих отношений государственной властью именно и заключается в том, что на одну сторону налагается обязанность, а другой предоставляется притязание!⁰³⁵⁴!. Притязание (субъективное право) и есть предоставляемая лицу возможность привести в действие аппарат государственного принуждения[0355] Заслугой А. Тона было то, что он связал субъективное право и притязание. Но он не понял, что субъективное право — не возможность притязания, а самое притязание, и что притязание есть возможность привести в действие аппарат государственного принуждения, а не самое приведение его в действие!⁰³⁵⁶]. Само собой разумеется, что А. Тон не стоял на классовой точке зрения.

В XX в. в буржуазной юридической литературе получили значительное распространение учения, отрицавшие субъективное право. Главным представителем этого течения был французский государствовед Л. Дюги (L. Duguit)!⁰³⁵⁷]. Дюги был последователем французского философа, основателя так называемой позитивной философии (разновидность субъективного идеализма) О. Конта!⁰³⁵⁸]. Конт отрицал учение школы естественного права о «правах человека» и считал, что человек в обществе имеет лишь обязанности, а не права!⁰³⁵⁹!. Дюги воспринял это учение и на его основе создал теорию социальных функций. Согласно его теории объективное право не наделяет человека субъективными правами, а возлагает на него определенные функции. Дюги учит, что собственность не есть право, принадлежащее собственнику, а возложенная на него социальная функция.

Учение Дюги является одним из выражений реакционной буржуазной идеологии эпохи империализма. Взгляды идеологов Французской революции на «права человека» имели исторически прогрессивный характер. Буржуазия под этим лозунгом боролась с феодализмом. В эпоху империализма буржуазии уже не надо было бороться с феодализмом. Для борьбы с рабочим классом ей надо было искать обоснования своего господствующего положения. Ей надо было демагогически «показать», что частное обладание орудиями и средствами производства является обоснованным!°³⁶°]. В роли апологета частной собственности и выступил Дюги, согласно которому частный собственник выполняет социальную функцию, т. е. общественно полезную роль. В этом заключается смысл его теории. Для учения о субъективном праве как элементе правоотношения его учение ничего не давало!⁰³⁶¹]. Дюги не отрицал, что лицо, обладающее социальной функцией, обладает вместе с тем, по его терминологии, «юридическим положением» (situation juridique), при котором оно может привести в действие государственный аппарат для охраны этого положения. Но Дюги «не заметил», что такое «юридическое положение» представляет собой не что иное, как элемент правоотношения^³⁶²^, т. е. общественного отношения, регулируемого нормами права в интересах господствующих классов.

На путь отрицания субъективного права как понятия теории права [°³⁶³^ встал также глава нормативизма в юридической науке Кельзен[°³⁶⁴Т Выше мы видели, что в теории права Кельзена правоотношение как регулируемое нормами права общественное отношение не имеет места. Обязанность есть просто индивидуализация правовой нормы, т. е. правовая норма в применении к данному лицу. Что же касается субъективных прав (притязаний), то Кельзен полагает, что понятие субъективного права является естественно-правовым и ему нет места в теории права. Но вместе с тем он считает, что особенностью некоторых отраслей права (гражданского, административного) в эпоху капитализма является наделение лиц правомочием (притязанием), в зависимость от которого поставлено принуждение обязанной стороны к исполнению ее обязанности. Это управомочие (притязание) и является тем, что в праве капиталистических стран называют субъективным правом.

Учение Кельзена направлено против социализма, который, по его утверждению, субъективных прав не знает и знать не может. Учение Кельзена так же, как и теория Дюги, является апологией капитализма. Но только он строит свою апологию иначе, утверждая, что лишь при капитализме человеку могут принадлежать субъективные права.

Отрицание субъективных прав было использовано и доведено до крайних пределов германским нацизмом, идеологи которого пытались таким образом обосновать ликвидацию буржуазно-демократических свобод, зверскую практику насилий и неслыханных жестокостей гитлеровского режима.

Наш обзор доказал, что характерной особенностью буржуазной юридической науки в вопросе о правоотношениях является игнорирование сущности правоотношения как общественного отношения, регулируемого нормами права в интересах господствующих классов. Последовательное проведение этой точки зрения составляет задачу марксистско-ленинской науки права. Такая задача стоит не перед одной только наукой теории государства и права, а перед всей советской юридической наукой в целом, т. е. перед совокупностью всех юридических дисциплин.

Мы видели, что в правоотношении каждой обязанности соответствует притязание (субъективное право). Содержанию обязанности соответствует содержание притязания и наоборот. То, к чему обязана одна сторона, другая сторона может от нее требовать. Содержанием обязанности является совершение лицом определенного действия, либо воздержание от совершения (несовершения) определенного действия. Соответственно этому содержанием притязания является требование от обязанного лица совершения определенного действия, либо воздержания от какого-либо действия. Например, содержанием обязанности покупателя является уплата денег продавцу, а содержанием соответствующего притязания продавца — требование от покупателя этой уплаты. Содержанием права собственности является требование собственника ко всякому и каждому о воздержании от действий, препятствующих собственнику владеть, пользоваться и распоряжаться вещью. Содержанием же обязанности всякого и каждого в отношении собственника является воздержание от таких действий !°³⁶⁵1.

В юридической литературе встречается взгляд, что содержанием обязанности наряду с совершением действия (facere) и воздержанием от действия (non facere) является также претерпевание (pati). Как на случай обязанности претерпевания указывают, например, на обязанность собственника претерпевать воздействие на вещь арендатора, которое имеет место согласно договору аренды. Обязанность претерпевания, таким образом, сводится к воздержанию от действий, препятствующих другой стороне совершать те или иные действия. Обязанность претерпевания является частным случаем обязанности воздержания от действий t°³⁶⁶l.