Сущность и основные черты учения Р. Декарта

Р. Декарта порой именовали на латинский манер «Картезий», а его учение и сегодня нередко называют картезианством. Между тем Р. Декарт одним из первых стал писать философские и научные труды пофранцузски вместо общепринятой для серьезных произведений латыни. Его считают одним из основоположников французской научной и философской прозы. Не менее известен Р. Декарт как создатель аналитической геометрии — особого раздела математики, в котором алгебраические функции применяются к исследованию геометрических фигур и тел. Его считают и одним из первооткрывателей еще одной важнейшей математической теории — математического анализа, хотя в этой области он разделяет славу первооткрывателя вместе с немецким мыслителем Г. Лейбницем. Математика явилась для Р. Декарта отправным пунктом размышлений о проблемах, ставших основными для его творчества. Это проблема достоверности знания и проблема научного метода.

Чтобы оценить значение совершенного Р. Декартом, необходимо учесть то, как понималась ценность знания в предшествующие эпохи. Ценность знания для средневековых схоластов была связана с его эзотеричностью (герметичностью). Герметичность — это закрытость. Герметическое знание — такое знание, которое предполагает наличие особого «шифра» для своего понимания. Только посвященный в тайну шифра получает доступ к сведениям, заключенным в тексте или ином хранителе информации. Знание, заведомо доступное каждому, не представляет ценности или, точнее, не является действительным знанием. Так думали не только схоласты. Убеждение относительно герметичности подлинного знания и подлинной образованности разделяли и гуманисты Возрождения. «Гуманитарные студии» деятелей Возрождения были способом вхождения в круг «посвященных». Именно поэтому акцент в них делался на формирование определенных человеческих качеств, без наличия которых занятия гуманитарными предметами были невозможны или превращались бы в профанацию. Это было для гуманистов не просто ясно, но подразумевалось как очевидное, само собой разумеющееся, поскольку они мыслили в русле древней традиции.

В самом деле, убежденность в герметичности знания и образованности характерна, например, для Платона, особенно в поздний период жизни и творчества^[1]. Впрочем, Платон, очевидно, поначалу стремился пойти по пути, проложенному Сократом. Но неудача учителя, закончившаяся трагически, и собственный печальный опыт убедили Платона в бесплодности и опасности попыток широкого народного просвещения. Его смущали не только неизбежные искажения при распространении знания, но и то, что оно может совсем исчезнуть и потеря окажется невосполнимой. Поэтому свою Академию Платон в конечном итоге построил на манер замкнутого сообщества жрецов или языческого монастыря^[2].

Христианство, при всех отличиях от прежнего язычества, также осознавало необходимость существования «касты посвященных» в целях оберегания учения от профанации и искажений. В средние века западная церковь создала мощную систему защиты Священного Писания и Предания, призванную оберегать истины веры. Важным звеном этой системы стали университеты; только поднявшийся до уровня магистра получал право на самостоятельное толкование Писания. Протестантизм сумел пробить брешь в системе католицизма. Одним из требований протестантов явилось требование «свободного исследования» и прямого доступа к Библии всех верующих. Под «свободным исследованием» подразумевалось право каждого на собственное понимание священного текста и в конечном итоге возможность отношения к нему не только как к сакральному, но и как к обычному историческому документу. Именно протестантские теологи положили начало научному изучению Библии. Священник в протестантских церквях перестал играть роль особого посредника между верующим и Писанием. Однако скоро протестантизм (правда, не во всех своих разнообразных ответвлениях) пришел к выводу о необходимости сохранения института профессиональных теологов, способных давать ориентиры для толкования Писания и предохранять его от засорении и искажений. Стали создаваться институты и факультеты протестантского богословия. Вся эта длительная история свидетельствует, что вопрос о герметичности или, наоборот, открытости знания для всех и каждого представляет собой не надуманную, а действительную проблему. Забегая вперед, заметим, что и сегодня он не решен однозначно. Об этом свидетельствует, в частности, возрождение герменевтики — науки о понимании и истолковании текста. В XX столетии герменевтика из специальной филологической дисциплины превратилась в обширную и разветвленную отрасль знания, включающую и философские аспекты. При этом, однако, современная герменевтика занята той же древней проблемой: как найти твердые основания, убедительные для всех, с тем чтобы знание было понято и принято, и притом в адекватном виде, без искажений и субъективистских интерпретаций, и вообще — возможно ли такое знание. Р. Декарт по-своему ответил на этот вопрос. Картезий убежден, что знание может существовать без особой «подпорки» в виде авторитета. Однако он отдает себе отчет, что в отсутствие авторитета знание вступает на зыбкую почву. Любой тезис, сколько бы он ни выглядел убедительным и сколько бы на его обдумывание ни было потрачено усилий, может быть поставлен под сомнение.

Сомнение — всеобщая и страшная сила, от которой ничто не может уберечься. В страхе перед ней всякий занятый производством знания стремится огородить и уберечь его. Именно поэтому большинство учений ищет защиты под сенью авторитета или иных организационных («вне-научных») форм. Но Р. Декарт не хочет смириться с таким положением, означающим вечный страх для всякого самостоятельно мыслящего человека. Для того чтобы преодолеть его, надо ответить на вопрос, как победить сомнение. В силу господства сомнения ни один тезис не утверждается и не принимается, поэтому между людьми воцаряются хаос и произвол, как только они лишаются опоры в лице авторитета, будь то авторитет силы или власти. Однако во всем многообразии зыбких знаний, нуждающихся во внешней поддержке, существует одно исключение. Это математика. Ее истины очевидны каждому, кто не лишен самого обычного человеческого разума. В самом деле, «взять, к примеру, такой вывод: 2 и 2 составляют то же, что 3 и 1; тут следует усмотреть не только то, что 2 и 2 составляют 4 и что 3 и 1 также составляют 4, но вдобавок и то, что из этих двух положений с необходимостью выводится и это третье»^[3]. Или: через точку, взятую вне прямой, можно провести прямую, параллельную данной, притом только одну (один из постулатов эвклидовой геометрии). Примеров из области математики можно привести множество. В несомненности ее истин легко убедится всякий либо сразу, либо после некоторого размышления. Математические истины не нуждаются во внешнем подкреплении; они держатся на всеобщей способности людей уразуметь, понять, сообразить. Именно поэтому математика служит для Р. Декарта вдохновляющим образцом: она свидетельствует о «естественном свете разума», в лучах которого высвечивается истина, доступная людям. Значит, знание, не прячущееся за частоколы защитительных оград, принципиально возможно. Если оно принципиально существует, то оно должно обладать следующими свойствами:

• — не зависеть от людского произвола; говоря современным языком, быть объективным;
• — быть доступным для любого человека, наделенного нормальным человеческим умом; такое знание может быть воспринято как очевидное и естественное каждым человеком, хотя и не без умственных усилий;
• — его объективность и общепонятность должны основываться на необходимости, т. е. на строгой логичности, которую никто не в силах оспорить, не вступая в противоречие с самим собой.

Р. Декарт обобщает свойства, присущие математике. Но тем самым он заявляет о большем; он говорит о науке в современном нам понимании. Действительно, вся известная нам наука, о которой мы имеем представление, начиная со средней школы, фактически основывается на данных принципах; всякое знание, претендующее на научность, предполагает их.

Во времена Декарта науку, соответствующую этим принципам, еще только предстояло создать. Последующие столетия ознаменовались победным шествием научного знания, завоевывавшего все новые и новые области познания: механика, физика, химия, биология, теория электричества и магнетизма, оптика и т. д. Всюду принципы объективности, универсальности и необходимости оставались отправными. Исторически они играли важную роль, поскольку вселяли уверенность в людей науки; без надежды на реальность существования такого знания нельзя было даже приступить к научной работе. Однако сегодня нам легче посмотреть на совершенное Р. Декартом другими глазами. Для нас важно то, что он не столько открыл некие истины, сколько определил строй современного мышления, в котором наука играет значительную, едва ли не определяющую роль. Обращаясь к Р. Декарту, мы проясняем те черты нашего строя мышления, которые стали настолько привычны, что не замечаются, не подвергаются специальному осмыслению. Как же ответил мыслитель на вопрос о сомнении?

Сомневаться можно во всем. Нов море сомнения остается все же небольшой островок — уверенность каждого в собственном существо;

вании. Без этой уверенности невозможно не только жить, но и чтолибо делать. Невозможным становится само сомнение. С другой стороны, если я сомневаюсь, то уж во всяком случае я есть, я существую. Сомневаюсь — значит, думаю, мыслю. Отсюда знаменитое декартовское cogito ergo sum — «мыслю, следовательно, существую». Оно формулирует предельные основания достоверности знания, показывая, что доказать или опровергнуть существование чего-либо можно, только опираясь на факт мысли. Точнее, факт мысли есть то, далее чего уже невозможно идти в стремлении найти нечто достоверное. Мы, люди, без всякого внешнего авторитета верим в факт собственного существования до тех пор, пока мы мыслим, думаем. Речь при этом идет не столько о существовании тела, сколько того, что мы понимаем под собственным «я». Это то же самое, что Блаженный Августин называл «внутренним человеком». О сходстве тезиса Р. Декарта с идеей Августина следует сказать особо, что мы сделаем ниже. Пока же подчеркнем, что согласно Р. Декарту, мыслимое и мыслящее «я» лежит в основе понимания не только факта собственного существования, но и составляет основу достоверности всякого знания. Ученый апеллирует к единству человеческого рода, которое он видит в присущем людям разуме. Это единство позволяет людям понимать и воспринимать истины науки так же, как они понимают и воспринимают факт целостности своего «я». Фактически это означает, что индивидуальный произвол имеет свои границы, пока человек разумен и способен мыслить, не впадая в противоречие с самим собой. Следовательно, истины науки имеют шанс быть обоснованными достоверно.

Р. Декарт выделяет два способа усмотрения необходимых и всеобщих истин. Это интеллектуальная интуиция и дедукция. С его точки зрения интуиция может быть не только некоторым мистическим феноменом, но умственным, интеллектуальным. Интеллектуальная интуиция — это «понимание ясного и внимательного ума, настолько легкое и отчетливое, что не остается совершенно никакого сомнения относительно того, что мы разумеем, или, что-то же самое, несомненное понимание ясного и внимательного ума, которое порождается одним лишь светом разума»^[4]. Интуиция есть знание умственное и непосредственное. Дедукция есть логический вывод, с необходимостью вытекающий из посылок. Поэтому она есть знание опосредованное. Дедукция включает в себя цепь последовательных логических операций. Таким образом, отправляясь от абсолютно достоверных интуиций, разум двигается далее посредством дедукции, делая явным то, что содержится в общих тезисах неявно. Итогом совместной работы интеллектуальной интуиции и дедукции оказывается теория — стройная совокупность взаимосвязанных теоретических положений.

Для интуиции и дедукции, а значит, и для создания правильной теории достаточно обычного человеческого ума, никаких выдающихся способностей не требуется. Почему же далеко не все люди способны научно мыслить, а стройные и убедительные теории встречаются пока еще редко? Ответ Р. Декарта состоит в том, что, обладая умом, далеко не все умеют им правильно пользоваться. Мешает хаотичность, непоследовательность мышления, необдуманность того, с чего следует начинать и по какому пути следует двигаться. Люди не задумываются над тем, что в деле познания, как и в любом другом, нужен метод.

Познание простирается лишь настолько, насколько простирается ясное и отчетливое мышление. Темные представления следует разлагать на их составные части и прояснять постепенно, шаг за шагом. Ясные представления надо систематизировать и сочетать так, чтобы их связь была не менее ясна, чем ясность исходного материала. Поэтому нужен основательный анализ наших представлений, разложение их на простейшие элементы, неразложимость которых тождественна абсолютной ясности и достоверности. Мышление должно быть самостоятельным, суверенным. Всякая зависимость от чужих мнений есть ложный шаг. Теоретическое мышление требует систематического, руководствующегося одной основной мыслью порядка. Таковы главные положения декартовского метода. «Новое в понимании Декарта — это методизм, т. е. организованное, регулируемое правилами движение мысли, в процессе которого приобретаются новые истины либо обосновываются и упорядочиваются уже имеющиеся»^[5].

Вероятно, при выработке формулировки cogito ergo sum Р. Декарт не был знаком с аналогичной идеей Августина. Напомним, что Августин сформулировал свой тезис таким образом: «я ошибаюсь, следовательно, существую»^[6]. Логика и ход рассуждений Р. Декарта те же, что у Августина. В океане сомнения есть то, на что можно опереться — небольшой, но твердый островок, заключенный в душе каждого. Не будучи глубоко осведомленным о творениях святых Отцов церкви, Р. Декарт пришел к выводу, близкому к тому, что составляло одно из основоположений христианства. Это не может не свидетельствовать, что «структурно идея Декарта запрограммирована самим духом христианства и до него не раз воспроизводилась различным образом в качестве принципа достоверного основания существования человека»^[7].

По замечанию современного французского историка философии и науки А. Койре, «Cogito… Декарта содержало больше сокровищ, чем он сознавал»^[8]. Декарт апеллирует к разуму. Именно поэтому он рационалист. Разум — главное основание единства человеческого рода. Но заслуга Картезия не только в этом. Он прекрасно сознает, что в поисках объективности знания следует «стучаться» к самому человеку, а не апеллировать к внешнему — авторитету, силе, власти и т. д. Отнюдь не все может быть обосновано рационально; часто самые животрепещущие вопросы остаются вне пределов разумности. Но Р. Декарт прав в своем стремлении найти основу для общечеловеческого согласия не в чемто внешнем, а в том, что заключено в глубинах души человека.

• [1] См.: Раздел «Философия античной классики», глава о Платоне.
• [2] См.: Там же.
• [3] Декарт Р. Соч. Т. 1. С. 84.
• [4] Декарт Р. Указ. соч. С. 84.
• [5] Солонин Ю. Н. Декарт: образ философа в образе эпохи//Фишер К. Декарт. М., 1994. С. 522−523.
• [6] См. раздел «Философское значение Библии и святоотеческой литературы (патристики)*.
• [7] Солонин Ю. Н. Указ. соч. С. 521.
• [8] KoyreA. Descartes after three hundred years. Buffalo, 1956. P. 6.