Эндофилия как фактор интеграции и диффиренциации человеческих сообществ

«Эндос» — внутренний и «филия» — любовь {лат.), таким образом, эндофилия — потребность находиться во внутренней гомеостатичной среде живой системы. В узком смысле слова, например, в паразитологии эндофилией называется стремление эктопаразитов (комаров) размножаться и обитать не в естественной внешней среде, а в жилище человека. Но в широком философском смысле слова эндофилия — это невозможность индивидуального выживания во внешней среде, потребность в регулируемой среде обитания, сверхзависимость от ее характеристик.

Вернемся к эволюционному генезису многоклеточного организма. Поначалу абсолютно автономные клетки прекращают расходиться после деления, хотя и могли выживать по отдельности. На стадии колонии каждая отделившаяся клетка еще в состоянии жить автономно и породить новую колонию. Что удерживает клетки вместе? Что за закон всемирного тяготения привязывает их друг к другу, ограничивая их размножение? Можно предположить, что это водородная, ковалентная или донорно-акцепторная связь или другие виды электромагнитного взаимодействия, биологическое поле, взаимодействие мембран, когезия и адгезия. Назвать можно как угодно, но суть остается одной и той же, ее древние греки называли «филиа» — взаимное притяжение или… любовь То есть невозможность существовать в одиночку. Она заставляет клетку стать частью целого — открывает надклеточный путь к бессмертию, к максимальной самореализации {счастью).

Как одна единственная исходная клетка может стать целым организмом, реализовать все возможные (даже альтернативные) пути своей специализации? Каким образом ей удалось освоить поддержание постоянных условий своего существования? Похоже, для этого существует единственный способ — делясь, не терять внутреннего единства существования и расширять свое самоотражение по мере увеличения числа клеток. Если уровень отражения клетки после деления ограничится единственной клеткой, она «не заметит», что стала многоклеточным организмом, а значит, им и не станет.

Но, породив интегрированное единегво, клегка навсегда теряет индивидуальную неприкосновенность, автономию индивидуальной судьбы, свободу индивидуального самовыражения. Ее морфология и функция являются следствием ее положения в развивающемся организме и взаимодействием с другими клетками, индуцирующими ее дифференциацию.

И все же если количество информации, накопленное клеткой, во много раз превышает возможности ее реализации внутри одного индивидуального клеточного цикла, такой геном с неизбежностью стремится к многоклеточности с нарастанием дифференциации клеток, тканей и органов.

Аналогично, если количество информации, накопленное индивидуумом, во много раз превысит возможность ее реализации в индивидуальном жизненном пути, в силу невозможности эффективно пройти одновременно по двум (и более!) альтернативным траекториям, неизбежно возникает социальное сообщество с различными специализациями разных особей. Какими бы альтернативными и противоборствующими в своих характеристиках и моделях поведения они ни казались, они суть одно. Их притягивает к друг другу великая функциональная необходимость, делающая из расщепленного множества единое целое.

Махатма Ганди считал любовь онтологической силой, особым природным феноменом, сближающим разные существа и созидающим из них новое единство. В любви, с его точки зрения, заключена главная созидающая сущность жизни.

Но при этом новое целое пространство начинает доминировать над своими собственными элементами, индуцируя из всех возможных путей реализации для каждого конкретного своего элемента (клетки или индивидуума) строго конкретный, определенный местом и временем специализации данного элемента. То есть, становясь частью единого информационного пространства под названием «человеческая культура», мы детерминированы не столько своим геномом (как большинство биологических видов), сколько функциональными потребностями и культурно-исторической ситуацией нашего социума. Как муравьи и пчелы, мы ограничены в своих возможностях нашим «ульем-муравейником». Но механизм детерминации несколько иной.

Так же, как и многоклеточность, социальность в эволюции возникла не однажды и разными путями. Наша социальная детерминированность определяется нашей ретардацией в развитии, по сути, продолжающимся после рождения морфогенезом головного мозга. Его бурный постнатальный рост, активная дифференциация коры, средообусловленная (читай — социокультурно обусловленная!) закладка основных сенсорных и моторных матриц с неизбежностью определяют нашу индивидуально-психологическую структуру и весь наш жизненный потенциал.

Являясь изначально полипотенциальным организмом, мы есть не то, чем могли бы быть «вообще», а всегда лишь то, чем конкретно стали. Ранние дни, месяцы, годы (не менее целого десятилетия) нашей жизни мы полностью неавтономны, очень зависимы от ситуации развития. Необходимое для развития мозга иждивенчество мы с лихвой оплатим индивидуальной привязанностью к условиям и установкам — культурным матрицам своего существования.

Удивительный вывод! Двинувшись по пути произвольности, ухода от генетической заданности по пути свободного выбора форм движения, ориентации, питания и даже репродукции, мы оказались в условиях двойной заданности — и генетической, и социокультурной! Нами управляют и гены, и культура, и наш индивидуальный опыт. Огромное счастье, если все эти детерминанты «сумеют между собой договориться»! Когда выбранная за нас траектория нашего развития не противоречит нашим задаткам, а сформированные у нас способности и потребности удовлетворяют нашу личность и реализуются в обществе. Когда пережитый нами жизненный опыт не сделал из нас ни отъявленных человеконенавистников, ни неадекватных и наивных филантропов.

Если сравнивать многоорганизменное сообщество с многоклеточным организмом, то мы увидим, что человечество едва прошло границу между многоклеточной колонией и примитивным организмом и живет по законам примитивного единства. Нас удерживает вместе все та же эндофилия — невозможность жить друг без друга, жизненно необходимая обустроенность внутреннего пространства. Но это самый примитивный — «клеточный», принудительный уровень любви.

Биологическая эволюция, поднимаясь на уровень социальности, искала любые механизмы «зацепить» нас друг за друга. Тут пригодились и гипертрофированные детско-родительские взаимоотношения, и таинственное либидо (гиперсексуальность), и их удивительная помесь под названием опекунские отношения, и родственные связи, и детский взаимный импринтинг родственных и неродственных ровесников под названием «братская (сестринская) дружба». Все складывалось гак, чтобы подчинить индивидуальный инстинкт самосохранения и самовоспроизведения групповым интересам, оценить иную жизнь важнее своей, отдать свой жизненный потенциал в распоряжение сообщества. Как это происходило? Рассмотрим подробнее.