Дивергенция троглодитидов и гоминидов в концепции Б. Ф. Поршнева

Российский антрополог Б. Ф. Поршнев полагал большую часть того, что обычно называется эволюцией гоминидов, процессом, весьма далеким от становления индивидуального сознания и речевой информативной коммуникации^[1].

Огромная протяженность палеолита (не менее 2 млн лет), огромное количество сменивших друг друга поколений (не менее 100 тыс.) приводят автора к простым расчетам, что минимальный технологический сдвиг в изготовлении каменных орудий приходится на смену 200−300 поколений эпохи палеолита, в то время как весь период человеческой истории аг конца неолита до наших дней охватывает 8−9 тыс. лет, то есть не более 450 поколений, а все время нашей эры — не более 100.

От изобретения колеса до полета в космос прошло времени в десять раз меньше, чем от изобретения иглы до изобретения лука, и в 100 раз меньше, чем между началом использования огня и освоением его разведения. Поэтому Поршнев делает вывод, что эти процессы происходили не путем чьих-либо изобретений с последующим научением окружающих, а тем же путем, что и этологические изменения в жизни высокоорганизованных позвоночных животных. То есть мышление, осознавание и целенаправленное распространение знания тут вообще не при чем. Только образование условных рефлексов, постепенное закрепление и распространение в популяции наиболее эффективных поведенческих программ путем естественного отбора их носителей. Движущей силой изменений палеолитических «технологий», по Поршневу, был отбор наиболее эффективных каменных орудий, позволяющих раскалывать кости крупных животных, которые являлись главным объектом питания архантропов. Вообще главный фактор эволюции предков человека (Поршнев назвал их троглодитидами), с точки зрения этого автора, трофический. Главная особенность обезьян — использование растительной пищи. Поршнев полагал, что обезьяны в своем большинстве не способны ни к охоте, ни к убийству себе подобных. У человека же выражена значительная дифференциация индивидов: питаясь по преимуществу животной пищей, многие испытывают инстинктивное отвращение к процессу убийства животных, к виду крови, непреодолимый страх и отвращение к убийству себе подобных, другие же, наоборот, делают это с легкостью и даже с удовольствием. Причина этого кроется, с точки зрения Б. Поршнева, именно в процессе эволюции гроглодитидов.

Перейдя к наземному образу жизни, троглодитиды все больше адаптировались к нише падальщиков-трупоядов. Их неагрессивность и отсутствие охотничьего инстинкта позволяли им держаться рядом с ослабевшими и умирающими животными, те практически не боялись троглодитидов, не воспринимали их как опасность. Так питались австралопитеки и другие близкие к ним наземные человекообразные антропоиды, численность их была невелика, пока они не открыли для себя удивительную трофическую нишу, в которой оказались вне всякой конкуренции — это добыча костного мозга из костей крупных животных.

Слишком толстые кости недоступны многим хищникам и падальщикам даже с мощными зубами и челюстями. Но троглодитиды научились разбивать их камнями. Большого интеллекта тут, по мнению Поршнева, не требовалось — научились же каланы разбивать камнями раковины моллюсков, а хищные птицы — яйца страусов и панцири черепах. Опыт для такого способа питания приобретался крайне медленно, но был очень эффективен, ибо крупных костей в саванне множество, весьма калорийного костного мозга в них немало, а добраться до него мало кто способен. Научившись разбивать кости, троглодитиды мало-помалу освоили и навык находить наиболее подходящие для этого камни и даже при необходимости изготавливать подобные. Поначалу их успехи были ничтожны — горы отходов на один удачно расколотый камень, но проходили века, тысячелетия, десятки и сотни тысячелетий, сменялись сотни поколений, и фильтр естественного отбора постепенно закрепил наиболее успешные варианты действий и генотипы особей, способных к их освоению.

Прошел миллион лет, прежде чем архантропы сформировали самые элементарные навыки успешного изготовления каменных орудий определенной формы. Спектр этих форм был крайне ограничен и не менялся, по сути, еще почти миллион лет. За это время в рядах изрядно расплодившихся троглодитидов наметилась тенденция к дифференциации: помимо мирных падалыциков-трупоядов и разбивателей костей, появились и настоящие хищники, способные к убийству и охоте. Используя каменные орудия разбивателей, при необходимости немного их видоизменяя, они научились добивать ослабленных животных, а потом охотиться и на вполне жизнеспособных. Так в будущем человечестве появились охотники-убийцы, не боящиеся нападать и инстинктивно возбуждающиеся от вида и запаха крови.

Вопреки общепринятому мнению, Поршиев полагал, что таковых среди древнейших троглодитидов было вовсе немного, основная масса оставалась в трофической нише собирателей, падальщиков и косгедробителей, не способных к убийству, но способных использовать в пищу убитых другими соплеменниками животных. Однако, несмотря на свою немногочисленность, хищные троглодитиды обычно занимали в сообществе доминирующее положение благодаря своей активности, агрессивности и способности добывать для сородичей свежее мясо. Зачем они им с ними делились? Скорее всего, именно за костный мозг и каменные орудия или вследствие социального инстинкта. В ситуации бескормицы и невозможности добыть пропитание охотой такие особи были вполне способны к нападению на себе подобных и к каннибализму. Единственной защитой собирателей была их сплоченность. Или откуп другой пищей, каковой могли оказаться и слабейшие соплеменники, приносимые в жертву.

Ученых всегда изумлял полиморфизм человечества, а также его терпимость ко множеству морфологических отклонений в своих рядах. Но то, что обычно называют гуманизмом и приписывают Божественному промыслу, по мнению Б. Поршнева, было следствием своеобразной социальной адаптации, возникшей еще на стадии неандертальцев, когда вследствие обширных оледенений хищничество и каннибализм распространились сильнее всего. Детенышей с различными отклонениями и нарушениями (в том числе и очень медленно растущих крупноголовых инфантилов) не убивали и не съедали сразу, как поступает большинство нормальных видов, в том числе и растительноядных, и даже не бросали на произвол судьбы, а сохраняли, кормили и поддерживали, насколько это было возможно, в качестве резервного источника пищи на крайний случай.

Определенную роль тут, возможно, играл гипертрофированный и стимулируемый повышенной инфантильностью и беззащитностью отклоняющихся отпрысков материнский инстинкт, но и остальные члены группы не проявляли особой агрессивности, пока доминантные хищники не начинали охоты в собственной стае, тут и были нужны «крайние», «жертвенные овцы» и «козлы отпущения».

Так в сообществе предков человека появились иждивенцы, социальный вклад которых был минимальный, если не считать их трофической роли. Ясно, что для этой функции совсем не годились особи с повышенной агрессивностью, жертвы должны быть смиренными и пассивными, но за эго они некоторое время могут находиться на иждивении сообщества. Большинство жертв не доживало до репродуктивного возраста. Однако некоторые, особенно самки, могли достичь эффекта «неотении», то есть совместить черты инфантильной внешности (голая кожа, укороченное «детское» лицо) с признаками зрелой и даже гипертрофированной сексуальности и выиграть половой огбор у обычных самок. Большеголовые инфантильные самцы, развивающиеся и созревающие медленнее обычных, могли выживать только в благоприятных для сообщества условиях. Но в некоторых случаях их иждивенчество приводило к эффективному усвоению опыта соплеменников и благодаря более развитому мозгу — к выработке адаптивных и даже новаторских форм поведения, технологических новшеств и т. п., постепенно перенимаемых сородичами.

Так в конце концов среди троглодитов могли появляться по-настоящему разумные существа — гоминиды. Но их вклад в сообщество, как технологический, так и репродуктивный, очень долгое время был минимальным и случайным. Такие самцы в силу своих морфологических и психических особенностей не достигали вершин иерархии и не допускались до размножения, да и большинству самок они не казались привлекательными. Так что единственным источником таких генов в популяции были неотеничные самки. При их гибридизации с хищными самцами могли возникать самые разнообразные комбинации, в том числе и медленно растущие хищные интеллектуалы, склонные к агрессии и доминированию.

Слабые, по сравнению с троглодитидами даже хрупкие, гоминиды еще больше нуждались в сплочении для своего выживания. Единственным средством сохранить свою жизнь для гоминидов было увеличить свою привлекательность, необходимость для других членов сообщества. Только достигнув определенной критической массы в сообществах троглодитидов, гоминиды начинают играть существенную роль в развитии технологии и культуры. У них-то и формируется членораздельная речь. Они изобретают дистантное оружие, позволяющее охотиться на быстро двигающихся зверей, птиц и рыб и не испытывать во всей полноте инстинктивное отвращение к убийству, а также создают изобразительное искусство, украшения, мифологию и религию.

В определенный момент троглодитиды и гоминиды становятся полностью несовместимыми в одном сообществе, в первую очередь в силу социокультурных различий: троглодитиды оказываются не в силах освоить результаты культурной эволюции гоминидов. Скорость развертывания изменений для них слишком велика. Развиваясь быстрее физически, троглодитиды, тем не менее, становятся в сообществах гоминидов ментально недоразвитыми. Хищные же агрессивные каннибалы-троглодиты оказываются крайне опасны для грациальных и долго развивающихся гоминидов. Поэтому в сообществах гоминидов они по возможности и вовсе истребляются. Этологическая несовместимость троглодитидов и гоминидов стала главным изолирующим фактором в дальнейшем эволюционном процессе. Гоминиды двинулись по пути культурного прогресса, а троглодитиды продолжали наращивать биологическую адаптацию. Резкие изменения климата, флоры и фауны сделали сверхспециализации к определенным условиям среды фактором дезадаптации. 30 тыс. лет назад, не выдержав конкуренции с гоминидами, троглодитиды (поздние неандертальцы) полностью вымерли.

Но некоторые черты троглодитидов периодически встречаются и у современных людей как во внешности, так и в поведении. С точки зрения Поршпева, это типичные атавизмы, которые вызывают глубинный страх и огторжение у большинства людей. Одним из таких признаков, по его мнению, является «гипнотический» взгляд. Этот признак сформировался у троглодитидов, по мнению Поршнева, полностью бессознательно, как биологический адаптивный механизм. Лишенные органов нападения, троглодитиды воздействовали на жертв «особым взглядом»: трупояды — «умиротворяющим и успокаивающим», а хищники — «парализующим волю к сопротивлению». Оставлю эту идею без комментария, ведь действительно очень трудно определить, какими чудесами адаптации наградили нас предки.

Однако придется добавить, что, по многолетним наблюдениям английского антрополога Джейн ван Лавик-Гудолл^[2][3], наши ближайшие на сегодняшний день родичи — шимпанзе — довольно агрессивные существа, способны драться и наносить друг другу увечья, некоторые из них довольно успешно охотятся на детенышей некрупных антилоп и обезьян других видов, встречаются случаи и убийства себе подобных, и даже, правда очень редко, инфантицид (убийство детенышей своего вида) и даже каннибализм. Так что, возможно, корпи нашей агрессивности очень глубоки и развивались гораздо раньше времени эволюции троглодигидов.

• [1] См.: Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории. М., 1974.
• [2] См.: Гудолл Дж. Шимпанзе в природе: поведение. М., 1992.
• [3] См.: Хэнкок Г. Сверхъестественное: Боги и демоны эволюции. М., 2007.