Экскурс. «Малый народ» как основной механизм социального проектирования

Вспомним энциклопедистов и Вольтера, идеи которых подготовили одну из самых кровавых драм в Новейшей истории — Французскую революцию 1789—1794 годов. Французский историк начала XX века Огюст Кошен (Cochin), занимавшийся исследованиями философских и социальных предпосылок революционного террора, резко критикует концепцию возврата к естественности второй половины XVIII века: «Вы знакомы с этими философскими догмами: они все восходят к одной — „природа хороша“; и все правила сводятся к одному — „не мешать“. …Вера, послушание, уважение — лишь они опасны, и это их Вольтер обозначает словом „гадина“»^[1]. Анализируя превращение французской прогрессисткой мысли в воинственное учение, род секты, «республику словесности», Кошен формулирует концепцию «малого народа», которая легла в основу революционных преобразований:

…На 100 записанных не наберется и 30 соблюдающих правила, и пяти деятельных, и как раз эти являются хозяевами общества; они выбирают новых членов, достигая таким образом нужного им большинства, они назначают заседания бюро, составляют резолюции, руководят голосованием, без перебоев, без ущемления принципов, без упреков собратьев, потому что отсутствующие считаются присоединившимися, да к тому же разве нет в запасе массы способов убрать того, кто мешает? …Так в большом обществе как бы само собою образуется другое — малое, но более активное и сплоченное, которому не составит труда управлять большим без его ведома" (курсив наш. —Л. Г.)^[2].

Только за неполных одиннадцать месяцев Террора в 1793—94 годах погибли 40 тыс. чел. и 500 тыс. были заточены в тюрьмы. Общее число жертв революционных событий не было подсчитано, так как в стране царил хаос^[3]. В результате преследований Франция лишилась аристократической верхушки, члены которой были убиты или вынуждены бежать из страны. Не меньше пострадало и зажиточное крестьянство, средний класс, который обеспечивал страну продовольствием. Результатом Революции стало разрушение структуры французского общества, ослабление экономики, продолжительный голод, люмпенизация огромной части населения. До сих пор последствия этих событий проявляются во Франции в виде запутанной системы государственного управления и ее чудовищной бюрократизации. Острый взгляд Кошена выхватил сущность захвата власти «малым народом». Спустя полтора века такое же явление возникло в России в облике большевизма. Чем закончился Октябрьский переворот, нам известно лучше, чем про последствия Террора.

Методолог С. В. Попов дает интерпретацию хода общественных изменений, которая весьма сходна с описанной выше позицией Кошена. В статье «Методология организации общественных изменений» он рассматривает механизм выяснения границ «искусственности» преобразований в организации:

«Всякая попытка изменить ту или иную часть общества приводит к следующей ситуации: появляется человек или группа людей, которых не устраивает существующее положение дел, и они хотят его изменить в соответствии со своими представлениями (планами, проектами). Но поскольку «преобразователи» имеют дело с общественными образованиями — рефлексивными и активными, то получают реакцию, причем совсем не ту, которую могут заранее «вычислить»… Изменения происходят не там и не такие, как планировалось вначале…

«Классическое» проектное мышление рассматривает такую ситуацию «хотели как лучше, а получилось как всегда» либо как ситуацию недостаточного (неверно осуществленного) проектирования, либо (что чаще) как результат плохой; реализации и управления.

На самом деле ситуация всегда такова, потому что неадекватным является способ ее представления в мышлении… Парадоксальна позиция преобразователя общества. С одной стороны, он противопоставляет себя обществу, с другой — сам является продуктом этого общества и находится в рамках той же культуры. Способность же помыслить иное общественное устройство представляет собой труднейшую проблему.

Наиболее простой (но и непродуктивный) способ — … смотреть, что не нравится, и пробовать исправить это. Так пытались размышлять первые утописты…

Другой способ — выделить тенденции или «тренды» и по ним «увидеть» другое общество. Фантасты и футурологи упражняются в этом.

Третий способ — спроектировать отдельную «вещь» (или систему «вещей») и реализовать проект, изменив тем самым общество в нужном направлении.

Смею утверждать, что изображенная ситуация не изменится.

Если не изменяются культурные нормы и тип организации, общество восстанавливается в прежнем виде, ничего не меняя в себе. Либо… в результате взаимодействия всех сил исторического процесса получится нечто совершенно иное, не запланированное.

Парадокс может быть разрешен только в том случае, если «преобразователь «, в первую очередь, начнет изменять не общество, а себя. При этом он станет, соответственно, носителем новых норм культуры и типа общественной организации. Но в этом случае менятеся и объект размышления: не образ изменения будущего, а самоорганизация, позволяющая сформировать, «вырастить» новую культуру и новую организацию жизни (курсив наш. — Л. Г.)»^[4].

Самоизменение преобразователя — сильный тезис, правда, нуждающийся в дополнительной аргументации. Направленное изменение человека с незапамятных времен является ядром эзотерической традиции. Заметим, что все инициатические по сути практики, будь то подготовка профессиональных спортсменов, музыкантов, математиков или членство в монашеских орденах всех времен и народов, основаны на идее наставничества. Учителя не выбирают — это он выбирает достойного и проводит его через испытания. Только пройдя через мучительный и долгий период ученичества, человек изменяется в нужную сторону. Именно поэтому «педагогика для взрослых» категорически отказывает ученикам в принятии решений относительно содержания, сроков и способов обучения. Здесь уместно вспомнить восточную притчу, которую приводит известный популяризатор суфийских идей на Западе Идрис Шах:

Один суфий учил своих учеников:

«У меня есть только один урок. Когда выучите его, сможете учить другой. Я искал духовность повсюду, пока не понял, что ее не найти там, где ее ищет недостойный. Мой Мастер, хаким Анис, научил меня, что я должен учиться быть достойным поиска. Поиск недостойного есть скрытое высокомерие. Я спросил хакима, куда мне идти, чтобы найти знание, а не мнение. Тогда он научил меня тому, чему я не хотел учиться, способом, которого я не хотел (.курсив наш. —Л. Г). Он научил меня, как искать знание»^[5].

Преобразователь, изменяющий себя, напоминает легендарного Мюнхаузена, который сам себя вытащил за волосы…

Философия социального проектирования в советскую эпоху берет свое начало с одиннадцатого тезиса Маркса о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»^[6].

Социальное проектирование в СССР приобрело грандиозный характер. Возник новый человек, которого Александр Зиновьев окрестил «Гомо советикус». В 1977 году в Конституции СССР появляется сочетание «новая историческая общность людей — советский народ». Можно спорить, в какой тональности — мажоре или миноре — описывать эти явления, но они существовали и были результатом определенного замысла. Эти идеологические «останки» повсеместно встречаются и на постсоветской территории. Какую бы область деятельности в России мы ни взяли для рассмотрения, очень скоро выяснится, что за фасадом модных слов скрывается попытка переиначить или возродить какой-нибудь социальный проект советских времен. Во всех сферах жизни, от создания Маяковским нового языка и до великих «строек коммунизма», проектная составляющая в Советском Союзе была чрезвычайно велика. Перемещение огромных масс людей, освоение Крайнего Севера, БАМ, целина. «Атомный проект», спутник, первый полет человека в космос. Своя система образования, разделение университетской науки и отраслевой, НИИ — научно-промышленные структуры, не имеющие аналогов в мире…

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», — пели советские люди в 1930;х годах. По выражению великого русского экономиста Н. Д. Кондратьева, это была полная победа телеологического принципа над генетическим. Социализм был совсем молод, у всех возникало чувство огромных перемен, во всей их нечеловеческой грандиозности, включая чудовищные злодеяния. (Возможно, это историческая аберрация, и жизнь обывателя или крестьянина в глубинке, не потревоженная ни расстрелами, ни коллективизацией, протекала в обычном ритме). В то время было много сочувствующих Стране Советов, не только в Америке, опустошенной кризисом, но и в Европе, охваченной фашизмом. Лион Фейхтвангер писал после посещения СССР в книге: «Москва 1937»:

«Какая радость после всего этого встретить молодых людей, которым посчастливилось сорвать первые плоды советского образования, — молодых интеллигентов из рабочих и крестьян! Как крепко, уверенно, спокойно стоят они в жизни: они чувствуют себя органической частью мудрого целого. Будущее расстилается перед ними, как ровный путь, пересекающий прекрасный ландшафт. Выступают ли они на собраниях, беседуют ли с кемнибудь, наивная гордость, с которой они рассказывают о своей счастливой жизни, не наигранна; из уст их действительно рвется то, чем переполнены их сердца. Когда, к примеру, молодая студентка высшего технического училища, которая всего несколько лет назад была фабричной работницей, говорит мне: „Несколько лет назад я не могла правильно написать русской фразы, а теперь я могу дискутировать с вами на немецком языке об организации автомобильной фабрики в Америке“, или когда девушка из деревни, пышущая радостью, докладывает собранию; „Четыре года назад я не умела ни читать, ни писать, а сегодня я беседую с Фейхтвангером о его книгах“, — то радость их законна. Она вытекает из такого глубокого признания советского мира и понимания их собственного места в этом мире, что чувство испытываемого ими счастья передается и слушателям»^[7].

Литература

изобразительное искусство, архитектура были в то время инструментом формирования новой картины мира для членов социалистического общества. В этой картине много несовместимого, эклектичного, но она предельно функциональна. Новое искусство было призвано не столько выражать личную точку зрения художника, сколько изменить мир. Вадим Маркович Розин упоминает о проекте архитектора Мельникова для Зеленограда, в котором предполагались залы, где жители под звуки оркестра должны спать и видеть общие социалистические сны. «Здесь социальный идеал в явном виде определяет структуру будущего объекта»^[8].

Импульсом преобразования было проникнуто и все содержание управленческой деятельности. Особый размах в довоенную эпоху получает комплексное планирование — территориальное и социально-экономическое. В качестве примера можно привести так называемый «сталинский» Генеральный план развития Москвы 1935 года, определивший современную радиально-кольцевую структуру города. Реализация этого генплана не только позволила избежать многих проблем, свойственных европейским столицам, но и сформировала у нескольких поколений москвичей новый набор представлений о городском пространстве, среде обитания, жилище. Картина мира живущих в Москве включает высотки и сталинские дома, «пять минут пешком от метро» как меру расстояния, и иные объекты, которые отсутствуют у жителей других городов России.

• [1] Кошен О. Малый народ и революция: сборник статей об истоках Французскойреволюции. М., 2004. С. 30.
• [2] Цит. соч. С. 244—245.
• [3] Furet F. et М. Ozouf. Dictionnaire critique de la Revolution fran aise. P., 1988.
• [4] Попов С. В. Методология организации общественных изменений // Этюдыпо социальной инженерии: От утопии к организации / под ред. В. М. Розина. М., 2002.С. 59—60.
• [5] Шах И. Мыслители Востока М., 2009.
• [6] Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 3. С. 4.
• [7] http://www.ug.ru/01.51/ps6.htm
• [8] Марача В., Розин В. М. От социального проектирования к консалтингу и сновак социальным проектам? // Социальное проектирование в эпоху культурных трансформаций. М, 2008. С. 7.