Теоретические основы реализации института уголовного преследования в современном российском уголовно-процессуальном законодательстве

Понятие и сущность уголовного преследования

Для любого научного исследования правильное, точное определение содержания используемых или разрабатываемых понятий имеет исключительно важное значение. Такой подход дает возможность автору работы не только достичь поставленной цели, добиться искомого результата, но и способен обеспечить единое понимание этих категорий, эффективное использование их на практике. Определение содержания дефиниции «уголовное преследование» имеет, на наш взгляд, не только теоретическое, но и прикладное значение, поскольку от этого в значительной степени зависят формы его реализации при производстве по уголовному делу.

В существующих толковых словарях термин «преследовать» определяется как «следовать, гнаться за кем-нибудь с целью поимки, уничтожения; неотступно следовать за кем-нибудь; не оставлять в покое, мучить; подвергать чему-нибудь неприятному, донимать чем-нибудь; угнетать, притеснять, подвергать гонениям; стремиться к чему-нибудь»^[1]. Полагаем, что суть всех приведенных общеупотребительных значений слова «преследовать» сводится к пониманию его как активной деятельности одного субъекта в отношении другого, с целью ограничения прав или интересов последнего. Отталкиваясь от приведенного смыслового значения, необходимо подвергнуть анализу легальное толкование термина «уголовное преследование».

В международном законодательстве рассматриваемая дефиниция используется для обозначения производства по уголовному делу в отношении конкретного лица. В частности, ч. 3 ст. 14 «Европейской конвенции о выдаче ETS» содержит правило, согласно которому при изменении обвинения «возбуждение уголовного преследования в отношении выдаваемого лица или вынесение ему приговора возможно лишь постольку, поскольку новое описание преступления образует элементы преступления, позволяющего осуществить выдачу»^[2]. Аналогичным образом трактует значение термина «уголовное преследование» Римский статут Международного уголовного суда^[3], определяя, что в случае, если дело расследовано государством, которое обладает юрисдикцией в отношении него и это государство решило не возбуждать в отношении лица, которого это касается, уголовного преследования, дело не может быть принято к производству Международного уголовного суда (ч. 1 ст. 17). В заключительных замечаниях 79 сессии Комитета по правам человека по докладу Российской Федерации также отмечено, что «государство-участник должно обеспечить уголовное преследование сотрудников правоохранительных органов за действия, противоречащие ст. 7 „Международного Пакта о гражданских и политических правах“, причем предъявляемые им обвинения должны соответствовать тяжести совершенных деяний»^[4].

В некоторых международных документах термин «преследование» используется в нескольких значениях. Так, в частности, в процедурных правилах «Международного трибунала для судебного преследования лиц, ответственных за серьезные нарушения международного гуманитарного права (МГП) на территории бывшей Югославии с 1991 г.» и «Международного уголовного трибунала для преследования лиц, ответственных за геноцид и другие серьезные нарушения МГП, совершенные на территории Руанды и соседних государств в период с 1 января по 31 декабря 1994 г.» используются два термина — «уголовное преследование» и «судебное преследование» — применительно к деятельности по изобличению лица, совершившего преступление, в различных стадиях производства по делу^[3].

Именно в результате активной интеграции России в мировое сообщество терминология международного права стала активно использоваться в отечественном законодательстве. Термин «уголовное преследование» в рассмотренном выше значении появился в лексиконе законодателя только в 2001 г. в результате реформирования отдельных положений УПК РСФСР в связи с ратификацией Российской Федерацией «Конвенции о защите прав человека и основных свобод»^[6].

Действующий УПК РФ определяет уголовное преследование как процессуальную деятельность, осуществляемую стороной обвинения в целях изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления (п. 55 ст. 5). Предлагаемое законодателем легальное толкование понятия «уголовное преследование» вызвало неоднозначную реакцию в научном сообществе и породило дискуссии относительно сущности предложенной дефиниции. Так, некоторые ученые считают формулировку законодателя лаконичной и полагают, что УПК РФ «не стал вникать в детали… и сконструировал некое обобщенное понятие уголовного преследования»^[7]. Е. В. Селина, рассуждая о значимости наличия в законе соответствующей дефиниции, указывает, что это является отражением в законодательстве отдельных аспектов естественно-правового подхода, т. к. передает суть взаимоотношений государства и личности, вовлеченной в сферу уголовного судопроизводства в связи с выдвижением подозрения в совершении общественно опасного деяния, а следовательно, ограничиваемой в правах вследствие государственной необходимости^[8].

Р. В. Мазюк посредством анализа соответствия п. 55 ст. 5 УПК РФ логическим правилам построения дефиниций, приходит к выводу, что «в целом законодательное определение уголовного преследования следует признать логически корректным, по своему содержанию вполне подходящим для обозначения процессуальной деятельности, реализующей функцию обвинения в уголовном судопроизводстве»^[9]. В противовес приведенной позиции высказываются суждения относительно неопределенности предложенной законодателем дефиниции. Так, в частности, В. С. Джатиев приходит к выводу, что уголовное преследование — это абстракция без всякого собственного содержания, поскольку его объясняют вполне конкретными уголовно-процессуальными явлениями: возбуждением уголовного дела, предварительным расследованием, задержанием подозреваемого, привлечением в качестве обвиняемого, применением к подозреваемому и обвиняемому меры пресечения, изменением обвинения, обвинительным заключением, поддержанием обвинения и т. д.^[10]

А. Д. Бойков, анализируя п. 55 ст. 5 УПК РФ, отмечает, что «эффективность преследования определяется соотношением процессуальных полномочий стороны обвинения и правовых возможностей, изобличаемых как в смысле легального противостояния необоснованному обвинению, так и способов уклонения от заслуженной ответственности»^[11]. Аналогичной точки зрения придерживается Н. Ю. Букина, предлагая собственное определение уголовного преследования с учетом назначения уголовного судопроизводства, закрепленного в ст. 6 УПК РФ: «уголовное преследование — это деятельность специально уполномоченных должностных лиц, а также других участников уголовного судопроизводства, которая направлена на изобличения лица (лиц), совершившего преступление, на доказывание вины и обеспечение неотвратимости наказания»^[12]. Приведенная позиция была поддержана и С. В. Кругловым, рассматривающим уголовное преследование как «обусловленную реализацией назначения уголовного судопроизводства процессуальную деятельность стороны обвинения, направленную на раскрытие преступления путем исследования обстоятельств, подлежащих доказыванию с последующим выдвижением и поддержанием обвинения, осуществляемую в целях установления, изобличения подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления»^[13].

Очевидно, излишняя лаконичность законодательного определения уголовного преследования предопределила тот факт, что доктрина уголовного процесса продолжает поиск наиболее подходящей дефиниции, раскрывающей сущность рассматриваемого процессуального института. Так, например, Е. Л. Никитин считает возможным понимать «уголовное преследование» в узко-юридическом и широком смысле: как «деятельность должностных лиц прокурорского надзора (прокуроров и их помощников) и, в исключительных, установленных законом случаях — частных лиц (потерпевших) по изобличению перед органами правосудия лиц, совершивших преступления, и обращенном к суду требовании о признании их вины и назначении им справедливого наказания»; а также как «сложную познавательную процессуальную деятельность государственных органов и их должностных лиц по раскрытию преступлений и изобличению лиц, совершивших преступления, сбору уголовно-судебных доказательств в отношении виновных, формулированию и доказыванию обвинения, обращении к суду с требованием о признании вины этих лиц, назначении им справедливого наказания, убеждении в этом суд и деятельность частных лиц по реализации прав на уголовно-судебную защиту»^[14]. Полагаем, что приведенная позиция сублимирует несколько концепций понимания сущности уголовного преследования: концепцию уголовного иска с одной стороны, и концепцию процессуальной деятельности — с другой. Думается, что в целях сохранения практической значимости легальных трактовок того или иного определения, необходимо исходить из какой-либо одной сущности рассматриваемого явления. Тем не менее, одна из концепций, упомянутых Е. Л. Никитиным, получила широкое распространение в теории уголовного процесса. Речь идет о концепции уголовного иска, истоки которой восходят к всплеску научной мысли, явившемуся следствием принятия «Устава уголовного судопроизводства» 1864 г.^[15] В современной уголовно-процессуальной науке возрождается точка зрения об исковой сути уголовного преследования.

По мнению Н. Е. Петровой, в рамках состязательного процесса обвинение традиционно понимается как уголовный иск, и уголовное преследование конструируется по принципу поддержания гражданского иска перед судом^[16]. Концепция уголовного преследования как уголовного иска поддерживается многими процессуалистами. В частности, предлагается рассматривать привлечение лица в качестве обвиняемого как оформление уголовно-правового спора между сторонами обвинения и защиты, т. е. предъявления уголовного иска^[17]. Наиболее радикальной позиции придерживается А. С. Александров, предлагающий не только рассматривать уголовное преследование как обвинительную деятельность по обоснованию уголовного иска, но и не делающий принципиальных различий между преступлением и гражданско-правовым деликтом^[18]. В этой связи нам импонирует позиция С. В. Горловой, которая посредством обстоятельного и детального анализа процессуального положения сторон в гражданском и уголовном судопроизводстве приходит к выводу о том, что теория обвинения — уголовного иска в условиях нашего уголовно-процессуального законодательства не может быть концептуальной^[19].

Современный состязательный уголовный процесс характеризуется органичным сочетанием интересов общества (государства) и личности, что накладывает отпечаток на содержание принципа процессуального равенства. УПК РФ не содержит понятия «уголовный иск», трактуя обвинение как утверждение и связанную с ним деятельность стороны обвинения, которые имеют место как в досудебных, так и в судебных стадиях производства по уголовному делу. Полагаем, что не вполне корректным является применение цивилистической категории «иск» в уголовном судопроизводстве, где действие диспозитивного способа защиты нарушенного субъективного права является ограниченным. Средством защиты «публично-правового порядка является категория уголовного обвинения и связанная с ней категория уголовного преследования»^[20].

Думается, что сущность уголовного преследования должна рассматриваться в совокупности следующих элементов: субъектов, выполняющих функцию уголовного преследования, содержания и цели соответствующей процессуальной деятельности. Законодатель, на наш взгляд, недостаточно ясно определил указанные элементы в предложенном в п. 55 ст. 5 УПК РФ определении уголовного преследования, что породило множественность доктринальных толкований рассматриваемой дефиниции.

Анализ норм уголовно-процессуального законодательства, определяющих круг субъектов, реализующих функцию уголовного преследования, позволяет утверждать, что использование в п. 55 ст. 5 УПК РФ термина «сторона обвинения» является не совсем корректным. В данном случае для определения субъектного состава правоотношений, возникающих при реализации уголовного преследования, необходимо обращаться к п. 47 ст. 5 УПК РФ. Сторону обвинения, согласно приведенной норме, представляют: прокурор, а также следователь, руководитель следственного органа, дознаватель, начальник подразделения дознания, начальник органа дознания, орган дознания, частный обвинитель, потерпевший, его законный представитель и представитель, гражданский истец и его представитель. Заметим, что законодатель внес определенные коррективы в перечень лиц, реализующих функцию уголовного преследования^[21], дополнив его такими процессуальными фигурами, как начальник подразделения дознания, начальник органа дознания, а также органом дознания, что соответствует положениям ст. 40, 40.1, 40.2 УПК РФ. В то же время в соответствии с ч. 1 ст. 21 УПК РФ уголовное преследование от имени государства по уголовным делам публичного и частно-публичного обвинения осуществляют только прокурор, следователь и дознаватель. Логично предположить, что руководитель следственного органа не является субъектом рассматриваемой деятельности, в то же время ч. 2 ст. 39 УПК РФ содержит обратное правило, согласно которому руководитель следственного органа обладает всеми полномочиями следователя при принятии уголовного дела к своему производству. Аналогичные выводы можно сделать и в отношении начальника подразделения дознания и начальника органа дознания. Приведенные коллизии процессуальных норм позволяют выдвинуть несколько предположений: либо перечень лиц, представляющих сторону обвинения, не является исчерпывающим; либо приведенные противоречия являются следствием погрешностей законодательной техники, либо руководитель следственного органа, начальник органа дознания и начальник подразделения дознания намеренно не наделены законодателем полномочиями по осуществлению уголовного преследования. Полагаем, что последнее утверждение не соответствует действительности, поскольку указанные субъекты все-таки признаны стороной обвинения, и их статус закреплен в главе 6 УПК РФ, содержащей перечень участников уголовного судопроизводства со стороны обвинения. Следовательно, отсутствие указанных лиц в ч. 1 ст. 21 УПК РФ является законодательной погрешностью, которая может быть устранена посредством внесения в УПК РФ соответствующих изменений.

Полагаем также, что отсутствие в ст. 22 УПК РФ гражданского истца как лица, обладающего правом на участие в уголовном преследовании, не соответствует закрепленному в ч. 4 ст. 44 УПК РФ его праву поддерживать гражданский иск. Думается, что указанная деятельность истца является частью процессуальной деятельности, осуществляемой в рамках уголовного преследования, что подтверждается наличием соответствующего субъекта в перечне, предусмотренном п. 47 ст. 5 УПК РФ. Аналогичной позиции придерживаются авторы научно-практического комментария к УПК РФ, указывая, что при применении ст. 22 УПК РФ следует исходить из того, что, «осуществляя функцию уголовного преследования, потерпевший может иметь двойной процессуальный статус: потерпевшего и гражданского истца»^[22].

Считаем, что легальная дефиниция «уголовное преследование» не достаточно ясно, на наш взгляд, определяет цель процессуальной деятельности стороны обвинения. Лексикон УПК РФ оперирует категорией «изобличение», которая в справочной и специальной юридической литературе трактуется как «обличать, уличать, доказывать или обвинять уликой»^[23], а также «доказывать виновность, обвинять доказательствами обвинительного свойства»^[24].

Полагаем, что виновность подозреваемого, обвиняемого в совершении преступления должна быть доказана в соответствии с п. 2 ч. 1 ст. 73 УПК РФ, и только после этого он может считаться изобличенным. Думается, что термины «доказывание» и «изобличение» не являются идентичными, поскольку несут разную смысловую нагрузку. Как справедливо указывает Н. Н. Китаев, «если понятие «доказывание и его производные (доказательность, доказательство и другие) и в логике — науке о законах правильного мышления, и в доказательственном праве имеют логически выверенные и научно обоснованные содержание и объем, то «изобличение» — термин в значительной степени беллетризированный; на уровне логических определений и строгих научных дефиниций у него нет эквивалента»^[25]. Полагаем, что в качестве цели уголовного преследования целесообразно было бы определить именно установление виновности определенного лица в совершении преступления. Думается, что указанная формулировка не противоречит принципу презумпции невиновности, поскольку виновность лица в совершении преступления устанавливается вступившим в законную силу приговором суда (ч. 1 ст. 14 УПК РФ) в том случае, если сторона обвинения в процессе уголовного преследования достигла его цели, т. е. доказала обвинение и опровергла доводы защиты подозреваемого или обвиняемого (ч. 2 ст. 14 УПК РФ). Под виновностью в данном случае мы понимаем не материальноправовую, а уголовно-процессуальную категорию, которая может быть определена в процессе познавательной деятельности, т. е. доказывания. Доказывание виновности означает установление «обстоятельств, определяющих лицо, совершившее преступление (субъект), и субъективную сторону преступления»^[26]. Результатом такой деятельности является наличие достаточных доказательств, дающих основания для обвинения лица в совершении преступления (ч. 1 ст. 171 УПК РФ), а также получение достаточных данных, дающих основание подозревать лицо в совершении преступления (ч. 1 ст. 223.1 УПК РФ).

Определение уголовного преследования, предлагаемое законодателем, не содержит в качестве цели процессуальной деятельности стороны обвинения назначения виновному справедливого наказания. Полагаем, что само по себе изобличение преступника не является целью уголовного процесса. Интересы общества и государства требуют, чтобы виновное в совершении преступления лицо понесло заслуженное наказание, что вполне соответствует ч. 2 ст. 6 УПК РФ. Вместе с тем, результатом уголовного преследования не всегда является назначение наказания. Так, в соответствии с п. 2, 3 ч. 5 ст. 302 УПК РФ итогом процессуальной деятельности стороны обвинения может быть обвинительный приговор без назначения наказания или с освобождением лица от отбывания наказания. Полагаем, что в указанных случаях цель уголовного преследования достигнута — доказана виновность лица в совершении преступления, вместе с тем государство по определенным причинам считает возможным не назначать ему наказание (либо освободить от отбывания наказания). Следовательно, в качестве результата процессуальной деятельности, обозначенной как «уголовное преследование», выступает постановление обвинительного приговора, а назначение наказания является одним из возможных последствий такового. Вместе с тем, уголовное преследование может и вовсе не завершиться постановлением обвинительного приговора (например, в случае прекращения уголовного дела, постановления оправдательного приговора), но при этом обвинительному приговору и наказанию всегда предшествует уголовное преследование. Следовательно, «наказание без уголовного преследования невозможно, тогда как уголовное преследование без наказания вполне возможно»^[27].

В этой связи особый интерес представляет проблема соотношения уголовной ответственности и уголовного преследования. Наличие обширной библиографии вопроса^[28] позволяет нам сконцентрироваться только на том аспекте проблемы, который имеет отношение к цели реализации уголовного преследования. Полностью разделяем мнение Ю. М. Ткачевского о том, что «все производимые уголовно-процессуальные действия вплоть до вступления обвинительного приговора суда в законную силу, к уголовной ответственности отношения не имеют. С момента совершения преступления возникают основания для наступления уголовной ответственности, но наступает она только при установлении виновности лица судом»^[29]. Следовательно, до вступления в законную силу обвинительного приговора суда речь может идти только об уголовном преследовании, но не об уголовной ответственности. Полагаем, что для реализации возможной уголовной ответственности необходима соответствующая процессуальная деятельность стороны обвинения, направленная именно на установление виновности конкретного лица в совершении преступления, конечной целью которой будет применение санкции нарушенной уголовноправовой нормы. Совершение преступления как юридический факт порождает, с одной стороны, уголовно-процессуальное отношение (уголовное преследование), а с другой — уголовноправовое отношение (обязанность виновного понести ответственность). Исходя из приведенной конструкции, учитывая, что уголовный процесс является по своему содержанию принудительной формой реализации материальных уголовно-правовых отношений, позволим себе утверждать, что возможным результатом уголовного преследования является применение к виновному уголовного закона посредством вынесения судом обвинительного приговора.

Точное законодательное определение цели уголовного преследования имеет весьма существенное значение, поскольку рассматриваемой процессуальной деятельностью не исчерпывается содержание функции обвинения, осуществляемой соответствующей стороной. В соответствии со ст. 73 УПК РФ должностное лицо, ведущее производство по уголовному делу, обязано устанавливать обстоятельства, исключающие преступность и наказуемость деяния; обстоятельства, смягчающие наказание; обстоятельства, которые могут повлечь за собой освобождение от уголовной ответственности и наказания. Совершенно очевидно, что указанная деятельность не относится к уголовному преследованию, однако осуществляется в рамках реализации такого назначения уголовного судопроизводства, как защита личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения прав и свобод (п. 2 ч. 1 ст. 6 УПК РФ). Считаем вполне обоснованным вывод, сделанный Р. В. Мазюком о том, что данная деятельность может быть определена как «иная процессуальная деятельность, осуществляемая стороной обвинения в целях обеспечения назначения уголовного судопроизводства в отношении подозреваемого, обвиняемого»^[30].

И, наконец, уяснение сущности уголовного преследования невозможно без четкого определения содержания соответствующей процессуальной деятельности стороны обвинения. Полагаем, что из легальной дефиниции, содержащейся в п. 55 ст. 5 УПК РФ неясно, каково содержание деятельности по изобличению подозреваемого и обвиняемого в совершении преступления. Единственный вывод, который может быть сделан, — она ограничена временными рамками существования в уголовном процессе подозреваемого и обвиняемого. В науке уголовного процесса вопрос о содержании обвинительной деятельности решается весьма неоднозначно.

Большинство ученых-процессуалистов определяют уголовное преследование как любую деятельность, направленную на установление виновности лица, совершившего преступление, включая в нее: возбуждение уголовного дела в отношении данного лица, применение к нему меры пресечения, сбор соответствующих доказательств, привлечение лица в качестве обвиняемого, составление обвинительного заключения и поддержание обвинения в суде^[31]. Предпринимались попытки классификации перечисленных процессуальных действий по различным основаниям: по предметному признаку^[32], в зависимости от стадии производства по уголовному делу^[33], а также по отношению к предъявленному обвинению^[34].

Концептуально иной является позиция 3. 3. Зинатуллина, который наряду с перечисленными выше процессуальными действиями включает в содержание уголовного преследования «действия, направленные на обоснование уголовной ответственности и осуждения, а также обеспечение правового режима отбывания назначенного по приговору суда наказания»^[35].

Аналогичной точки зрения придерживается и А. Ю. Старцев, предлагая охватывать понятием «уголовное преследование» как процессуальное, так и уголовно-исполнительное право. Субъектами его осуществления автор считает органы дознания, органы, исполняющие наказание, а также суд в силу того, что он «осуществляет процессуальный контроль за предварительным расследованием и выносит обвинительный приговор, что по сути есть тоже уголовное преследование»^[36]. С такой позицией достаточно трудно согласиться по нескольким причинам. Во-первых, включение в круг субъектов, осуществляющих уголовное преследование, органы исполнения наказания и суд прямо противоречит предписаниям п. 55 ст. 5 УПК РФ, называющей в качестве таковых только лиц, представляющих строну обвинения. Кроме того, попытка возложить на суд функцию стороны обвинения не укладывается в концепцию состязательного судопроизводства и императивное требование законодателя о недопустимости возложения нескольких процессуальных функций на один и тот же орган или должностное лицо (ч. 2, 3 ст. 15 УПК РФ). Во-вторых, при таком подходе значительно расширяются пределы реализации уголовного преследования^[37]. На наш взгляд, цель уголовного преследования на этапе отбывания наказания уже достигнута — установлена виновность лица, совершившего преступление, следовательно, режим фактического отбывания наказания представляет собой не конечный момент, а результат уголовного преследования.

Необоснованное расширение пределов уголовного преследования, с нашей точки зрения, имеет место и при включении в его содержание проверочных административных и оперативно-розыскных действий. Так, некоторые ученые-процессуалисты полагают, что в содержание уголовного преследования необходимо включать допроцессуальную проверку оснований для возбуждения уголовного дела, предшествующую составлению рапорта об обнаружении признаков преступления^[38]. Приведенная позиция аргументируется тем, что включение оперативно-розыскных мероприятий в содержание уголовного преследования не противоречит ст. 2 ФЗ «Об оперативнорозыскной деятельности», в соответствии с которой задачами оперативно-розыскной деятельности являются выявление, предупреждение, пресечение и раскрытие преступлений, а также выявление и установление лиц, их совершивших, осуществление розыска лиц, скрывающихся от органов дознания, следствия и суда, уклоняющихся от уголовного преследования^[39]. Думается, что такая точка зрения не лишена существенных недостатков. Полагаем, что уголовное преследование — это деятельность, осуществляемая строго в рамках уголовного процесса, следовательно, начальный ее момент — возбуждение уголовного дела в отношении конкретного лица. Предшествующие указанному процессуальному решению действия не могут относиться к уголовному преследованию, поскольку противное означало бы порок уголовно-процессуальной формы, влекущий последствия, закрепленные в ст. 75 УПК РФ. Кроме того, ст. 89 УПК РФ запрещает использование материалов оперативно-розыскной деятельности в процессе доказывания, являющихся ядром процессуальной деятельности стороны обвинения.

Полагаем, что содержание уголовного преследования находится в прямой зависимости от того, каким субъектом уголовного процесса, находящимся на стороне обвинения, оно осуществляется. Так, для должностных лиц правоохранительных органов (прокурора, руководителя следственного органа, следователя, начальника органа дознания, начальника подразделения дознания, дознавателя) уголовное преследование включает в себя комплекс процессуальных действий и решений по: выдвижению подозрения или обвинения в совершении преступления, его обоснованию доказательствами, предъявлению обвинения, составлению и утверждению обвинительного заключения обвинительного акта или обвинительного постановления, поддержанию обвинения в суде, включая апелляционное и кассационное обжалование приговора. Для иных лиц, находящихся на стороне обвинения (частного обвинителя, потерпевшего, его законного представителя и представителя, гражданского истца и его представителя) содержание процессуальной деятельности по изобличению лица в совершении преступления находится в прямой зависимости от объема процессуальных прав, предоставленных законодателем. Так, потерпевший реализует функцию уголовного преследования посредством дачи показаний, представления доказательств, участия в следственных действиях, производимых по его ходатайству, поддержания обвинения, выступления в судебных прениях, а также посредством реализации иных прав, предусмотренных ст. 42 УПК РФ. Частный обвинитель собирает и представляет суду доказательства, участвует в их исследовании, излагает суду свое мнение по существу обвинения, реализует право на примирение с подсудимым и т. д. (ст. 43, 246 УПК РФ). Гражданский истец поддерживает гражданский иск в суде, представляет доказательства, дает объяснения по предъявленному иску, выступает в судебных прениях для обоснования гражданского иска и т. д. (ст. 44 УПК РФ). Таким образом, объем процессуальной деятельности, составляющей содержание уголовного преследования, находится в прямой зависимости от процессуального статуса субъекта, реализующего функцию обвинения.

Анализ сущности уголовного преследования позволяет выделить несколько признаков, характеризующих рассматриваемый процессуальный институт:

• 1) уголовное преследование представляет собой деятельность, осуществляемую только в рамках уголовного судопроизводства, в порядке, предусмотренном УПК РФ;
• 2) указанная процессуальная деятельность реализуется только теми субъектами, которые, в соответствии с п. 47 ст. 5 УПК РФ представляют сторону обвинения;
• 3) уголовное преследование ведется в отношении конкретного лица, обладающего процессуальным статусом подозреваемого, обвиняемого;
• 4) целью уголовного преследования является установление виновности конкретного лица в совершении преступления и применение к нему уголовного закона;
• 5) содержание уголовного преследования находится в зависимости от процессуального статуса субъекта, осуществляющего указанную деятельность.

На основании всего вышеизложенного предлагаем определить уголовное преследование как предусмотренную УПК РФ деятельность участников уголовного судопроизводства со стороны обвинения, осуществляемую в пределах их компетенции в целях установления виновности лица, совершившего преступление, и применения к нему уголовного закона.

• [1] Ожегов С. И. Словарь русского языка / под ред. Н. Ю. Шведовой. М., 1986. С. 505; Даль В. И. Большой иллюстрированный толковый словарь русского языка. М., 2007. С. 234.
• [2] Европейская конвенция о выдаче ETS. № 24 // Собрание законодательства РФ. 2000. № 23. Ст. 2348.
• [3] Doc.: А/55/12, 23 October. 2000.
• [4] Цит. по: Международная защита прав человека. Научно-практическоеисследование Центра содействия международной защите под руководствомК. А. Москаленко. М., 2004. С. 223.
• [5] Doc.: А/55/12, 23 October. 2000.
• [6] См.: Федеральный закон от 20 марта 2001 г. № 26-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в некоторые законодательные акты Российской Федерации в связи с ратификацией Конвенции о защите прав человека и основныхсвобод» // Собрание законодательства РФ. — 2001. — № 13. — Ст. 1140.
• [7] Головко Л. В. Альтернативы уголовному преследованию в современномправе / Л. В. Головко. СПб., 2002. С. 336.
• [8] См.: Селина Е. В. Уголовное преследование в уголовно-процессуальныхрешениях // Современное право. 2015. № 7. С. 120.
• [9] Мазюк Р. В. Указ соч. С. 114.
• [10] См.: Джатиев В. С. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации: шаг вперед или два шага назад? // Фундаментальные и прикладныепроблемы управления расследованием преступлений. М., 2005. С. 16.
• [11] Бойков А. Д. Третья власть в России. Книга вторая. Продолжениереформы. М., 2002. С. 63.
• [12] Букина Н. Ю. Назначение института прекращения уголовного делаи уголовного преследования в российском уголовном судопроизводстве: авто-реф. дис. … докт. юрид. наук. Краснодар, 2005. С. 12.
• [13] Круглов С. В. Осуществление функции уголовного преследования //Следователь. 2004. № 4. С. 21.
• [14] Никитин Е. Л. Актуальные проблемы прокурорской деятельности приосуществлении уголовного преследования: автореф. дис… канд. юрид. наук.СПб., 2000. С. 84.
• [15] См.: ТалъбергД. Г. Русское уголовное судопроизводство. Т. 2. Киев, 1891;Случевский В. К. Учебник русского уголовного процесса. Судоустройство —судопроизводство. СПб., 1910; Михайловский И. В. Основные принципы организации уголовного суда. Томск, 1905; Полянский Н. Н. Уголовный суд, егоустройство и деятельность. М., 1911.
• [16] См.: Петрова Н. Е. Частное и субсидиарное обвинение: автореф. дис… канд. юрид. наук. Самара, 2004. С. 35.
• [17] См.: Уголовный процесс России: учебник / А. С. Александров, Н. Н. Ковтун, М. П. Поляков, С. П. Серебров. М., 2003. С. 34.
• [18] См.: Александров А. С. Диспозитивность в уголовном процессе: автореф.дис. … канд. юрид. наук. Нижний Новгород, 1995. С. 187.
• [19] См.: Горлова С. В. Уголовное преследование как проявление публичности в уголовном процессе: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Челябинск, 2006. С. 82—88.
• [20] Антипова Н. Т. Государственное обвинение в суде: автореф. дис. …канд. юрид. наук. М., 2004. С. 15.
• [21] О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в части уточнения полномочий начальника органа дознанияи дознавателя: Федеральный закон от 30.12.2015 № 440-ФЗ // СПС «Консуль-тантПлюс» (Дата обращения: 08.02.2018).
• [22] Научно-практический комментарий к Уголовно-процессуальномукодексу Российской Федерации / под ред. В. М. Лебедева, В. П. Божьева. М., 2008. С. 86.
• [23] Ожегов С. И. Указ. соч. С. 210.
• [24] Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации / Отв. ред. Д. Н. Козак, Е. Б. Мизулина. М., 2003. С. 56.
• [25] Китаев Н. Н. Вопросы теории и практики изобличения лиц, совершивших умышленное убийство: автореф. дис… канд. юрид. наук. Иркутск, 1993.С. 27.
• [26] Даев В. Г. Взаимосвязь уголовного права и процесса. Л., 1982. С. 57.
• [27] Головко Л. В. Указ. соч. С. 336.
• [28] См., например, Селина Е. В. Концепция уголовного преследования, установления факта совершения общественно опасного деяния и привлечения к уголовной ответственности // Российский следователь. 2017. № 1.С. 33—35; Кибалъник А. Понимание Пленумом Верховного Суда освобождения от уголовной ответственности // Уголовное право. 2014. № 1. С. 37—40;Головко Л. В. Освобождение от уголовной ответственности и освобождениеот уголовного преследования: соотношение понятий // Государство и право.2000. № 6. С. 41—42.
• [29] Ткачевский Ю. М. Понятие уголовной ответственности, ее суть и цели //Вестник Московского университета. Сер. 11. Право. 2000. № 6. С. 5—6.
• [30] МазюкР. В. Указ. соч. С. 112—113.
• [31] См., например: Петрова Н. Е. Частное и субсидиарное обвинение: авто-реф. дис. … канд. юрид. наук / Самара, 2004. С. 34; Кусаинов Ш. К. Процессуальное положение обвиняемого в уголовном судопроизводстве РеспубликиКазахстан: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Караганда, 2004. С. 12.
• [32] См.: Тишковец Е. И. Указ. соч. С. 26—27.
• [33] См.: Шманатова В. Е. Публичное начало как основа уголовного преследования в уголовном процессе Российской Федерации: автореф. дис. … канд.юрид. наук. Самара, 2004. С. 5.
• [34] См.: Меженина Л. А. Уголовная ответственность и уголовное преследование. Проблемы уголовной ответственности: история и современность. 4.1.Тюмень, 2004. С. 175.
• [35] Зинатуллин 3. 3. Общие проблемы обвинения и защиты по уголовнымделам / 3. 3. Зинатуллин, Т. 3. Зинатуллин. Ижевск. 1997. С. 7—8.
• [36] Старцев А. Ю. Функции прокурора в российском уголовном процессе / А. Ю. Старцев // Вестник Удмуртского университета. 2004. № 6 (1).С. 64—65.
• [37] Под пределами уголовного преследования мы предлагаем пониматьвременные рамки осуществления соответствующей процессуальной деятельности стороной обвинения. Подробнее вопрос о пределах реализации отдельных форм уголовного преследования будет рассмотрен в третьей главе учебного пособия.
• [38] См., например: Тырин А. В. Уголовное преследование фактически заподозренных лиц на досудебном производстве / Тырин А. В., Лукичев И. А., Громов Н. А. // Следователь. 2002. № 7. С. 22.
• [39] См.: Уголовный процесс России: учебник / А. С. Александров, Н. Н. Ковтун, М. П. Поляков, С. П. Серебров. М., 2003. С. 37—38.