«Толпа» и ход современного прогресса

Франклин Рузвельт: «одна треть нации живет в плохих домах, плохо одета и плохо питается» .

Если в области восстановления деловой активности меры, принятые правительством в необычайной спешке, привели к неожиданно скорому улучшению, то решение острейшей национальной проблемы — проблемы занятости — достижения администрации были весьма скромными. Многие исследователи говорят даже о провале программы борьбы с безработицей, которую начиная с 1933 г. реализовывали разные правительственные ведомства. Не помогла революционная мера — отмена в 1934 г. по инициативе госсекретаря К. Хэлла протекционистского тарифа Хоули-Смита.

В самом деле, главная цель всей социальной стратегии рузвельтовских демократов — обеспечение полной занятости или хотя бы снижение уровня безработицы до уровня докризисных показателей — осталась недосягаемой мечтой. «Статистика… — писал известный американский исследователь Милтон Дербер, — почти не нуждается в комментариях. Достаточно сказать, что лишь в самый разгар краткосрочного кризиса после Первой мировой войны уровень безработицы составлял 11,7% от общего числа занятых. А чтобы еще яснее представить себе трагические масштабы Великой депрессии, надо вспомнить, что никогда после кризиса 1893—1896 гг. этот уровень не достигал 9 %'^п. Сравнение действительно не в пользу «нового курса». В 1939 г. уровень безработицы составил 17,2% (9,5 млн человек), т. е. примерно в 6 раз превышал уровень 1929 г.² Незадолго до очередных президентских выборов 1940 г., которые сам Рузвельт считал критическим рубежом своей политической карьеры, безработных американцев было больше, чем в 1931 г., т. е. в апогее краха, в момент чрезвычайно низкой деловой активности и массовых увольнений. Фактически только война спасла американскую экономику от очередного спада и нового увеличения числа безработных³.

Обнищание и пауперизацию больших масс населения приостановить полностью, до конца так и не удалось. Зимой 1934 г. число тех, кто получал прямую материальную помощь по безработице, составляло более 20 млн человек. Но размеры этой помощи не превышали 16 долл, в месяц на семью из четырех человек. К 1937 г. это пособие в связи с ростом стоимости жизни было повышено (до 20 долл.), однако и эта сумма не покрывала самых скромных расходов на питание, не говоря о прочих статьях семейного бюджета⁴. Джон Льюис, — бесспорно, ведущая в ту пору фигура в прогрессивном крыле профсоюзного движения США, был не всегда объективен в оценке деятельности администрации Рузвельта (порой темперамент, болезненное честолюбие или чисто политические соображения мешали ему хладнокровно судить о сути происходящего). Но, выступая на съезде союза горняков в Коламбусе (штат Огайо) в 1940 г., он дал точную оценку сложившейся ситуации в области занятости, которую никто, включая и самого Рузвельта, не мог бы оспорить. «Мы вступаем в новый год, — говорил Льюис, — с сознанием, что демократическая партия не выполнила свои обязательства перед американским народом. Находясь семь лет у кормила власти, она так и не смогла решить главный вопрос — вопрос о безработицы… По-прежнему над страной витает дух отчаяния…»⁵

Отмечая в целом положительное значение создания системы федеральных общественных работ, левые и прогрессисты критиковали администрацию Рузвельта более всего именно за склонность к полумерам, за стремление подчеркнуть ограниченный характер государственного вмешательства, связать дозированный характер помощи моральными соображениями (нежелание приучить американцев к подаяниям), как многим казалось, совершенно неприемлемыми в возникшей обстановке⁶. А между тем признаки кризиса во всей системе организации помощи безработным, созданной администрацией «нового курса» и продублированной на местах, особенно заметно проявились с середины 1937 г. в крупнейших промышленных штатах — Огайо, Пенсильвании, Иллинойсе и др. В Нью-Джерси власти отказали всем нуждающимся в помощи, предоставив взамен ее лицензии на право сбора подаяния⁷. Губернатор Огайо был вынужден отдать распоряжение организовать одноразовое питание тысяч голодных людей с помощью походных кухонь частей Национальной гвардии⁸.

Обследования подтвердили, что коллективное нищенство и существование тысяч людей за счет городских свалок, с которыми демократы обещали покончить еще в 1932 г., продолжало оставаться печальной реальностью. Общество в целом вынуждено было платить тяжкую дань массовой безработице ослаблением семейных уз, искалеченными судьбами молодежи, упадком морали, ростом уровня преступности, самоубийствами, тяжелыми недугами. Созданная ньюдиллерами система общественных работ под руководством министра внутренних дел Г. Икеса и Г. Гопкинса (ВПА и САВ) сняла лишь часть груза проблем, в итоге даже многие из ее политических сторонников пришли к убеждению, что изменить положение к лучшему без создания мощного государственного сектора в промышленности и строительстве, способного развиваться на плановых началах и предоставить работу тем, кто лишился ее на частных предприятиях, невозможно.

Оживление экономики, трудовое законодательство «нового курса» в сочетании с главным фактором — решительной борьбой рабочего класса — более заметно сказались на положении занятой части населения. Была сокращена (и в ряде случаев существенно) продолжительность рабочей недели, повышены минимальные ставки заработной платы низкооплачиваемых категорий работников, запрещен и ликвидирован детский труд, улучшены условия труда рабочих в ряде отраслей, где профсоюзы, воспользовавшись расширением своих прав, сумели добиться удовлетворения требований рабочих. Речь идет, разумеется, об известном улучшении материального положения промышленных рабочих в целом. Однако «кодексы честной конкуренции», разработанные предпринимателями для отдельных отраслей, как известно, отличались один от другого. Одни из них не включали пункты, предусматривающие минимальные ставки зарплаты, в других ничего не говорилось о снижении продолжительности рабочего времени.

Положение в аграрном секторе по-прежнему оставалось крайне тяжелым. Материальная помощь, полученная сельскими производителями в рамках ААА (Закона о восстановлении сельского хозяйства), не отвечала потребности в ней в долгосрочной перспективе, поскольку внешние рынки — основной потребитель американской сельскохозяйственной продукции — были после войны в значительной мере утрачены, а внутреннее потребление резко сократилось⁹. Обследовавшие аграрные штаты Северо-Запада и Среднего Запада информаторы Белого дома находили, что сельская Америка чем-то, как им казалось, начинала напоминать русскую деревню в худшие времена ее существования¹⁰. Неглубокий эффект ААА, его неоднозначные последствия, ухудшение положения беднейшей части сельскохозяйственного населения (особенно среди черных арендаторов и издольщиков) и обострение ситуации на Юге, в «хлопковом поясе», заставили правительство вплотную заняться проблемой «забытых фермеров». Толчком послужили удручающие данные сельскохозяйственной статистики за 1934—1935 гг.: более половины семей, живших за счет производства сельскохозяйственной продукции, имели годовой доход не выше 170 долл. Это было ниже того, что семья безработного в городе могла выпросить в виде подаяния у благотворительных организаций и муниципальных чиновников. Один из наиболее ярких представителей ньюдиллеров в непосредственном окружении Рузвельта, министр сельского хозяйства Генри Уоллес, человек необычайно популярный среди фермеров, касаясь наболевших вопросов и обращаясь к тысячной толпе в Де Мойне (штат Айова) говорил, что ему важно знать, хотят ли его земляки (Уоллес был уроженцем штата) вернуться по-собачьи «в блевотину капитализма» или они предпочтут двигаться к новой эре кооперации и взаимопомощи¹¹.

Новый цикл правительственных мер последовал незамедлительно. В апреле 1935 г. Рузвельт объявил о создании Администрации по переселению во главе с Р. Тагвеллом, предназначенной для нового обустройства разорившихся фермеров и покинувших городские трущобы бездомных людей (Resettlement Administration). Ей на смену в 1937 г. пришла Администрация защиты фермерских хозяйств (Farm Security Administration). Было принято законодательство об ассигновании 80 млн долл, для предоставления в виде займов фермерам-арендаторам. Цель — покупка ими собственных ферм. Созданная Администрация по управлению электрификацией сельской местности менее чем за 10 лет снабдила подавляющее число ферм дешевой электроэнергией, превратив сельскую Америку из захолустья в некое подобие городского предместья со всеми атрибутами урбанизированной цивилизации. Но в целом эффект был двояким. Многие цели были достигнуты. Исчезло состояние «накануне бури» в сельскохозяйственных регионах. Производство продукции и цена на нее стабилизировалась, упрочились экономические позиции среднего и крупного фермерства, аграрно-промышленный капитал адаптировался к новым условиям. Но идея сделать фермера (мелкого и крупного, черного и белого, работающего на внутренний рынок и на экспорт) счастливым не удалась.

В теории вся программа должна была содействовать улучшению материального положения прежде всего малоимущих групп сельского населения. На практике же льготами смогло воспользоваться лишь незначительное меньшинство арендаторов¹². Разорение мелкого фермерства и имущественное расслоение продолжались ускоренными темпами. Всего с 1935 по 1940 г. в США исчезло 716 тыс. ферм (10,5% общего числа), увеличилась и задолженность фермерства¹³. «Бедность в сельских районах оставалась в конце 30-х годов такой же частью американской жизни, как и в их начале», — писал Р. Киркендолл¹⁴. Неутешительный итог непрерывных семилетних усилий в попытке излечить сельское хозяйство страны от одолевавших его недугов! Лишь война, появление огромного рынка сбыта продовольственной продукции в воюющие страны, упадок сельскохозяйственного производства во многих регионах мира и сдвиги в экономическом развитии Юга в связи с военно-промышленной конъюнктурой приостановили кризис в сельском хозяйстве США и создали предпосылки к его модернизации и подъему¹⁵.

Самым противоречивым образом реформы отразились на 12 млн афроамериканцев. Во время избирательной кампании 1932 г. Рузвельт обещал отнестись с полным пониманием и беспристрастно к их включению в сферу воздействия чрезвычайных мер помощи «забытому человеку»¹⁶. Однако на практике эти меры оборачивались для них далеко не однозначными последствиями. Хотя в 30-х годах более половины афроамериканцев жили в сельской местности, главным образом в хлопкосеющих штатах Юга, только 20% черных фермеров были собственниками земли, которую они обрабатывали. Остальные трудились на земле крупных собственников в качестве арендаторов и батраков. Система кропперства и издольной аренды — своеобразная модификация рабского труда периода, предшествовавшего Гражданской войне, немногим улучшила материальный и правовой статус вчерашних невольников. Невзгоды же аграрного кризиса 20-х годов плюс экономическая катастрофа 1929—1933 гг. сделали положение этой беднейшей части сельскохозяйственного населения Америки просто безвыходным. Администрации «нового курса», таким образом, представился великолепный случай явить стране свой «непредвзятый» подход в вопросах помощи, политическое бескорыстие и приверженность принципу расового равенства.

Однако первые же итоги претворения в жизнь Закона о восстановлении сельского хозяйства (ААА) показали, что мероприятия по сокращению сельскохозяйственного производства и изъятию из обработки части пахотной земли превратили в страдающую сторону именно эту, самую нуждающуюся часть сельского населения. Они не могли принести никаких выгод тем, кто и без того владел ничтожной площадью земли или же вообще ничего не имел, всецело завися от прихоти лэндлорда. Черные фермеры, издольщики и батраки фактически не могли выправить положение, используя механизм арбитражных комиссий. Осуществлявшие все контрольные и распорядительные функции на местах представители белых лэндлордов не оставили черным арендаторам и кропперам никаких шансов на справедливое рассмотрение их жалоб¹⁷. О решимости «кавалеров» не допустить ослабления зависимости арендаторов от хозяев плантаций разбивались все попытки толкования аграрного законодательства «нового курса» на беспристрастной, равноправной основе.

В свою очередь, федеральные чиновники стремились держаться «нейтрально» ради обеспечения поддержки лэндлордов в реализации общей программы. Воспользовавшись этим, плантаторы не допускали к процедуре выработки рекомендаций и наблюдению за распределением правительственной помощи представителей черных арендаторов, обеспечив за собой все преимущества и льготы, предоставляемые ААА. Результаты не замедлили сказаться. Данные Бюро цензов за 1940 г. показывают, что в этом году в США насчитывалось почти на 200 тыс. меньше черных арендаторов, чем их было в 1930 г.¹⁸ Бросая землю, черные американцы целыми общинами переселялись с Юга на Север, в промышленные центры, оседая в трущобах гетто и пополняя армию безработных.

И хотя реформы «нового курса», начиная с НИРА, внесли известные перемены к лучшему в положении городского черного населения¹⁹, однако размеры пособия во многих местах (особенно на Юге) были столь малы, что не покрывали и сотой доли расходов негритянской семьи на питание, одежду и кров, а на общественных работах черные сплошь и рядом подвергались унизительному обращению, дискриминации и разного рода ущемлениям²⁰. Тем не менее в целом нужно признать, что положение афроамериканцев уже не было столь трагичным, как двумя годами раньше, в период правления республиканцев, хотя Рузвельт отказался предпринимать что-либо основательное с целью кардинального улучшения их социально-правового положения. Этот аспект проблемы им даже не рассматривался. Сохранение лояльности белого населения Юга и части сочувствующей расовой сегрегации белого населения других регионов имело для Рузвельта приоритетное значение.

Правда, шагом вперед был формальный отказ Национальной администрации восстановления включать в «кодексы честной конкуренции» положения, непризнающие равенства прав белых и черных рабочих в вопросах зарплаты. И хотя предприниматели нашли тысячи лазеек, чтобы уклониться от распространения пункта о минимуме заработной платы на черных, тем не менее в целом правительственная регламентация условий найма налагала известные моральные ограничения на дискриминационную практику предпринимателей на крупных промышленных предприятиях, транспорте и в горнодобывающих отраслях. Известное улучшение положения трудящихся США в связи с претворением в жизнь законодательства «нового курса» не коснулось большинства черных тружеников еще и потому, что они в основном были заняты в сельском хозяйстве, в сфере обслуживания, других отраслях экономики, на которые не распространялось действие этого законодательства. Речь идет прежде всего о наиболее радикальном Законе о социальном страховании (1935). Увы, его статьи, предусматривавшие создание системы пенсионного обеспечения по старости и страхования по безработице, могли быть применены только к 10% от общего числа черных в составе рабочей силы²¹. Сельскохозяйственные рабочие, прислуга, рабочие сезонных профессий (среди которых преобладали черные американцы) и т. д. попросту не были приняты в расчет при определении категорий, которые могли претендовать на пособия и пенсии. Сохранить лояльность демократов-южан и не дать расистам повода для резких нападок на «новый курс» представлялось Рузвельту более оправданным, чем проявлять твердость и последовательность в принципиальных вопросах межрасовых отношений.

Все познается в сравнении. Положение американцев с черной кожей в период правления предшествующих республиканских администраций было столь трагичным, что даже незначительные достижения в годы «нового курса» могли ими восприниматься как слабый луч надежды в конце длинного темного туннеля. В связи с этим питтсбургская негритянская газета писала в январе 1936 г.: «Существование на грани голодной смерти, которое стало их уделом при президенте Гувере, уже не грозит безработным негритянским рабочим. Они нашли работу на объектах ПВА, СВА, ВПА, ФЕРА ит. д… Критики еще скажут о практикуемой дискриминации цветных кропперов, квалифицированных и неквалифицированных рабочих-негров… Все это так. Было бы бесполезно пытаться отрицать это… Но какое другое правительство США в прошлом… смогло добиться чего-либо более значительного? Ответ, конечно, может быть только один: никакое»²². На президентских выборах 1936 г. 71% черных избирателей голосовали за Рузвельта, в 1940 г — 67%²³.

Реальное облегчение почувствовали городские средние слои. Однако и здесь все обстояло очень непросто. С одной стороны, различные слои интеллигенции, учащаяся молодежь, служащие, лица свободных профессий и т. д., несколько лет стоявшие на краю пропасти, смогли наконец почувствовать себя в относительной экономической безопасности благодаря реализации специальных правительственных программ помощи, обеспечивших минимум защиты от хаоса, всеобщего застоя в делах, от банкротств, падения спроса на интеллектуальный труд и т. д. С другой стороны, часть средних слоев, связанная с мелким бизнесом, поначалу поверившая обещанию Рузвельта восстановить права «независимого предпринимательства» и «честную конкуренцию» путем ограничения произвола крупного капитала, вскоре убедилась, что правительство, во-первых, бессильно приостановить концентрацию экономической мощи и, во-вторых, вообще не склонно этим заниматься. Недовольство и метания этой части городских средних слоев, экономически и идеологически связанных с мелким бизнесом, безошибочно указывали на то, что они могут отдать свои симпатии политическим лидерам экстремистского толка. А это предполагало рокировку в расстановке политических сил, либералы сдавали позиции, теснимые политиками-чудотворцами типа сенатора Хью Лонга на Юге или Чарльза Кофлина на Севере.

Бесспорно, Рузвельт уже в конце первого срока пребывания в Белом доме начал сознавать тщетность расчетов достигнуть чего-либо с помощью пожарных полумер и штопанья общественных «дыр» средствами, приносящими лишь временное облегчение тем, кто больше всего страдал от опустошений, связанных с почти полным расстройством экономики. Признание давящей тяжести нерешенных проблем и несоразмерности принятых мер с масштабами бедствия сквозило в каждой фразе его знаменитой речи на церемонии по случаю вторичного вступления на пост президента, произнесенной 20 января 1937 г.: «…нашей демократии брошен вызов. Я вижу десятки миллионов граждан страны — значительную долю ее населения, — которые лишены большей части того, что оценивается по самым низким современным стандартам. Я вижу миллионы семей, ежедневно живущих на столь скудные доходы, что каждый день их жизни омрачен нависшей угрозой семейной катастрофы. Я вижу миллионы людей, чья будничная жизнь в городах и на фермах проходит в условиях, признанных недостойными цивилизованного общества еще полстолетия назад. Я вижу миллионы людей, лишенных образования, отдыха и возможности изменить к лучшему свою участь и участь своих детей. Я вижу миллионы людей, не имеющих средств на покупку продукции ферм и заводов и тем самым лишающих миллионы других возможности производительно трудиться. Я вижу, что треть нации живет в плохих домах, плохо одета и плохо питается»²⁴.

Статистика и специальные исследования показывали, что в некотором смысле дело обстояло даже хуже, чем представлял себе это президент. Экономический кризис 1937—1938 гг., начавшийся внезапно и совершенно «некстати», как повторный толчок землетрясения грозил уничтожить до основания все, что с таким великим трудом удалось восстановить в 1933—1936 гг. Сильнейшие удары нового кризиса подавляли чуть окрепшие ростки благополучия. К ньюдиллерам были обращены гневные упреки. Однако объяснять ненадежность достигнутых к середине второго срока президентства Рузвельта результатов реформ отсутствием политической воли было бы верхом наивности, хотя не было недостатка в возмущенных голосах тех, кто полагал, что президент стал заложником тактики лавирования и приспособленчества, которую он избрал, пытаясь не допустить раскола общества перед лицом сложнейших внутренних и внешних задач. Один решительно настроенный сторонник «нового курса» счел, что именно в этой тактике лавирования таится источник бессилия либерализма, поверженного собственной нерешительностью и непоследовательностью, «…мы слишком охотно, — писал он, — идем на компромиссы с нашими врагами, полагая, что таким образом завоюем их симпатии и вынудим их быть справедливыми»²⁵. Так думали очень многие новые демократы, всерьез полагавшие, что правительство, окажись оно потверже и порешительнее, могло добиться радикального перераспределения богатства.

Рузвельт придерживался более сдержанных оценок. Он не видел в «новом курсе» разрыва с традицией «Американского пути», считая вместе с тем, что успех реформ во многом зависит от энтузиазма всех тех, кто обеспечил своими голосами и повседневной поддержкой ему победу в 1932 и 1936 гг. Печальная судьба прогрессизма и вильсоновского либерализма начала века, порвавшего с массовой демократией, всегда оставалась у него перед глазами. Не повторить ее — означало для Рузвельта сохранить прямую и опосредованную связь с теми пластами электората, которые составляли его наиболее активную и организованную часть.