Герменевтический проект в современной философии

В широком смысле герменевтика означает искусство истолкования текстов. Она имеет дело с различными отношениями между говорящими и слушающими, между языком и миром. Высказывания воспринимаются как выражение:

> во-первых, намерений говорящего;

> во-вторых, межличностного отношения;

> в-третьих, объективного положения дел;

> наконец, отношений данного высказывания к системе языка в целом.

Когда говорящий высказывается в рамках социального контекста, он вступает в отношения не только с наличным положением дел, но и с собственными намерениями и ожиданиями, а также с нормами и правилами мира социального взаимодействия.

Философская герменевтика имеет глубокие исторические корни, и ее название вызывает ассоциации с греческой мифологией, где Гермес играл роль посредника между богами и людьми, т. е. выполнял работу истолкования, перевода, взаимопонимания. Существуют давние связи герменевтики с логикой, риторикой, поэтикой, и это оказалось определяющим для ее дальнейшего развития как науки об истолковании в эпоху Ренессанса и Реформации, когда остро возникла проблема перевода и понимания старого культурного наследия, будь то Библия или римское право. В ходе конфронтации теологической, юридической и филологической герменевтики выявилась их зависимость от догматических предпосылок, а попытка освобождения привела к романтическому проекту немецкого философа и теолога Фридриха Шлейермахера (1768−1834).

Поворот от догматики к исторической герменевтике был осуществлен немецким философом и историком культуры Вильгельмом Дильтеем (1833−1911), который представлял историю как большую непонятную книгу, подлежащую расшифровке и истолкованию. При этом важным шагом вперед можно считать соединение герменевтики с психологией и феноменологией, и хотя сегодня «вживание» или «сочувствие» как условия понимания поступков живших в прошлом великих людей уже не считается необходимым для понимания, тем не менее связь герменевтических процедур с эмпатическим сопереживанием не вызывает сомнений.

Наряду с позитивизмом и критическим рационализмом, неомарксизмом и критикой идеологии, философская герменевтика является одним из влиятельных духовных течений современности. Огромную роль в этом сыграла книга немецкого философа Ханса-Георга Гадамера (1900−2002) «Истина и метод» (1960), которую можно считать классическим учебником по герменевтике. Гадамер не скрывал, а, наоборот, тщательно прописывал истоки своей теории герменевтики. Он отмечал важную роль философских концепций Г. Гегеля, В. Дильтея, Ф. Ницше, К. Ясперса и М. Хайдеггера. Это обстоятельство важно иметь в виду, так как герменевтика Гадамера представляла собой серьезную попытку преодоления философского кризиса эпохи. По сравнению с критическими и аналитическими программами его попытка выглядит более консервативной, что вызвало достаточно резкие оценки сторонников иных подходов. Наряду с другими парадигмами — онтологической, трансцендентально-рефлексивной, лингвистической, критической и т. п., она сохраняется в составе философских методов и дисциплин, остается в качестве локальной и региональной практики анализа истории. На это обстоятельство указывал один из патриархов французской герменевтики Поль Рикёр (1913−2005), выдвинувший идею дополнительности герменевтики как исследования прогрессивного развития культурных смыслов и психоанализа — редукции к энергетическому базису культуры (имея в виду кроме Фрейда еще Ницше и Маркса как неклассических мыслителей, противопоставивших «смыслу» «энергию» — волю к власти, капитал и либидо).

В послесловии к своей книге Гадамер попытался вписать герменевтическую парадигму в общий процесс, который он охарактеризовал как волну технократической враждебности к истории, имея в виду кажущиеся расплывчатыми методы романтической философии гуманитарных наук, опиравшихся на искусство понимания: «Философская герменевтика включает философское движение нашего столетия, преодолевшее одностороннюю ориентировку на факт науки» .

На чем же основываются подобные универсалистские притязания герменевтики и насколько они оправданны? Дело в том, что феномен понимания пронизывает все межчеловеческие отношения, включая историю, политику, обмен мыслями и переживаниями, нравственные поступки и эстетические вкусы. Герменевтика не сводится к методике или методологии, ибо отнюдь не абсолютизирует познавательные акты. Напротив, она указывает на то, что важнейшие предпосылки естественных и особенно гуманитарных наук базируются на некоторых жизненных решениях и связаны с неэпистемическим опытом переживания вины, ответственности, желания свободы и справедливости, чувствами веры и надежды. Ее главное значение в современной технической культуре как раз и состоит в том, что она указывает на значимость этого опыта, который остается необходимым, несмотря на то, что все человеческие решения, кажется, опираются на факты и доказательства, а не на душевные эмоции. Убеждения и верования, чувства и желания не могут быть доказаны, как не может быть доказано бытие Бога, но это вовсе не означает, что все они являются чем-то выдуманным, чем-то совершенно бессильным и ненужным в эпоху технического расчета. Ведь именно сегодня мы остро ощущаем: несмотря на то, что каждая минута нашей жизни, посвященной Делу, на учете, в целом она лишена смысла и представляет собой пример пустой траты… То, что Бог не существует в реальности, что чувства и вера человека во многом иллюзорны, и раньше не было большим секретом. Но почему о «смерти Бога» и о «смерти человека» заговорили в последнее столетие? Ответ на поверхности: потому, что место божественного и человеческого заняли иные фигуры. Познав истину, люди утратили способность мужественно отстаивать ее, и поэтому она уже больше не делает их свободными. Герменевтика Гадамера наряду с познавательным опытом реабилитирует опыт приобщения к истине и опыт нравственного свершения, которые в прошлом были едины.

В работе «Истина и метод» Гадамер противопоставил научному опыту, целерациональной практике и техническому мышлению — этим «локомотивам» современной цивилизации — практические умения и навыки жизни, здравый смысл, язык, эстетический вкус, игру, сообразительность и образованность. По сути дела, установка на планирование и расчет, оказавшаяся столь успешной в механике и экономике, стала считаться естественной и самодостаточной, свободной не только от разного рода суеверий и предрассудков, но и от ценностей. Гадамер, с одной стороны, стремился показать наивность и некритичность такой установки, скрывающей за фасадом объективности множество невыявленных предпосылок. С другой стороны, он выступил как знаток и хранитель старинных форм жизни и образования. Рациональной теории решений, которая претендовала на абсолютную истинность, Гадамер противопоставил традицию практической философии, сохранявшуюся от Аристотеля до Канта. Он также указал на значимость хорошего вкуса и образования, необходимость здравого смысла и нравственности как условий возможности любых человеческих решений — будь то научные, политические, экономические или личные проблемы.

Гадамер исходит из весьма широкого определения герменевтики как искусства взаимопонимания между людьми, общественными группами, партиями и регионами, включающего отношения настоящего и прошлого, учитывающего своеобразие типов рациональности в различных культурах. Процесс понимания является — прежде всего и исключительно — событием языка и протекает в форме разговора, диалога людей. Разговор — это не просто множество монологов, среди которых побеждает наиболее яркий и убедительный; он не сводится к элементарному пониманию мысли «Другого»: в разговоре возникает некое общее поле, выражающее суть дела.

Понимание герменевтики не как интерпретации, а как жизненно-практического участия в истории Гадамер воспринимает от Хайдеггера. Эта задача решалась путем углубления общепринятых представлений о языке, которое осуществлялось, в частности, на основе истолкования разговора как некоего рода опыта.

Опыт дает нечто такое, что нельзя получить чисто теоретически, и поэтому, стремясь теоретизировать опыт, наука искажает его. Данное обстоятельство отмечалось и в методологии науки, которая пыталась раскрыть роль практических навыков и личностного знания и умения.

Опыт, который пытается ввести герменевтика, — это не только навыки владения предметами и использования инструментов. Это в первую очередь собственный опыт, т. е. нечто такое, благодаря чему изменяется не только предмет, но сам осваивающий его человек. Опыт становления человека означает встречу с чужим, которое должно быть признано самостоятельным и неотчуждаемым. В этой встрече осуществляется опыт самосознания как ограничения, но он же означает и открытость: признание границ связано с возможностью встречи и переговоров. Высший тип герменевтического опыта характеризуется открытостью «Я» по отношению к «Ты», т. е. готовностью услышать «Другого». Так в разговор пластично вводится нравственное признание, и понимание оказывается формой не только познавательного, но и этического действия.

После выхода в свет книги Гадамера развернулись широкие дискуссии, в ходе которых философская герменевтика квалифицировалась как консервативная попытка возрождения исторических традиций и даже предрассудков. Сомнение вызывали надежды на возможность открытого диалога и непринужденного разговора — они возможны в «открытом обществе» (не случайно диалог впервые сложился на почве полисной демократии в Греции). Чем гарантирована вера Гадамера в то, что единство говорящих и слушающих субъектов достигается приобщением к сути дела, а не насильственным путем?

Ситуация расценивалась неоднозначно. Ссылка на убеждения и верования, складывающиеся в ходе исторического бытия людей, считается некритическим оправданием застарелых норм и обычаев. В частности, критические рационалисты полагали, что такие убеждения должны быть подвергнуты анализу и оценке со стороны научной общественности. По их мнению, политические, экономические и прочие решения должны приниматься с учетом технических возможностей. Однако такая критика сама не свободна от возражений: предпосылками «рациональных решений» оказываются интересы принимающих их людей. Скепсис по отношению к нереальной переоценке разума по сравнению с эмоциональными мотивами человеческой души, который высказал Гадамер, сегодня, спустя полвека, кажется вполне оправданным. Указывая на наивный объективизм естественно-научной установки, он раскрыл целую систему предпосылок, складывающихся на почве исторического опыта и неконтролируемых научными методами и критериями. Тем самым он претендовал на рефлексивность и критический анализ в большей мере, чем аналитическая философия или критика идеологии. Однако раскрытый им жизненный мир и действующие в нем традиции были объявлены некими естественно-историческими образованиями, сложившимися в ходе выживания людей и поэтому не подлежащими рациональной критике. Тем самым Гадамер дал повод для упреков в консерватизме и догматизме. Например, немецкий философ и социолог Юрген Хабермас (р. 1929), в частности, критиковал универсалистские претензии Гадамера и обвинил герменевтику в некритичности.

Осмысляя эти споры, можно сделать вывод, что проблема соотношения традиции и новации остается одной из важнейших в наше характерное быстрыми и глубокими изменениями время. Очевидно, что механизм инновации не устанавливается герменевтикой, ибо это слишком серьезное общественное и прежде всего экономическое дело, которое не может быть отдано на откуп филологии или философии. Претендуя на управление подобным механизмом, философия претендовала бы на абсолютную власть. Между тем ее задача является более скромной: обратить внимание общественности на производство и распределение «символического капитала» и организовать дискуссии, где политики и ученые, философы и гуманитарии, творческая интеллигенция и публика могли бы сообща вырабатывать стратегические ориентации будущего развития.