Электронный документ в юридическом процессе

Упоминаемые выше возможности криптографии представляют в этом смысле следующую по важности и общую проблему процессуального права, как составляющей права, обслуживающей как частноправовые, так и публичные процедуры и процессы. Таковой является проблема внедрения в документооборот электронного документа и электронной цифровой подписи. Представляется, что в ближайшем будущем именно эти виды документов будут преобладать как в юрисдикционных процессах, так и в позитивных юридических процедурах.

Несмотря на различие в оценках объемов электронного документооборота в общем документообороте в разных государствах мира, показателен в этом смысле хотя бы тот факт, что у нас на глазах буквально за последние два десятилетия анахронизмом и атавизмом стали бумажные (документарные) ценные бумаги. Устаревает все процессуальное законодательство, принятое чуть более пяти лет назад, в котором законодатель побоялся еще прямо обозначить в качестве основного доказательства электронный документ. В ГПК электронный документ помещен в раздел письменных доказательств. В ст. 71 ГПК сказано, что письменный документ может существовать посредством фиксации информации в цифровой и иной форме. АПК и вовсе просто оставил перечень применимых в арбитражном процессе доказательств открытым, предложив правоприменителю все, что ни произойдет в жизни в части трансформации се технической стороны, иметь в виду и оценивать как «иные документ и материалы» (ст. 89 АПК). Между тем многие авторы не без оснований называют электронный документ «актуальным» видом иных доказательств.

В науке предлагают унифицировать определение электронного документа и положить его в основу упорядочения как судебных и близких к ним процедур, так и частноправовых отношений в их процессуальной части. Так, И. Ю. Востриков предлагает следующее дефиницию термина «электронный документ» — «документ, созданный при помощи электронных аппаратно-технических (ЭВМ) и программных средств, фиксируемых в цифровом коде в форме идентифицируемого именованного файла (файлов) или записи в файле (файлах) базы данных, доступный для последующей обработки в электронных системах, использования, воспроизведения, отображения и виртуального восприятия, а также для передачи и получения по телекоммуникационным линиям связи». Такой подход к этой основе всего будущего права представляется недопустимо зауженным. Очевидно, что если по постоянству существования во времени и пространстве электронный документ может быть сопоставим с документом на бумажном носителе, вообще нет смысла (а это представляется нам неизбежным) выделять его отдельно в качестве вида доказательства и специально регулировать. Проблема такого вида доказательства в его легковесности. Вспомнимон лишь условно объект материального мира, в большем смысле он объект виртуальной реальности.

А потому, бесспорно, следует переходить в оценке этой процессуальной категории к значительно более широким подходам, таким, например, какой предложен А. П. Вершининым. (Следует обратить внимание, что он внимательно относится к теории вопроса, памятуя о том, что есть информация как содержание доказательства, а есть — ее носитель как средство доказывания.) Он определяет электронный документ (следуя фактически за Федеральным законом «Об информации, информационных технологиях и о защите информации»), как информацию, зафиксированную на электронных носителях и позволяющую ее идентифицировать. Иногда к возможности идентификации Вершинин добавляет и требование аутентификации, т. е. возможность проверки целостности и неизменности содержания электронного документа.

На наш взгляд, такой подход следует рассматривать как первое приближение к проблеме, так как он порождает целый ряд общетеоретических вопросов. Прежде всего следует отвергнуть утверждения о том, что идентификация и аутентификация этого вида доказательств есть проверка его достоверности. Очевидно, что необходим пересмотр процессуального свойства электронного документа в качестве доказательства. О. В. Исаенкова и С. Ф. Афанасьев, ссылаясь на письмо Высшего Арбитражного Суда РФ от 19.08.1994 № С-7/ОП-587 «Об отдельных рекомендациях, принятых на совещаниях по судебно-арбитражной практике», утверждают, что Высший Арбитражный Суд РФ фактически ввел два дополнительных критерия допустимости документов, имеющих электронный вид и подписанных посредством цифровой (электронной) подписи.

Напомним, что этот судебный акт предполагал принятие в качестве доказательств документов, заверенных электронной цифровой подписью, только в случаях, если сам договор был подписан таким образом, а стороны прямо предусмотрели в нем соответствующие процедуры рассмотрения разногласий. Бесспорно, нельзя согласиться с такой позицией Высшего Арбитражного Суда РФ, фактически ставящего себя над законом. Однако следует признать, что доказательственное право как составная часть общепроцессуального права, будь то позитивные или юрисдикционные процедуры, видимо, вынуждено будет в связи с фактическим появлением качественно нового вида доказательства (а не средства доказывания) пересмотреть систему критериев общедоказательственной силы. Например, в правоприменительной практике не может не возникнуть вопрос о допустимости как доказательства удостоверенной в нотариальном порядке картинки экрана монитора с информацией, послужившей основанием для принятия определенных юридически значимых решений участником процесса, если информация введена анонимно и невозможно установить се авторство или происхождение, т. е. идентифицировать ее. Проект закона «Об электронной цифровой подписи» содержит новую удостоверительную систему, которая, по нашему мнению, в ближайшее время не может не слиться с удовлетворительной деятельностью нотариальных органов в масштабах как государственных, так и межгосударственных процессуальных систем. При этом отечественный законодатель фактически составил аналогию с письменной и нотариально удостоверенной формой сделки; напомним при этом, что первая не только не отвергается пока в системе международно-правовых отношений. Очевидна тенденция (хотя и необоснованная) ее более широкого применения. Следует отмстить, что представители отечественной регистрационной системы активно критикуют ее принципиальную применимость к наиболее серьезным правоотношениям — купле-продаже недвижимости, кредитным договорам и т. д.

К электронному документу как процессуальному доказательству возникает много вопросов. Так, например, каким образом материализовать информацию, которую содержит электронный документ, идентифицировать и аутентировать ее. Отсюда, как справедливо отмечает О. В. Исаенкова, «и возникают все остальные проблемы, связанные со стабильностью и достоверностью электронного документа, ведь в него в любой момент достаточно легко внести какие-либо дополнения и изменения, в том числе и в ходе передачи…» .

На интересное и значимое, по нашему мнению, обстоятельство обращает внимание А. П. Вершинин. Он пишет: «Примечательно, что в российской договорно-правовой, например, практике находят наличие тех же проблем, что и в странах со значительно более развитым применением электронного обмена данными: а) неопределенность юридической силы положений договора, предусматривающих неформализованную процедуру заключения сделок, в случае судебного разбирательства; б) отсутствие четких указаний или ограничений закона относительно того, какие документы могут (или не могут) быть использованы в коммерческом обороте в виде электронного сообщения, и требований к структуре и форме такого сообщения; в) неопределенность позиции законодателя и судебных органов по отношению к такой категории, как электронная подпись; неясно, какие именно средства защиты информации от несанкционированного доступа получили правовое признание, только лишь электронная цифровая подпись или вся совокупность аналогов собственно ручной подписи, используемых при электронном обмене данными, как-то шифры, коды, пароли и т. д.; г) отсутствие прямой обязанности посредников — поставщиков услуг по организации электронной связи, в частности торговых систем — хранить, предоставлять по запросу сторон или официальных органов, а также подтверждать подлинность созданных и переданных с их помощью электронных документов» .

Полагаем, что принятие нормативных актов, таких как федеральные законы «Об электронном документе» и «Об электронной торговле», безусловно необходимо. Как правильно отмечает И. Ю. Востриков, «придание файлам юридического статуса, эквивалентного бумажным документам, является отдельной задачей, решение которой пока еще не поставлено на надежную основу государственного регулирования… А пока, в отсутствие каких-либо правил, норм и требований, ситуация необременительного хаоса в этом вопросе порождает дополнительные риски», делающие неустойчивым и не предсказуемым в правовом смысле новые информационного свойства правоотношения.

Отечественная нормативная база по электронному документообороту в настоящее время, кроме «новых», названных выше представлена и другими нормативными актами. Например, федеральные законы «О рынке ценных бумаг» и от 26.12.1995 № 208-ФЗ «Об акционерных обществах»; указы Президента РФ; от 23.08.1994 № 1723 «О разработке и создании Государственной автоматизированной системы Российской Федерации «Выборы» «; от 03.04.1995 № 334 «О мерах по соблюдению законности в области разработки производства, реализации и эксплуатации шифровальных средств, а также предоставления услуг в области шифрованной информации»; от 03.07.1995 № 662 «О мерах по формированию общероссийской телекоммуникационной системы и обеспечению прав собственников при хранении ценных бумаг и расчетах на фондовом рынке Российской Федерации»; от 18.08.1995 № 861 «Об обеспечении деятельности Государственной автоматизированной системы Российской Федерации «Выборы» «; постановления Правительства РФ от 23.12.1993 № 1319 «Об организационных мерах по созданию общегосударственной автоматизированной системы учета населения и официальных документов, удостоверяющих личность граждан»; от 10.07.1998 № 741 «О мерах по созданию национальной депозитарной системы»; от 22.09.2009 № 754 «Об утверждении Положения о системе межведомственного электронного документооборота» .

До сих пор действуют Методические указания по внедрению и применению ГОСТ 6.10.4−84 «УСД. Придание юридической силы документам на машинном носителе и машинограмме, создаваемым средствами вычислительной техники. Основные положения. РД 50−613−86», которые утверждены еще постановлением Государственного комитета СССР по стандартам от 24.09.1986 № 2781.

Письмами Минфина России устанавливается порядок представления страховыми организациями годовой бухгалтерской отчетности и отчетности представляемой в порядке надзора на магнитных носителях. Приказы ФНС России также посвящены вопросу электронного документооборота, например, от 15.04.2010 № ММВ-7−6/187@ «Об утверждении форматов, используемых при регистрации участников электронного документооборота для представления налоговых деклараций (расчетов) и иных документов в электронном виде и информирования налогоплательщиков по телекоммуникационным каналам связи»; от 18.12.2009 № ММ-7−6/691@ «Об утверждении Порядка регистрации участников электронного документооборота для представления налоговых деклараций (расчетов) и иных документов в электронном виде и информирования налогоплательщиков по телекоммуникационным каналам связи»; от 11.12.2009 № ШТ-7−6/593@ «Об утверждении форматов, используемых в электронном документообороте, при представлении налоговых деклараций (расчетов) в электронном виде (на основе XML) (версия 5)»; от 02.11.2009 № ММ-7−6/534@ «Об утверждении Методических рекомендаций по организации электронного документооборота при представлении налоговых деклараций (расчетов) в электронном виде по телекоммуникационным каналам связи» .

Ряд важных актов разработан в Комиссии ООН по праву внешней торговли (ЮНСИТРАЛ). Так, 12 июня 1996 г. ЮНСИТРАЛ принят Типовой закон об электронной торговле. С учетом правил безбумажной технологии документарных аккредитивов на основе электронного обмена данными утверждена новая редакция Унифицированных правил и обычаев для документарных аккредитивов. Однако следует отметить, что эту нормативную базу нельзя признать универсальной, продолжают обсуждаться иные возможности упорядочения в применении соответствующего вида доказательств. Так, М. Горелов предлагает определять их прямо в процессуальных актах, как еще один вид доказательств — как сведения об обстоятельствах, имеющих значение для дела и выполненных в форме цифровой, звуковой или видеозаписи и относить к ним зафиксированные с помощью электронно-вычислительных средств протоколы судебных заседаний, совершения отдельных процессуальных действий.

Представляется, в ближайшее время одной из перспектив развития процессуального права на всех его уровнях будет усиление и приобретение нового качества удостоверительными процессуальными механизмами, в частности, в том направлении, как это было отмечено выше. Известно, что Федеральным законом «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» предусмотрено создание удостоверяющих центров, выдающих сертификаты ключей электронной цифровой подписи как их владельцам, так и подтверждающих их подлинность, равно как и ведущих реестр электронных цифровых подписей и их владельцев. Фактически, соответствующая деятельность, по нашему мнению, является аналогом нотариального действия по удостоверению подлинности подписи лица, равно как и по удостоверению сделки.

Очевидно также, что электронная цифровая подпись — лишь один из способов придания электронному документу статуса именно документа, а не просто информации. Субъекты юридического процесса заинтересованы не только в идентификации их, но и часто в анонимности участия в соответствующих отношениях, соответственно одной из востребованных функций как в публичном, так и частном праве будет деятельность по кодированию информации, которая и на сегодняшний день успешно развивается по направлению криптографического кодирования.

Существо определенной деятельности с правовой точки зрения заключается в предоставлении услуг по анонимному доступу к информационно-коммуникационным сетям и выражается в итоге в постадийном с участием нескольких посредников движении и передаче информации.

Соответствующая деятельность, бесспорно, представляет собой одну из перспектив развития процедуры. И насколько источник информации на сегодняшний день может пожелать оставаться анонимным, когда участвует в информационном обмене (например, средства массовой информации, несущие ответственность за раскрытие источника, или свидетель, пользующийся правом на анонимность в рамках уголовного процесса), настолько и любое физическое или юридическое лицо должно обладать правом анонимного доступа к сетям.

Напомним, в соответствии с Федеральным законом от 02.05.2006 № 59-ФЗ «О порядке рассмотрения обращений граждан Российской Федерации» анонимные обращения рассматриваются государственными и муниципальными органами наравне с идентифицируемыми, за тем только правовым изъятием, что они не требуют ответа. При всей сомнительности подобной нормы, по нашему мнению, можно утверждать следующее: должен быть в нормативном порядке установлен предел возможной анонимности. Сделать это можно по принципу «разрешено вес, что не запрещено». Теперь в соответствии с названным Законом при обращении к государственной власти не требуется идентификация личности.

На наш взгляд, недопустимым является положение, при котором медицинская помощь по государственным программам по борьбе с некоторыми болезнями оказывается исключительно при персонификации лица — этим нарушается конституционное право на тайну частной жизни. Пока же нотариальные службы многих государств пребывают в стационарном в отношении новых видов доказательств положении, стараясь не брать на себя ответственность в этой сфере. В этой связи заслуживает внимания позиция законодательно-методического отдела Федеральной нотариальной палаты: «Рассматривая вопрос о возможности участия нотариуса в процедуре защиты неимущественных прав, нарушенных с использованием компьютерной сети Интернет, аргументируется вывод о том, что размещенная на Интернет-сайте информация не может быть отнесена ни к письменным, ни к вещественным доказательствам. Исходя из этого, если речь будет идти о доказательстве существования сведений (информации), размещенных в определенное время на интернет-сайте, такое процессуальное действие, как осмотр доказательств в рамках совершения вышеназванного нотариального действия (по обеспечению доказательств), нотариусом не может быть совершено» .

Такой подход, как представляется, не основан на законе и свидетельствует исключительно о статичности человеческого мышления. Бесспорно уже сейчас все возможности как нотариальной удостоверительной по существу системы, так и новых удостоверительных центров должны быть скоординированы с учетом новых потребностей документооборота. По мнению В. Б. Наумова, «если информация находится на материальном носителе — сервере в сети Интернет и ее можно однозначно идентифицировать посредством действующей системы адресации, то ее нужно относить к категории документированной и считать информационные ресурсы в сети Интернет (страницы, сайты, серверы) таковыми с точки зрения закона». В целом проблема электронного документооборота и электронного документа продолжает обсуждаться, находится в центре внимания как отечественных, так и иностранных исследователей. Во всяком случае, следует призвать формирование единообразного регулирования такового — основным направлением и тенденцией развития процессуального права.

В связи с обсуждением общих проблем — тенденций развития процессуального права — нельзя обойти вниманием и еще одно обстоятельство: единство «электронно-коммуникационных» стандартов необходимо в связи с наднациональным характером самого явления. В судопроизводстве, равно как и в частноправовых процедурах, но отягченных иностранным элементом, рано или поздно придется расширить процедуру признания и приведения в исполнение иностранных судебных актов признанием соответствующих видов доказательств, каковым является электронный документ. Так, понимая это обстоятельство, отечественный законодатель включил в текст Федерального закона «Об электронной цифровой подписи» ст. 18, прямо предусматривающую признание иностранного сертификата ключа электронной подписи, в соответствии с которой иностранный сертификат ключа подписи, удостоверенный в соответствии с законодательством иностранного государства, в котором этот сертификат ключа подписи зарегистрирован, признается на территории РФ в случае выполнения установленных законодательством РФ процедур признания юридического значения иностранных документов. При имеющемся в международном гражданском процессе общем подходе признания решения иностранного суда не путем его проверки по существу, а по ряду процессуальных признаков, таких как подсудность, юрисдикция и т. п.2, этот подход, безусловно, знаменует собой новую ступень в развитии этих правил.

Последней из названных общих проблем процессуального права, которая, видимо, и определит ближайшие перспективы его развития, является тема электронизации как судебных, так и позитивно-правоприменительных процедур, в том числе и в рамках частного нрава, в частности с участием международного элемента. Известно, например, что даже в России, которая не является лидером в освоении новой информационной среды, хотя по некоторым оценкам представляет в смысле динамики развития информационного пространства самый потенциалоемкий объект как для мировой экономики, так II для мирового социума в целом, уже внедрены и практически применяются несколько государственных автоматизированных систем, обслуживающих самые разные юридические процессы и процедуры, а соответственно и области отношений. Так, в соответствии с указами Президента РФ и федеральными законами действует Государственная автоматизированная система Российской Федерации «Выборы» «; Государственная автоматизированная система Российской Федерации «Правосудие»; Государственная автоматизированная система Российской Федерации «Управление» и Единая государственная автоматизированная система «Законотворчество» .

Применение соответствующих технологий в судах по признанию многих специалистов и фактическому ходу дел имеет пока чисто статистический характер. Центральный уголовный Лондонский суд Од Бейли выставил на сайте в бесплатное пользование свои архивы за 240 лет (1674−1913), «с первых же дней после перерезания ленточки сайт подвергся столь мощному напору, что администрация была вынуждена вывесить на заглавной странице объявление о возможности аварийного отключения некоторых сервисов» .

Многие авторы не без оснований считают, что за онлайновой процедурой, позволяющей соблюсти как все принципы процесса, в том числе и доступ к правосудию — будущее юридического процесса в целом. По нашему мнению, возможности электронизации процедуры как таковой даже до конца не оценены. Это третья основная и общая тенденция развития процессуального права. Однако следует отмстить, что ее реализация повлечет необходимость приспособления ее возможностей к основам процесса, они же весьма разняться в процессах позитивном и юрисдикционном. Тем большим своеобразием отличается и правотворческая, в том числе частноправовая процедура. Поэтому обозначая эту тенденцию как общую, считаем целесообразным рассмотреть ее применительно к этим разновидностям индивидуально.