Социальное понимание человека

Антропологическое понимание человека сложилось только в XX в. Столетием раньше господствовало чисто социальное понимание человека: человек является простым отображением той социальной среды, в которой живет, другими словами, сколком своего общества.

Анализу природы человека в рамках антропологического понимания человека противостоит так называемое чисти социальное истолкование человека. Между этими двумя противоположными пониманиями существует множество разнообразных промежуточных истолкований природы, или сущности, человека.

Суть чисто социального понимания хорошо передает формула К. Маркса: человек есть только отражение общественных отношений, взятый сам по себе, он не имеет никакой сущности. Сущность человека, говорит Маркс в «Тезисах о Фейербахе», не есть абстракт, присущий отдельному индивиду; в своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений.

При таком понимании человек предстает как носитель определенных общественных функций и ролей, и основной проблемой оказывается его приспособление к господствующим институтам, его социализация и адаптация к общественной среде, интеграция в существующую и притом единую для всего общества систему ценностей. Общество оказывается неким не подверженным изменениям «инвариантом», а человек — пластичной переменной, призванной меняться и приспосабливаться. Ключевая задача социализации человека оказывается простой и прозрачной: общество должно воспитывать и перевоспитывать человека, а новое общество — формировать нового человека в угодном себе духе. Как раз об этом говорит знаменитый афоризм В. И. Ленина: «Нельзя жить в обществе и быть свободным от него» .

Антропологическое истолкование говорит о природе человека, зависящей от истории и изменяющейся в ее ходе, но не растворимой полностью в ней. Формирование этой природы никогда не может быть завершено, человек не только живет в обществе и зависит от системы социальных связей, но и во многом выбирает свое место в этой системе. Его индивидуальная жизнь, в существенной мере определяемая его собственными выбором и его решениями, открыта будущему и не предопределена коллективной судьбой. Социальным истолкованием человека предполагается, что природа человека, понимаемая исключительно в естественно-научном смысле, сформировалась еще в период становления современного человека и с тех пор перестала быть действующим фактором человеческой истории.

Антропологическое понимание подчеркивает свободу личности, ее непредопределенность, а также многообразие людей, важность для каждого из них существования полноправного и полноценного другого. Социальное разнообразие, неоднородность, несовпадение интересов людей рассматриваются не как изъян современного общества, а как его несомненное преимущество. Человек формируется обстоятельствами, но вместе с тем всегда остается свободным, поскольку он сам определяет многие особенности своей жизни. Социальное истолкование человека как сколка общества на определенном этапе его развития растворяет индивида в обществе, подчиняет его обязательной коллективной судьбе и тем самым во многом лишает его эстетического измерения.

Социально понимаемый человек всегда проводит ясное различие между подлинными (истинными, естественными) и мнимыми (ложными, искусственными) потребностями. Предполагается, что первые должны удовлетворяться, в то время как наличие вторых говорит об отступлении человека от своего высокого предназначения, от стоящих перед ним грандиозных задач по преобразованию мира и т. п.

В частности, Маркс, разграничивавший истинные и ложные потребности, исходил из социального понятия «человеческой сущности». Важнейшей целью коммунизма, по Марксу, является осознание истинных человеческих потребностей и их удовлетворение. Это станет возможно только тогда, когда производство будет служить человеку, а капитал перестанет спекулировать на иллюзорных его потребностях. Сам лозунг коммунизма «От каждого — по способностям, каждому — по потребностям» имеет в виду не любые, а исключительно истинные, или оправданные, потребности человека. Деньги, богатство, роскошь и тому подобное — это ложные потребности, навязанные человеку эксплуататорским обществом и извращающие все подлинные человеческие ценности.

Странно, что Маркс не относил к ложным потребностям незаинтересованное эстетическое созерцание, не связанное непосредственно с той высокой целью, которую будет ставить перед собой идеальное общество. Причиной являлась, скорее всего, сугубо индивидуальная особенность Маркса — его любовь к искусству, и в особенности к поэзии.

В реальном коммунистическом обществе граница между высшими и низшими (естественными и искусственными) потребностями была достаточно отчетливой. Всячески одобрялось чтение, но оно не должно было уводить от коммунистических идеалов и ценностей. В музыке, особенно в легкой, существовали жесткие ограничения. Тщательно отбирались сюжеты опер, проводилась ревизия даже классического наследия. В живописи доминировали жанр парадного портрета и социально острой исторической картины, в то время как пейзаж и натюрморт ютились на окраинах официального искусства.

Разделение потребностей человека коммунистического общества на естественные и искусственные служило хорошим идейным обоснованием коммунистического аскетизма.

Об антропологически истолкованном человеке нельзя сказать, что его потребности могут быть разграничены на естественные и искусственные. Они делятся на минимальные и превышающие жизненный минимум, на полезные с точки зрения здоровья, нейтральные и вредные, на те, которые есть у большинства, и характерные для немногих и т. д. Но эти потребности не подразделяются на естественные и искусственные, поскольку антропологически понимаемый человек не имеет однозначно очерченного, заданного раз и навсегда круга потребностей. С изменением индивида и общества меняется и характер самих потребностей.

Чисто социально истолкованный человек, не имеющий никакого твердого ядра и являющийся лишь зеркальным отражением социальных отношений, не способен иметь своего специфического, морального, правового, эстетического и другого видения, не похожего на видение других членов общества.

Об этом хорошо писал еще Платон в своем наброске проекта «совершенного, или наилучшего, государства», являющегося, можно сказать, архетипом закрытого общества. В таком государстве все должно быть общим. «Существует ли в наше время где-либо и будет когда, чтобы общими были жены, дети, все имущество и чтобы вся собственность, именуемая частной, всеми средствами была повсюду устранена из жизни? Чтобы измышлялись по мере возможности средства так или иначе сделать общим то, что от природы является частным, — глаза, уши, руки, — так, чтобы казалось, будто все сообща видят, слышат и действуют, все восхваляют и порицают одно и то же? По одним и тем же причинам все будут радоваться и огорчаться, а законы по мере сил как можно более объединят государство». Благодаря совершенному государству человеческая душа научится ничего не уметь делать отдельно от других людей и перестанет даже понимать, как это возможно.

Не удивительно, что в «совершенном государстве» Платона не оказывается сколько-нибудь существенного места для искусства. Обеспечение единообразия взглядов и даже чувств представителей закрытого общества имеет своим непосредственным следствием то, что во многом отпадает необходимость в эстетическом видении мира, всегда связанном с неповторимой игрой индивидуальных духовных сил.

Три момента важны в связи с противопоставлением чисто социального и антропологического истолкований человека.

Во-первых, социально понимаемый человек, не имеющий никакого твердого ядра и являющийся лишь зеркальным отражением социальных отношений, не способен иметь естественных, или природных, неотчуждаемых прав, вроде права на личную неприкосновенность, на свободу мысли и совести, на достаточный жизненный уровень и т. д. Никаких прав, принадлежащих человеку от рождения уже в силу того, что он человек, у него не может быть: только общество наделяет человека правами и в той мере, в какой находит это нужным.

Во-вторых, социально истолкованный человек не способен в соответствующих социальных условиях четко отделить свои истинные, или естественные, потребности от ложных, или искусственных, и навсегда расстаться со вторыми.

В-третьих, закрытое общество, в частности тоталитарное, и его теоретики отдают явный приоритет чисто социально понимаемому человеку над антропологическим; открытое же общество несомненно тяготеет к антропологическому истолкованию человека. Это проявляется, в частности, в том, что закрытое общество неохотно останавливается на теме прав человека и настаивает на том, что в новом, «совершенном» обществе должен жить не нынешний человек, отягощенный многими ненужными и даже вредными привычками и потребностями, удовлетворение которых способно разрушить это общество, а совершенно новый человек, своего рода «сверхчеловек» .

Выбор между чисто социальным и антропологическим истолкованием человека — это в конечном счете выбор между закрытым и открытым устройством общества.

Вопрос о природе человека непосредственно связан с возможностью автономной теории ценностей (аксиологии) и с конкретным решением ее проблем. При чисто социальной трактовке природы (сущности), человека в аксиологии как теории ценностей нет никакой нужды. Можно ограничиться чисто идеологическими рассуждениями о той глобальной цели, которая стоит перед обществом и которой подчинены все остальные его ценности. Аксиология оказывается необходимой лишь тогда, когда исчезает единая для всего общества цель и человек не истолковывается как простое средство ее реализации. В этом случае исчезает единая шкала ценностей, подчиненная глобальной цели, и, соответственно, возникает поле для формирования разных вариантов философии ценностей.

Социальное понимание человека не предполагает каких-либо изменений природы человека. Эта природа остается с доисторических времен постоянной, а с изменением общества меняется не природа, а сущность человека, представляющая собой простое отражение системы общественных отношений. С точки зрения антропологического понимания человека его природа исторична. Она не остается постоянной, а меняется с течением истории.