Структура криминальной экономической деятельности и ее место в обществе

К наиболее распространенным криминальным формам экономической деятельности в современных обществах можно отнести производство и продажу запрещенных товаров и услуг (наркотиков, оружия, боеприпасов и т. п.), а также торговлю людьми и человеческими органами, проституцию и производство порнографической продукции, в особенности детскую проституцию и все, что с ней связано, и т. п. Все эти виды криминальной деятельности распространены по всему миру и приносят сверхприбыли.

К криминальной деятельности, неразрывно связанной с хозяйством и экономикой, также относят незаконное использование силового ресурса — рэкет (практику «крышевания»), оказание предпринимателям незаконных «силовых услуг» контроля, посредничества, защиты. Российский социолог В. Волков определяет криминальное «силовое предпринимательство» как «совокупность организационных решений и способов действия, применяемых для конвертации организованной силы (угроз или насилия) в деньги или другие рыночные блага на постоянной основе». «Силовое предпринимательство» или «бизнес частных охранных услуг» сопутствует любому другому виду криминального обогащения, а также и практически любой теневой деятельности, предоставляя услуги по охране собственности и арбитражу.

Криминальный бизнес носит преимущественно организованный характер, часто под прикрытием легальных экономических субъектов (например, рэкет под вывеской охранной фирмы, легальное кинопроизводство, занимающееся также и изготовлением, и распространением порнографии, распространение наркотиков в молодежном клубе и т. п.). К криминалу можно также отнести и коррупцию государственных служащих, связанную с хозяйственно-экономической деятельностью.

Субъектом криминальной экономической деятельности выступают, как правило, организованные преступные группировки, которые по социальным истокам и составу можно социологически изучать с точки зрения разных подходов. Так, концепция девиантного (отклоняющегося от нормы) поведения рассматривает с точки зрения структурно-функциональной парадигмы их отношения к существующим в конкретном обществе нормам. В этих объяснительных рамках можно говорить о причинах ухода части активного населения от нормативного поведения, но затруднительно описать собственную нормативно-упорядоченную структуру организованных преступных группировок — наличие особого кодекса поведения («понятия»), внутренней иерархии, ролевого и статусного деления, а также причины роста или сокращения девиации. Теория девиантного поведения принимает за «точку отсчета» здоровую и устойчивую нормативную систему, в которую по каким-то причинам, вызывающим сбои процессов социализации личности и интеграции общества, не могут «вписаться» отдельные индивиды. Более продуктивным представляется подход, основанный на теории аномии — общества, в котором утрачена целостность и однозначность нормативной системы (Э. Дюркгейм) или существует значительный дисбаланс между социально значимыми целями и институциональными средствами их достижения (Р. Мертон). Теория аномии адекватно описывает состояние переходных обществ, где, как правило, наблюдается рост преступности — как стихийной, так и организованной.

С точки зрения теории аномии участниками преступных группировок становятся индивиды, которые:

• 1) оказались в состоянии нормативного, ценностного, ролевого вакуума. Например, в России в постсоветский период преступные группировки, занимающиеся рэкетом, активно рекрутировали молодых людей, участвовавших в вооруженных конфликтах, прошедших войну в Афганистане, а затем и в других «горячих точках». Эти молодые люди не просто обладали навыками проведения силовых операций разного масштаба, но и столкнулись с невозможностью найти для себя адекватное место в обществе. Война в Афганистане оставалась малоизвестной и не вполне одобряемой в обществе, поэтому ее участники не только не встречали желаемого признания своих боевых заслуг, чувствовали бессмысленность принесенных жертв, но и не могли адаптировать имеющийся жизненный опыт к нормам и ролям мирной повседневности, которая к тому же стремительно менялась. Этика боевого братства оказалась невостребованной в обыденной жизни, по зато послужила цементирующей основой крепко спаянных вооруженных бригад, превративших силу в экономический ресурс;
• 2) индивиды, которые столкнулись с той ситуацией, когда диктуемые обществом ценностные образцы и наиболее социально значимые цели для них не доступны легальным путем в силу отсутствия институциональных средств их достижения. В современном обществе как никогда ранее выросло значение достижительной культуры, утверждающей самой значимой социальной целью успех, выражаемый прежде всего в богатстве и высоком социальном статусе, власти, возможностях престижного потребления и т. п. В то же время все более значительные группы молодежи, как в переходных обществах мировой периферии, так и в развитых западных странах, сталкиваются с проблемами отсутствия легитимных возможностей полноценного включения в общество и достижения социально желаемых целей — прежде всего с отсутствием работы и возможностей получения адекватной профессиональной подготовки. В этих условиях возрастает опасность криминальной мобилизации наиболее активных и достижительно ориентированных индивидов. В постсоветской России примером такой криминальной мобилизации может послужить активное участие бывших спортсменов (в особенности представителей силовых единоборств), в том числе титулованных чемпионов, в организованных преступных группировках, специализирующихся на использовании силового ресурса для извлечения доходов. В советский период большой спорт являлся высокопрестижным государственным делом, в которое вкладывались значительные средства, а спортсмены были национальными героями, кумирами молодежи, образцами для подражания. Занятия спортом вырабатывают в молодых людях организованность, внутреннюю дисциплину, способность к мобилизации, но одновременно и жесткую состязательность, способность к организованному противостоянию и борьбе. Одной из важнейших социальных функций спорта является канализация избыточной агрессии и стремления к насилию в формализованные правилами, упорядоченные виды состязаний. С распадом государственной и профсоюзной сети спортивных учреждений увлеченная спортом молодежь оказалась предоставленной самой себе, лишенной возможности в институционализированной форме выплеснуть агрессию и достойно использовать воспитанные в спортивных секциях качества. В то же время стремление к успеху, победе, самоутверждению в борьбе не только сохранялось, но и подстегивалось постсоветскими реалиями. Возможности реализации цели-успеха находились в бригадах рэкетиров.

В рамках структурно-функционального подхода в целом рост преступности рассматривается как сугубо негативное, дисфункциональное и деструктивное для общества явление.

Иную позицию предлагает институциональный подход, в рамках которого оксфордский социолог Д. Гамбетта рассматривал сицилийскую мафию как индустрию частных охранных услуг. В рамках такого подхода частный охранный бизнес можно рассматривать как «деятельность по охране прав собственности и контролю за исполнением контрактных обязательств в контексте низкого уровня доверия, когда деловая культура не обеспечивает предсказуемого взаимодействия, а правовые государственные институты слабы или не пользуются авторитетом у населения. Тогда … организованную преступность … можно рассматривать в качестве ответа на ряд институциональных потребностей формирующейся рыночной экономики, в частности — охрану прав собственности, не реализованную государственными правовыми и правоохранительными учреждениями» .

Таким образом, именно вакуум государственной власти, слабость институциональной основы рыночной экономики рассматривается как фактор, провоцирующий рост криминального бизнеса в его неизбежно силовых формах. Неоинституциональный подход, становящийся все более популярным, рассматривает неформальные силовые структуры в качестве одного из возможных институциональных решений для защиты прав собственности или как теневая арбитражная система, свободно конкурирующего на рынке силовых услуг.

Таким образом, можно констатировать развитие современной социологической мысли от признания дисфункциональности и деструктивности криминального предпринимательства к утверждению его хотя бы частичной функциональности. Этому немало способствуют и концепции социологов начала XX в., в особенности В. Зомбарта, который рассматривал разбойников, пиратов и прочих «авантюристов», как носителей «предпринимательского духа», лежащего в основе капитализма наравне с рациональной хозяйственной активностью. Согласно представлениям Зомбарта, изначально идея обогащения была связана не с хозяйством, а именно с разного рода «авантюристическими» операциями, в том числе и насильственными. К. Маркс также отмечал значение насилия в процессе первоначального накопления капитала.

Методологические предпосылки для отделения рационального продуктивного капитализма, развивающегося на духовной основе протестантской этики, от «авантюристического» капитализма захвата, набега и криминала впервые были созданы в концепции М. Вебера. С помощью предложенной М. Вебером методологии построения «идеальных типов» можно отделить типы «экономического человека» — рационального хозяина и «социологического человека», ориентированного на соблюдение социальных норм, от авантюриста — «воинствующего человека», единственной целью которого является быстрое получение максимально возможного дохода любыми, в том числе и насильственными, и аморальными путями. В «идеальном типе» авантюриста — «воинствующего человека» отражены социальные и ментальные особенности тех групп (каст, сословий), которые ничего не производили сами и единственно достойным способом существования считали военные набеги, а в промежутках между ними — пиры и мужественные игры (турниры, состязания, упражнения в воинском искусстве, в современном случае — спорт). Весь жизненный мир «воинствующего человека» четко отделен от мира «экономического человека» и «социологического человека». Связь между этими мирами проявляется в том, что живет «воин» всегда за счет «хозяина» — либо грабя его во время своих разбойных экспедиций, либо собирая с него дань за защиту и покровительство. Фигура «купца» в его архаичном варианте генетически восходит к идеальному типу «воинствующего человека», сочетающего торговлю и другой «сравнительно честный бизнес» с грабежом, захватом того, что «плохо лежит» и бездумным проматыванием шального богатства в дикой роскоши. Уже по определению идеально-типический «воинствующий человек» не хочет, не может и не должен трудиться. Он берег то, что уже создали другие. Здесь в принципе не существует связи между трудом и богатством, но возникает и укрепляется связь между богатством и обманом, насилием, дерзким натиском, любым аморальным, греховным деянием. Т. Веблен рассматривал тип «воинствующего человека» именно в контексте анализа «праздного класса» .

Безусловно, институциональный и неоинституциональный подходы к исследованию места криминала в хозяйственной жизни современных обществ дают объективистские объяснения его социальной роли. Однако если абсолютизировать эти подходы, можно утратить представление о социальной норме и культурно легитимном, нравственно одобряемом характере социальных институтов, которое дает парадигма структурного функционализма. Необходимо принимать во внимание, что все известные истории общества стремились обрести устойчивость и приблизиться к «нормальному» состоянию, ведя борьбу с криминалом, в том числе и хозяйственным, всеми доступными средствами. Если борьба оказывалась проигранной, как правило, само общество, а нередко и цивилизация, к которой оно принадлежало, погибали в неминуемо охватывавшем их хаосе, а на их место приходили другие формы социальной и культурной регуляции, способные противостоять криминализации и утрате норм и ценностей.

В последнее время, как в публицистике, так и в научной литературе, получила распространение точка зрения, что криминальный «черный» бизнес со временем может превратиться в «нормальный», например, криминальные «крыши» превратятся в органы налоговой полиции. Однако представляется, что такая метаморфоза невозможна по причине принципиального типологического несходства криминального «авантюристического» и «рационального», ориентированного на продуктивное развитие производства, бизнеса. Речь может идти лишь об «отмывке» криминальных доходов, однако формальная легализация того, что приобретено насильственным и аморальным путем асоциальных «деловых» практик, еще не означает реальной легитимности. «Черный» бизнес порождает ответную волну насилия, коррупции, безнравственности, девальвирует коммерческий успех и саму идею свободного предпринимательства, ценности свободы и демократии.