Джеффри чосер — «отец английской поэзии»

Вступительный комментарий

Источник здравого смысла.

Джон Драйден о наследии Чосера

Жизненный и творческий путь Джеффри Чосера (1340—1400), вошедшего в историю под почетным прозвищем «отец английской литературы», в полной мере отражают специфику сложной и противоречивой эпохи, в которую он жил. Вторая половина XIV столетия — это время царствования Эдуарда III, короля, стремившегося воскресить блеск уже уходящей в прошлое рыцарской культуры, основателя Ордена Подвязки, который получил свое название в честь герцогини Солсбери, королевской фаворитки, потерявшей однажды на балу этот предмет дамского туалета. Но это и время правления Ричарда II, при котором произошло крупнейшее в истории Англии крестьянское восстание под предводительством Уота Тайлера (1381). Чосер был современником Столетней войны, развязанной Эдуардом из-за династических распрей с французским королем — но и свидетелем расцвета ренессансной культуры в Италии, стране, которую он неоднократно посещал с дипломатическими поручениями.

Ребенком будущий поэт пережил «черную смерть» — эпидемию чумы 1348 г., опустошившей и всю Европу, и Англию. Последствия чумы, в частности нехватка рабочих рук и в деревне, и в городе, существенно повлияли на социальную и экономическую ситуацию на Британских островах, затормозив разложение крепостнической системы и побудив короля и его совет издать в 1349 г. «Ордонанс^[1] о рабочих и слугах», за которым в 1351 г. последовал Статут^[2] о рабочих, изданный по просьбе парламента. Крестьяне, в первые десятилетия XIV в. отпущенные на оброк, вновь должны были отрабатывать барщину, а Ордонанс и Статут установили максимальную заработную плату — но не указали ее нижний предел.

Чосер, происходивший из купеческой среды, мог наблюдать постепенный рост могущества этой части третьего сословия, которое богатело за счет торговли шерстью. А как человек, проведший значительную часть жизни при королевском дворе, видел, как рыцарство постепенно теряло роль главной воинской силы, которая переходила к лучникам, и все более увлекалось турнирами и балами. Противостояние купечества и рыцарства находило отражение в литературе эпохи. Сохранился, например, аллегорический памфлет под названием «Краткое и прекрасное словопрение Накопителя и Растратчика». В нем Накопитель (купец) и Растратчик (рыцарь) перед лицом короля Эдуарда III и наследника престола Черного принца ведут спор о месте представляемого каждым из них сословия в жизни общества. При этом каждый порицает образ жизни соперника и восхваляет себя.

Сложной социально-политической обстановке в Англии соответствовала непростая ситуация в ее культуре. Во времена Чосера еще не было единого английского литературного языка. Сохранялись диалекты, письменным языком, как и во всей Европе, оставалась латынь, двор и многие феодалы, являвшиеся потомками норманнов, завоевавших страну в 1066 г., говорили по-французски. Именно Чосер, который писал на лондонском диалекте, заложил основы единого литературного английского языка. Не меньшую роль он сыграл в формировании национальной просодики. Древняя англосаксонская поэзия была аллитеративной. Попытки возродить эту традицию предпринимались и во времена Чосера, например, «поэтом Гавейна». Чосер, перенеся на британскую почву силлабо-тоническую систему стихосложения, заимствованную из Франции, указал путь, по которому английская поэзия шла на протяжении многих веков.

Нам известно довольно многое об обстоятельствах жизни человека, носившего имя Джеффри Чосера и жившего во второй половине XIV столетия, которого традиция считает «отцом английской литературы», хотя абсолютно достоверных фактов, доказывающих, что именно он написал произведения, составившие славу основоположника национальной словесности, нет — а возможно, учитывая временную дистанцию, и быть не может. Современные исследователи принимают отожествление Чосера-поэта и Чосера-придворного и дипломата как аксиому.

Отец интересующей нас личности, виноторговец Джон Чосер, поставщик королевского двора, поддерживал деловые и дружеские связи с купцами из многих стран. Вполне возможно, что первые сведения о заморских краях, их быте, нравах и культуре будущий поэт получил еще в родительском доме. В 1357 г. юный Чосер в качестве пажа входил в придворный штат принцессы Елизаветы, жены королевского сына Лайонела, герцога Кларенского. Известно, что в 1359 г. он участвовал в неудачном походе Эдуарда III во Францию, попал там в плен и был выкуплен королем. В дальнейшем Чосер оставался при дворе в роли королевского камердинера и оруженосца. Возможно, ему удалось в течение какого-то времени поучиться в лондонской юридической школе Иннер-Темплс. В 1366 г. после смерти отца Чосер унаследовал значительное состояние. Вероятно, это помогло ему заключить брак с Филиппой де Роэт, девушкой из аристократического рода. Сам факт такого семейного союза говорит о том, что сословные перегородки ко времени Чосера перестали быть непроницаемыми. Можно предполагать, что женитьба укрепила покровительство Чосеру со стороны Джона Гонта, герцога Ланкастерского, поскольку сестра Филиппы, Катерина Суинфорд, в течение долгого времени была возлюбленной, а затем и женой этого королевского сына.

Считается, что Чосер неоднократно, начиная еще с 1360 г., выполнял какие-то дипломатические миссии на континенте. Достоверно известно, что в 1372—1373 и 1378 гг. он посетил Италию. В 1374—1377 гг. Чосер служил в таможне Лондонского порта, занимая там доходные должности. Благосостоянию поэта способствовала также пожизненная рента в размере 10 фунтов, назначенная Джоном Гонтом, ежедневный кувшин вина от короля Эдуарда и право бесплатно проживать в доме над Олдгейтскими воротами столицы.

Относительно того, находился ли Чосер в Лондоне в 1381 г., когда в него вошла крестьянская армия Уота Тайлера, мнения исследователей расходятся. Известно, что в 1385 г. он стал мировым судьей в Кенте, а через год — членом парламента от этого графства. В 1387 г. умерла Филиппа Чосер; через два года поэт был назначен смотрителем королевских строительных работ, а затем — помощником лесничего в королевском лесу Пезертона. Очевидно, примерно за год до смерти он оставил все должности и вернулся в Лондон, где и умер 25 октября 1400 г. Чосер похоронен в Вестминстерском аббатстве в «уголке поэтов».

Обстоятельства жизни способствовали тому, что Чосер был хорошо знаком с бытом и нравами самых разных слоев английского общества того времени. Не менее разнообразной и насыщенной была его творческая деятельность, в которой принято выделять три периода — французский, итальянский и английский. Деление это основывается на том, к каким источникам поэт чаще обращался в тот или иной период; оно весьма условно, так как к французской литературе Чосер сохранял интерес на протяжении всей жизни, влияние итальянцев исследователи отмечают уже в произведениях первого периода, а по-английски Чосер писал всегда.

Можно предположить, что «отец английской литературы» был человеком увлекающимся и готовым черпать необходимый ему материал из всевозможных источников. Совершенно естественно, что, проведя юность в атмосфере франкоязычных дворов, он испытал значительное влияние французской культуры. Это было неизбежно не только в силу обстоятельств его жизни, но и в силу того, что именно во Франции сформировались литературные каноны таких влиятельных жанров средневековой литературы, как куртуазная лирика, рыцарский роман, фаблио, аллегорическая поэма. Чосер был чрезвычайно увлечен «Романом о Розе» Гийома де Лоррис и Жана де Мёна, переводил эту аллегорию на английский язык, о чем сам упоминает в прологе к «Легенде о славных женщинах». Правда, неизвестно, закончил ли эту работу — сохранившийся фрагмент содержит около трети оригинального французского текста; к тому же современные издатели ставят под сомнение авторство перевода.

Под влиянием французского «Романа о Розе» Чосер создал несколько собственных аллегорических поэм — «Книгу о герцогине» (1369—1370), «Птичий парламент» и «Дом Славы» (между 1374 и 1382 гг.), «Легенду о славных женщинах» (1380—1386). Все они могут быть отнесены к жанру куртуазного видения и строятся по похожей схеме. В последние годы появились переводы на русский язык «Книги о герцогине», название передано как «Книга о королеве», и «Птичьего парламента», на них мы и остановимся более подробно. В обеих поэмах герой засыпает и оказывается в некоем пространстве видения. В «Книге о герцогине» это комната, стены которой расписаны эпизодами из «Романа о Розе», а витражи изображают эпизоды Троянской войны. За окном прекрасное майское утро, слышен птичий хор и звуки охотничьего рога. Герой решает присоединиться к охоте; в лесу, следуя за забавным щенком, он оказывается под огромным дубом, где встречает прекрасного и печального рыцаря, одетого в черное. Рыцарь повествует о своей печальной участи — он любил прекрасную даму по имени Бланш (Белая), само имя которой говорило о ее нравственном совершенстве, она отвечала ему взаимностью, но смерть разлучила влюбленных.

Иносказательное содержание «Книги о герцогине» легко прочитывалось и современниками Чосера, и исследователями нашего времени. Черный рыцарь ассоциируется с Джоном Гонтом, прекрасная дама — с его первой женой, которая действительно носила имя Бланш и действительно умерла в сентябре 1369 г.

Герой «Птичьего парламента» тоже засыпает и оказывается у калитки, ведущей в парк, полный всевозможных деревьев, трав и цветов. Картина сада во многом напоминает аналогичные описания из «Романа о Розе». События происходят в Валентинов день, в саду собрались всевозможные птицы, чтобы выбрать себе пару. Председательствует в этом своеобразном «парламенте» богиня Природа, расположившаяся на покрытом цветами холме. На руке богини сидит прекрасная орлица, к которой сватаются три орла.

Перед лицом Природы происходит словопрение о любви. Этот традиционный для куртуазной литературы мотив Чосер обыгрывает по-своему. Обычно в Суде любви рыцари доказывали глубину своего чувства в присутствии Венеры. В «Птичьем парламенте» сцена перенесена в мир пернатых, снижение дает юмористический эффект, усиленный речами птиц. Спорный вопрос о том, кто является наиболее подходящей парой для прекрасной орлицы, разрешить не удается, и она просит у Природы год на размышление. Остальные участники Птичьей ассамблеи получают от Природы пару, прославляют песней приход весны и улетают. Проснувшийся сновидец решает вернуться к книгам, чтением которых он занимался до того, как заснул.

Во «французский» период творчества Чосер не только в полной мере освоил традиции куртуазного видения, он не только умело им следовал, но и начал их видоизменять. В «Книге о герцогине» и «Птичьем парламенте» в иррациональный мир видения проникает мир повседневной реальности, представленный в деталях, например в описании забавного щенка, неожиданные повороты получают хорошо известные мотивы.

«Итальянский» период связан с впечатлениями, которые поэт получил во время поездок в Италию в 1370-е гг. В это время были живы Петрарка и Боккаччо, что нередко вводит чосероведов в искушение вообразить встречу англичанина и итальянцев, однако никакими сведениями подтверждающими подобную гипотезу, наука не располагает. Однако Чосер, безусловно, был знаком с их сочинениями, как и с трудами Данте. Возможно, как владелец крупной по тем временам библиотеки в 60 томов, он даже купил и привез на родину их произведения. Вероятно, в этот же период Чосер увлекся «Утешением Философией» позднеантичного философа Боэция и перевел этот труд на английский язык. Влияние итальянских поэтов и Боэция легко можно заметить и в «Доме Славы» (1384), и в «Троиле и Крессиде» (1385).

Последнее произведение относят к чосеровским шедеврам. Здесь, как и в «Кентерберийских рассказах», с наибольшей полнотой проявилось удивительное умение поэта творчески преобразовывать свои источники. Опора на предшественников и использование известных сюжетов были, как известно, одной из наиболее характерных черт средневековой словесности. Чосер в этом плане не был исключением. Источники его «Троила» хорошо известны, отчасти они названы и в тексте самой поэмы. Чосер упоминает полулегендарных Диктеса, Дария и Лоллия; совершенно очевидно, что ему был также знаком французский «Роман о Трое» (ок. 1160) Бенуа де Сент-Мора, латинское прозаическое сочинение Гвидо дела Колонне «История гибели Трои» и, главное, поэма «Филострато» (1338) знаменитого писателя итальянского Возрождения Джованни Боккаччо. Для итальянского автора история троянского царевича Троила и предавшей его возлюбленной Крессиды была поводом выразить свои собственные горестные чувства по поводу измены Марии д’Аквино, побочной дочери неаполитанского короля Роберта Анжуйского. Мария ответила Боккаччо взаимностью, однако вскоре отдала свое сердце другому.

События, описанные в «Троиле и Крессиде», отнесены к десятому году Троянской войны. Герой — сын троянского царя Приама, младший брат знаменитого Гектора, не уступающий ему в доблести. Героиня — дочь предсказателя Калхаса, который, предвидя падение города, тайно перебирается из Трои в греческий стан. Его дочь, молодая вдова, остается в Трое. Увидев Крессиду на празднике, Троил влюбляется в нее и страдает, но всем правилам героя рыцарского романа: его бросает то в жар, то в холод, он горит в лихорадке. Мотив любви-болезни, впервые появившийся в анонимном «Романе об Энее» (XII в.), ко времени Чосера стал одним из «общих мест» куртуазного романа. Пандар, друг Троила и одновременно дядюшка Крессиды, выведав причину бедственного состояния героя, берется ему помочь. В результате хитроумных происков ему удается свести героев в своем доме и даже уложить в одну постель. Эпизоды, в которых действует Пандар, явно восходят к традициям городской литературы, в частности к фаблио, прославлявшему ловкость и находчивость простолюдинов.

После первого свидания Троил и Крессида в течение какого-то времени тайно наслаждаются взаимной любовью. Однако греки и троянцы затевают обмен пленниками, Крессиду должны выменять на троянского героя Антенора. И хотя она, отправляясь в греческий стан, обещает возлюбленному верность и клянется вернуться в Трою через десять дней, клятв Крессида не сдерживает. Греческому герою Диомеду удается добиться ее благосклонности. Узнав об этом, Троил еще яростнее сражается и погибает в бою.

Чосер писал «Троила и Крессиду» под влиянием тех новых идей и художественных веяний, с которыми он познакомился в результате поездок в ренессансную Италию, обогатив их материалом из «Утешения Философией» с его учением о Фортуне, которая то дает человеку благо, то отбирает его. Современные исследователи и комментаторы едва ли не к каждой строке чосеровской поэмы находят аналогии в позднеантичном трактате Боэция, а также у Данте, Петрарки, Боккаччо^[3].

Своеобразие «Троила и Крессиды» заключается в том, что писатель синтезирует традиции средневековых жанров куртуазного романа и городской литературы, соединяя их с позднеантичным видением мира и возникшим в творчестве его итальянских предшественников и современников пониманием любви и человека. Чосер уже воспринимает средневековые литературные клише как таковые и нередко при помощи «замечаний в сторону», вкладываемых в уста героев или повествователя, иронизирует над ними. Так, Крессида, впервые почувствовав интерес к Троилу, комментирует: «Уж я не зельем ли опоена?», намекая тем самым на известный эпизод романов о Тристане и Изольде. А повествователь, рассказывая, как Крессида явилась к Гектору молить о защите, говорит: «Изменника измученная дочь / В наряде вдовьем, но из лучших тканей (выделено мной. — М. П.)». Это даже не «замечание в сторону», а одно слово, но в нем явно заключена ирония по поводу «дресс-кода», который социальная и литературная традиция предписывала вдовам, и того, как героиня его соблюдает.

Высшим достижением творческого гения Чосера стали «Кентерберийские рассказы», над которыми он работал в течение последних десятилетий своей жизни, но так и оставил незавершенными. Самой знаменитой и самой оригинальной частью произведения является Общий пролог и пролога к отдельным рассказам. Сами истории, вложенные в уста паломников, направляющихся из Лондона в Кентербери поклониться мощам св. Фомы Беккета, в большинстве случаев представляют собой переработку известных средневековых сюжетов. Рассказы принадлежат к самым разным жанрам средневековой словесности — от рыцарского романа («Рассказ рыцаря») до проповеди, от жития святой до фаблио («Рассказ мельника»).

Общий пролог, открывающийся традиционным «весенним зачином», содержит портреты паломников и рассказ об их решении путешествовать вместе и развлекать друг друга историями. Портреты, сочетающие традиционные нарративные приемы с иронией по отношению к клише и сатирой, когда тот или иной участник путешествия абсолютно не соответствует требованиям, которые средневековая мораль предъявляла к представителям соответствующего сословия. Описания паломников свидетельствуют о редкостной наблюдательности Чосера, его умении включать подсмотренные в реальной жизни детали в тексты, составленные в соответствии с правилами, предписываемыми средневековыми поэтиками.

Цель занятия — выявить идейно-художественное своеобразие творчества Джеффри Чосера. Для достижения этой цели необходимо уяснить сложный и противоречивый характер исторической эпохи, в которую он жил. Следует вспомнить основные исторические события второй половины XIV столетия, выявить, как менялась роль средневековых сословий в обществе той поры. Надлежит сопоставить рыцарский идеал, сложившийся в раннем и зрелом Средневековье (рыцарь как воин, верный вассал, слуга и возлюбленный прекрасной дамы) и практику жизни рыцарского сословия в Англии той поры, обратив внимание на церемониальную, ритуальную сторону жизни рыцарства и утрату им роли главной военной силы. Важным представляется и изменение статуса богатых представителей среднего сословия, прежде всего купцов. Необходимо охарактеризовать и положение дел в английской культуре, ситуацию трехязычия и поиска стихотворных форм, адекватных задачам, стоявшим перед формирующейся английской литературой. Охарактеризовав переходную сущность чосеровской эпохи, завершавшей английское Средневековье и открывавшей дорогу новому, целесообразно проследить, как сложность и переходность времени отразились в судьбе и творчестве поэта.

При анализе ранних поэм-видений «Книга о герцогине» и «Птичий парламент» следует выделить традиционные черты жанра и показать то новое, что вводит в него Чосер. Следует познакомить студентов с отрывками из исследования М. К. Поповой и на основе выдвинутых ею положений определить своеобразие весеннего зачина в «Книге о герцогине» и способы введения в куртуазные аллегорические поэмы «хронотопа повседневности». Разбирая отрывки из этой поэмы, важно обратить внимание на портрет и характеристику героини и выявить их традиционный характер. При чтении фрагмента из «Птичьего парламента» важно показать специфику чосеровского юмора, показать, как он проявляется в снижении такого клише средневековой литературы, как Суд любви, и в характеристике участников спора. На примере образов птиц следует выяснить художественную структуру аллегорических персонажей.

Разбор отрывков из «Троила и Крессиды» следует предварить рассказом о том, из каких книг поэмы они взяты. Приводимая здесь Песнь Троила — это первая их его трех песен, она помещена в начале первой книги, в ней представлены чувства героя, который ранее насмехался над влюбленными, но, будучи пронзен стрелой Амура и воспылав страстью к Крессиде, в полной мере испытывает душевные терзания, разрываясь между надеждой и отчаянием. Диалог Пандара и Троила входит в третью, кульминационную книгу произведения. Пандар пригласил в гости Крессиду, под предлогом непогоды оставил ее ночевать и хочет привести в ее опочивальню Троила, которого заранее спрятал в своем доме.

Перед работой с чосеровским текстом целесообразно также познакомить студентов с отрывком из книги А. Н. Горбунова, определить и обсудить основные идеи исследователя относительно литературных традиций, воплощенных в «Троиле и Крессиде».

Сравнение Песни Троила и сонета LXXXVIII Ф. Петрарки должно быть нацелено на выявление черт сходства чосеровского текста с его источником. Необходимо найти ангонимичные слова и выражения, присутствующие в Песни и сонете, и с их помощью охарактеризовать мышление оппозициями, столь характерное для людей Средневековья и раннего Возрождения. Это, кроме всего прочего, поможет наглядно продемонстрировать преемственность ренессансной культуры по отношению к ее предшественнице. Анализ диалога Троила и Пандара должен быть нацелен на то, чтобы студенты обнаружили воплощение в нем двух взглядов на любовь: возвышенного, восходящего к куртуазной традиции, и приземленного, характерного для повествовательной литературы городов. Разбор этого диалога будет способствовать выявлению специфики образов героев и покажет, насколько органично Чосер умел соединять разные литературные традиции, добавляя при этом в нарратив бытовые детали.

Анализ «Кентерберийских рассказов» целесообразно построить на основе комментированного чтения фрагментов Общего пролога и «Рассказа мельника». Следует обратить внимание студентов на последовательность в описании внешности героев (сверху вниз), на детали, которые поэт вносит в традиционные портреты. При работе с портретом Монаха необходимо выявить авторское ироническое отношение к этому персонажу, при разборе портрета Батской ткачихи показать ее жизнелюбие и стремление к радостям плоти, к которым она относится в духе народной культуры Средневековья. Надлежит особо подчеркнуть чосеровский гуманизм, его терпимость к героям произведения, недостатки которых он не скрывает, но чаще иронизирует по их поводу, чем резко критикует. Анализируя отрывки из «Рассказа мельника» необходимо рассказать студентам (или выслушать подготовленное заранее сообщение студента) о том, чем заканчивается это чосеровское фаблио: как Душка Николас под большим секретом рассказал плотнику о якобы грядущем вскоре всемирном потопе, побудил его подготовить три больших бадьи и поставить их на чердаке, чтобы он сам, его жена и Николас могли спастись. Легковерный плотник последовал этому совету; пока он мирно спал в своей бадье, студент и юная плотничиха успели насладиться друг другом, наставив хозяину дома рога в его собственной постели.

Примерный план занятия

• 1. Английская литература XIV в. Своеобразие социально-политической и культурной ситуации в Англии второй половины XIV в. Смена ролей сословий.
• 2. Жизненный и творческий путь Джеффри Чосера как отражение эпохи. Особенности историко-культурного содержания эпохи, отраженные в судьбе Джеффри Чосера.
• 3. Ранние аллегорические поэмы Дж. Чосера.
• 4. «Троил и Крессида» Дж. Чосера и средневековый литературный канон.
• 5. «Кентерберийские рассказы» как творческий итог автора.

Материалы к занятию

Задание 1.

Прочитайте фрагменты из «Книги о королеве», «Птичьего парламента» и работ литературоведов М. К. Поповой и А. Н. Горбунова. Охарактеризуйте образ Бланш (Белоснежки), проанализируйте ее портрет, найдите в нем черты канонического для средневековой литературы описания красавицы. Покажите роль «весеннего зачина» в поэмах. Определите, каким способом Чосер вводит в пространство сновидения пространство реальности. Выявите внутреннюю структуру аллегорического образа. Покажите, при помощи каких средств поэт достигает в «Птичьем парламенте» юмористического эффекта.

Джеффри Чосер Книга о королеве.

Фрагменты^[4]

…И сам к охотникам примкнул. Возобновились гам и гул, И тотчас меж лесных стволов Продолжился упорный лов, И лес простился с тишиной.

И грянул рога звук тройной;

И каждый, слыша этот звук, За дротик брался, либо лук, И лань готовился настичь…

Но красная лесная дичь Опять укрылась меж дерев, Облаву алчную презрев.

И след утратившие псы, Скуля, повесили носы;

И ловчий, не весьма собой Доволен, протрубил отбой.

Я спрыгнул наземь. И у ног Моих тотчас возник щенок — Пристал, должно быть, к своре, чтоб Побегать вволю средь чащоб.

И, словно был давно знаком Со мной, проворным языком Подставленную тронул пясть, Схватил ее игриво в пасть, И дернул бережно, маня Куда-то в сторону меня.

Щенку вослед я пошагал, И вскоре вышел на прогал — Нетронутый, лишенный троп, Не знавший человечьих стоп, Густой травой поросший сплошь, И дивными цветами тож.

Клянусь: и Флора, и Зефир, Ниспосылающие в мир Цветы, и злаки, и былье, Незримое себе жилье Устроили, наверно, там — Небесным, неземным цветам Соревнователи росли В укромном уголке земли! Забылась лютая зима, Забылись лед, и снег, и тьма, Забылся яростный мороз —.

И влагой теплых майских рос Питаясь, расцвела поляна…

Лишь о принцессах и царевнах Я мыслил, дерзостен и млад.

А мнили: отрок — сущий клад!

И я, любимец и герой Всеобщий, как-то встретил рой Прелестниц чудных… Кто, и как, И где видал подобный зрак, Соцветие столь ясных лиц? Хотелось, право, рухнуть ниц!

И чудилось: туда привел Меня Господень произвол —.

Но нет! Вела Фортуна, чьи Заботы вылились в ручьи Моих неукротимых слез!

И нынче вою, словно пес.

Меня сразила красота Одной юницы: не чета Никоей из своих товарок Она была — сколь боле ярок Июльский луч, полдневный свет, Чем бледный блеск любых планет, Луны и всех семи Плеяд, Которые в ночи горят!

Юница кроткая сия Не знала спеси — но лия Свет ослепительный округ, Затмила напрочь всех подруг.

К любви небесной рубежу Пришел я вдруг… Одно скажу, Ей-ей, как верую в Христа! — Я видел: вот она, мечта!

О, кто бы в ней сыскал изъян? Лилейный лик, стройнейший стан, И голос — нежен, ласков, сладок…

Эрот, знаток моих повадок, Не пожалел острейших стрел:

О как нежданно я горел Такой любовью, что навряд На плотский походила глад!

Она блистала, как алмаз, Блистала — но не напоказ.

Такой служи — не измени, Таких не знали искони.

Возьмусь ли, друг мой, описать Власы ея, за прядью прядь?

Да всякая ль казна богата Подобным изобильем злата?

А очеса моей юницы!

О, незабвенные зеницы!

Нешироко разнесены, И без малейшей косины…

Лицо ея — точнее, лик…

Увы! И беден мой язык, И скуден ум, и череду Волшебных слов едва ль найду, Едва ль создам ея портрет:

В английском слов достойных нет. И скуден ум, и скорбен дух, И вообще — возможно ль вслух Живописать сию красу?

Но что сумею — донесу. Лилейно-бел, точен и свеж, И что ни день, ясней, чем прежь, Был этот лик. Природа, мню, Мужчинам ставя западню, Блюла прелестную приманку И ввечеру, и спозаранку.

Не пожалевшая труда, Была Природа столь горда, Создав юницу! И всемерно Ее хранила — грех и скверна Вседневно мчали прочь от ней, Ища добычи поскромней:

Коль существо судьбой хранимо, Любое зло проходит мимо.

А нежный ток ея речей!

О жизнь!.. О свет моих очей!

И дружелюбна, и умна, Умела утешать она, И ободрять умела тож.

Святого бы могла привлечь Округлость узких стройных плеч, Нежнейший излучавших зной, Блиставших снежной белизной;

И не было видать ключиц, Что у иных видны девиц.

Наречь бы лебединой шею…

Да нет, пожалуй, не посмею, Зане сие звучит насмешкой.

Юницу звали Белоснежкой Зело заслуженно: была Чиста, что снег, что снег бела.

Лепивши формы сих телес, Природа лучший свой замес Пускала в дело… Боже мой!

Припоминаю стан прямой, Округлость персей, пышность чресел…

И всяк влюбленный был певесел, И собственные локти грызть Желал, юницу взяв за кисть И в гневном блеске дивных глаз Прочтя немедленный отказ.

(Пер. С. Александровского).

Джеффри Чосер Птичий парламент.

Фрагмент Я Строительный дуб, а также твердый ясень, Колонны вяза, чтобы делать гробы, Самшит для рожков, падуб для рукояти плети, Ель для мачт, кипарис, чтоб оплакивать смерть, Тис для стрелы, осина для древка копья, Олива для мира, а также лоза для вина, Пальма для победителя, лавр для обожествления.

(Пер. М. К. Поповой).

Фрагмент 2^[5][6]

Поверьте, не слыхал я отродясь —.

Хотя, возможно, слыхивали предки, —.

Чтоб о любви такая речь велась!

А доводы опять звучали с ветки:

Учтивы, искренни, разумны, метки…

С утра начавшись, длилась эта пря Доколь зажглась на западе заря.

И грозно грянул гневный птичий гомон; Листва с ветвей посыпалась окрест, И каждый ствол, казалось, будет сломан.

«— Эй, вы! — орали: — Как не надоест? Уймитесь же, уважьте наш протест!

Ужель судья промолвит «нет» иль «да»,.

Коль скоро доказательств — ни следа?".

И, наконец, кукушка, гусь и утка «— Кря-кря! — вскричали: — Га-га-га! Ку-ку!» Я встрепенулся и подумал: «ну-тка!».

«— Реки!» — сказали птицы гусаку.

«— Ох, и придали веса пустяку, —.

Он рек. — Я водоплавных представитель. Меня судьей назначить не хотите ль?".

Рекла кукушка: «— Погоди-ка, сват!

Тебя — да в судьи? Не бывать сему!

Я — насекомоядных депутат, И долг судейский на себя возьму.

Я успокою эту кутерьму!".

Но тут голубка молвила: «— Постой!

Я птицей скромной числюсь, и простой, Ядущей зерна лишь, да семена;

Бесхитростен мой ум, чиста душа —.

И запросто заметить я вольна:

За дело принимайся не спеша, Когда не смыслишь в деле ни шиша!

Иль нет: не принимайся вообще, Чтоб не трудиться втуне и вотще".

Природа, внемля перепалке птиц, Которой забавлялась вся поляна, Промолвила: «— Угомонитесь! Цыц!

Рядите без обиды и обмана, От каждого и всяческого клана Глашатая назначьте — без помех Избранник ваш изложит мненье всех". Одобрили предложенный устав.

И хищники пример явили враз:

Сапсана представителем избрав, Ему рекли подробно свой наказ, Но волю дали в построены* фраз;

И он к богине прянул, как стрела, И выбор сей Природа приняла.

И молвил сокол: «— В эдакой задаче Бессилен разум — столь она трудна;

Не ведаю, кто любит наипаче, Но всех троих любовь томит одна, И доводы исчерпаны до дна.

И, коль рассудим распрю без оглядки, Навряд ли избежим орлиной схватки".

«— О да!» — орлы воскликнули втроем.

«— О нет! — невозмутимо рек сапсан:

— Мы не погибель вашу здесь куем, И не хотим кровавых видеть ран!

И, пусть у всех троих немалый сан, А надлежит прислушиваться вам К судейским назидательным словам.

Внимайте! Из троих возьмёт вельмож Того орлица в свадебный полёт, Кто лучший — состоятельнейший тож, И рыцарству — надёжнейший оплот, И от знатнейших предков род ведёт.

И, коль орлица знает всех троих, Пусть молвит, кто достойнейший жених".

(Пер. С. Александровского).

М. К. Попова

Аллегория в английской литературе Средних веков.

Фрагменты

В весенний зачин (время) непременно входит картина весеннего цветения (пространство). Этот излюбленный средневековой литературой топос (клише, общее место) неоднократно привлекал внимание исследователей.^. .> Весеннее ликование природы описано во всех ранних поэмах Чосера, кроме «Дома Славы», причем достаточно традиционно.

Весеннее время-пространство в чосеровских поэмах занимает обычно промежуточное положение между явью и сном. Описание весенней природы начинается в «раме» и переходит затем в само видение. Традиционный «запев» имеет, как думается, двоякое значение. Во-первых, в силу своей традиционности он усиливает «безличность» хронотопа повседневности. А во-вторых, он несет важную смысловую нагрузку. В «Книге о герцогине» весеннее ликование природы напоминает безутешному Черному рыцарю о том, что жизнь продолжается. В «Легенде о славных женщинах» и особенно в «Птичьем парламенте» естественная красота весны противопоставляется искусственности куртуазной любви.

Ощущение вневременное™… возникает в чосеровских аллегориях благодаря тому, что поэт соединяет различные временные пласты. Делает он это различными способами: при помощи сравнений, особого угла зрения образов античных богов и героев. Так, Дж. А. У. Беннетт справедливо замечает, что сравнение в «Доме Славы» количества окон с количеством снежинок во время снегопада… помогает миру сна и миру повседневности проникать друг в друга^[7].

Этому способствует и угол зрения, под которым герой воспринимает увиденные им чудеса. Он оценивает их с позиции здравого смысла и логики обычной жизни.

Античные боги участвуют в организации пространства видения. Нравственная окрашенность и смысл пространства у Чосера зависят не от готической вертикали, а от того, в сфере действия каких богов оно находится. Лес, в котором поэт встречает Черного рыцаря, прекрасен, потому что это жилище Зефира и Флоры («Книга о герцогине»). Пространство, в котором царит тот или иной бог или богиня, и в античной, и в средневековой литературе представало как священное и нередко приобретало некоторые из свойств своего повелителя.

С нашей точки зрения, и в животном эпосе, …и особенно в аллегорических поэмах образы животных иносказательны. «Звериные» качества соседствуют в них с чертами людей и с олицетворением, точнее, с «оживотниванием» определенных идей и качеств.

Перенос человеческих качеств на птиц осуществляется, как правило, в соответствии с народными представлениями. Гусь … обычно воспринимается как птица самодовольная и глупая, одно из значений этого слова в английском языке — «дурак, простак, простофиля». Этими качествами в полной мере обладает гусь, точнее, гусыня из «Птичьего парламента». «Человеческому» нравственному облику птиц соответствуют те идеи, носителями и воплощениями которых они являются. В «Птичьем парламенте» противопоставлены два понимания любви. Для благородных орлов эго чувство куртуазное, утонченное, оно отожествляется со служением даме. Птицы-простолюдины воспринимают любовь как зов природы, им нужна не именно эта пара, а любая самка.

Цит. по: Попова М. К. Аллегория в английской литературе Средних веков. С. 60—61, 64−65, 113−116.

А. Н. Горбунов Чосер средневековый

Фрагменты

…Особое чосеровское сочетание трагического и комического взгляда на повествование. (Нечто подобное, но на другой основе возникнет потом у Шекспира.) Даже если принять нравственный кодекс Высокого Средневековья, согласно которому юный рыцарь должен быть львом не поле брани и ягненком в замке, то и тогда поведение героя поэмы порой может показаться немного странным. С симпатией изображая бескомпромиссное благородство и ратную доблесть Троила, Чосер вместе с тем довольно юмористически показывает явную неприспособленность героя к практической жизни. Между куртуазными идеалами Троила и реальной жизнью лежит пропасть. И здесь на помощь ему приходит посредник, Пандар…

В изображении английского поэта Пандар — остроумный, словоохотливый малый, очень обаятельный и весьма искушенный в светских делах. Из него ключом бьет энергия, столь недостающая Троилу; он весел и находчив и всегда готов придти на помощь. Вся речь Троила буквально пропитана бесконечными сентенциями^[8]. Их основу составляет скептический здравый смысл, которого совершенно лишен юный герой поэмы.

Пандару присущи деловитый прозаизм мышления. Трезвая рассудительность и немного циничная ирония в отношении любви. Хорошо понимая чувства Троила — Пандар и сам давно и безнадежно влюблен, он в то же время постоянно заземляет их в поисках практического решения. То, что он может сделать для себя, Пандар с бескорыстной радостью делает для друга, устраивая свидания Троила и Крессиды и помогая влюбленным соединиться под крышей собственного дома.

В целом Пандар совмещает две роли. С одной стороны, это роль близкого друга, доверенного лица, с сочувствием выслушивающего исповедь влюбленного и дающего ему разного рода советы. Такие персонажи не раз встречались на страницах рыцарских романов… А с другой стороны — роль ловкого сводника, как бы попавшего в поэму из фаблио, где любовные похождения героев изображались в откровенно сниженном, комическом духе, часто пародируя куртуазные мотивы.

Цит. по: Горбунов А. И. Чосер средневековый. М., 2010. С. 60—61.

Задание 2

Прочитайте фрагменты из «Троила и Крессиды» и сонет LXXXVIII Ф. Петрарки. Выявите черты сходства Песни Троила и сонета Ф. Петрарки. Сравните понимание любви, отраженное в речах Троила и Пандара, определите, к каким традициям средневековой литературы они восходят.

Джеффри Чосер Троил и Крессида

Фрагменты^[9]

Песнь Троила

Коль нет любви — то что со мной такое?

Коль есть любовь — то друг она иль враг?

И если друг, зачем она покоя Мне не дает и мучит так и сяк?

А если враг — я не пойму никак, Зачем так сладко длить мне эту жажду?

Ведь я чем больше пью, тем больше стражду?

Но коль усладу нахожу в огне —.

То я горю не по своей ли воле?

Коль так, пристало ль жаловаться мне?

А если против воли — то доколе Спасенья мне искать от жгучей боли?

О смерть при жизни! О благой недуг!

Нигде не скрыться от желанных мук.

К кому взываю, сам с собой в раздоре?

Из полымя в огонь бросаюсь я.

Как меж двумя ветрами в бурном море Без кормчего развитая ладья, Увы, душа беспомощна моя!

И хворью я неслыханной хвораю:

Дрожу в огне и в холоде сгораю.

«— О, не тревожься! — друга ободрил Пандар, — уж нынче ночью все решится!

Не я ли эту кашу заварил?

Я делу помогу и довершиться".

Но тот — своё: «Молю тебя, царица, Мне в трудный час, Венера. Помоги —.

И преданней не сыщешь ты слуги!

А ежели располагались дурно Светила при рождении моем И ты, по воле Марса иль Сатурна, Помочь бессильна мне — то хоть словцом Ты за меня перед своим отцом Вступись, молю. Во имя давней страсти, К Адонису, что нал от злой напасти.

…И вы, что спряли нить судьбы моей.

Когда мне и пеленок не кроили, —.

Вы, Парки, позаботьтесь о Троиле!".

— «Ну, полно, ведь она тебя не съест!

Не трусь же так! — вскричал Пандар со смехом. — Ступай скорей за мной, и вот те крест, Усердье увенчается успехом.

Накинь-ка этот плащ, подбитый мехом". —.

И через потайную дверь в углу С собой увлек он принца за полу.

Франческо Петрарка Сонет LXXXVIII¹

Со мной надежда все играет в прятки, Тогда как мне отпущен краткий срок.

¹ Петрарка Ф. Лирика. Автобиографическая проза. М.: Правда, 1989. URL: http://lib. ru/POEZIQ/PETRRKA/petrarkal_l.txt (дата обращения: 20.10.2015).

Бежать бы раньше, не жалея ног!

Быстрее, чем галопом! Без оглядки!

Теперь трудней, но, сил собрав остатки, Я прочь бегу, прижав рукою бок.

Опасность позади. Но я не смог Стереть с лица следы неравной схватки.

Кто на пути к любви — очнись! Куда!

Кто ж не вернулся — бойся: одолеет Безмерный жар, — как я, беги, не жди!

Из тысячи один спастись сумеет:

Моя врагиня как была тверда, Но след стрелы — и у нее в груди.

(Пер. Е. Солоновича) Занятие 3.

Прочитайте фрагмент из Пролога к «Кентерберийским рассказам» Чосера. Как готовит Пролог последующее повествование? К какому жанру можно отнести «Рассказ Мельника»? Найдите и прокомментируйте эпитеты, которые автор употребляет при описании жены Мельника.

Джеффри Чосер Кентерберийские рассказы.

Фрагменты^[10]

Когда Апрель обильными дождями Разрыхлил землю, взрытую ростками, И, мартовскую жажду утоля, От корня до зеленого стебля Набухли жилки той весенней силой, Что в каждой роще почки распустила, А солнце юное в своем пути Весь Овна знак успело обойти, И, ни на миг в ночи не засыпая, Без умолку звенели птичьи стаи, Так сердце им встревожил зов весны, Тогда со всех концов родной страны Паломников бессчетных вереницы Мощам заморским снова поклониться Стремились истово; но многих влек Фома Бекет, святой, что им помог В беде иль исцелил недуг старинный, Сам смерть прияв, как мученик безвинный.

Случилось мне в ту пору завернуть В харчевню «Табард», в Соуерке, свой путь Свершая в Кентербери, но обету;

Здесь ненароком повстречал я эту Компанию. Их двадцать девять было.

Цель общая в пути соединила Их дружбою; они — пример всем нам — Шли поклониться праведным мощам.

Монах был монастырский ревизор. Наездник страстный, он любил охоту И богомолье — только не работу.

И хоть таких монахов и корят, Но превосходный был бы он аббат:

Его конюшню вся округа знала, Его уздечка пряжками бренчала, Как колокольчики часовни той, Доход с которой тратил он, как свой.

Он не дал бы и ломаной полушки За жизнь без дам, без псарни, без пирушки. Веселый нравом, он терпеть не мог Монашеский томительный острог, Устав Маврикия и Бенедикта^[11] И всякие прескрипты и эдикты.

А в самом деле, ведь монах-то прав, И устарел суровый сей устав:

Охоту запрещает он к чему-то И поучает нас не в меру круто:

Монах без кельи — рыба без воды.

А я большой не вижу в том беды.

В конце концов монах — не рак-отшельник, Что на спине несет свою молельню.

Он устрицы не даст за весь тот вздор, Который проповедует приор.

Зачем корпеть средь книг иль в огороде, Зачем тощать наперекор природе?

Труды, посты, лишения, молитвы —.

На что они, коль есть любовь и битвы? Пусть Августин печется о спасенье, А братии оставит прегрешенья.

Был наш монах лихой боец, охотник.

Держал борзых на псарне он две сотни:

Без травли псовой нету в жизни смысла.

Он лебедя любил с подливкой кислой^[12].

Был лучшей белкой плащ его подбит.

Богато вышит и отлично сшит.

Застежку он, как подобает франтам, Украсил золотым «любовным бантом»^[13]. Зеркальным шаром лоснилась тонзура, Свисали щеки, и его фигура Вся оплыла; проворные глаза Запухли, и текла из них слеза.

Вокруг его раскормленного тела Испарина, что облако, висела.

Ему завидовал и сам аббат —.

Так представителен был наш прелат.

И сам лицом упитанный, румяный, И сапожки из лучшего сафьяна, И конь гнедой, артачливый на вид.

А с ним болтала Батская ткачиха, На иноходце восседая лихо;

Но и развязностью не скрыть греха —.

Она была порядочно глуха.

В тканье была большая мастерица —.

Ткачихам гентским в нору подивиться^[14]. Благотворить ей нравилось, но в храм Пред ней протиснись кто-нибудь из дам, Вмиг забывала, в яростной гордыне, О благодушии и благостыне.

Платков на голову могла навесить, К обедне снаряжаясь, сразу десять, И все из шелка иль из полотна;

Чулки носила красные она И башмачки из мягкого сафьяна.

Лицом бойка, пригожа и румяна, Жена завидная она была И пятерых мужей пережила, Гурьбы дружков девичьих не считая (Вокруг нее их увивалась стая).

В Булонь и в Бари, в Кельн, в Сантьяго, в Рим И трижды в град святой — Иерусалим — Ходила на поклон святым мощам, Чтобы утешиться от горя там.

Она носила чистую косынку;

Большая шляпа, формой что корзинка, Была парадна, как и весь наряд.

Дорожный плащ обтягивал ей зад.

На башмачках она носила шпоры, Любила шутки, смех и разговоры И знала все приманки и коварства И от любви надежные лекарства.

Рассказ Мельника

Однажды жил в Оксфорде некий плотник, По дереву он знатный был работник, Но, хоть достаток был его не мал, Он в дом к себе нахлебников пускал.

Жил у него один школяр смышленый, Ученьем неустанным изможденный. Бывало, сутки он не пьет, не ест…

А звали клерка — Душка Николас.

Он знал ловушки всякие, секреты Любви сокрытой, знал ее приметы, Но, все ее уловки изучив, Как девушка, был скромен и стыдлив.

Он поселился в горнице особой.

Следил прилежно за своей особой. Душился крепко и благоухал, Как с корнем валерьяновым фиал.

А вдовый плотник сызнова женился.

Как никогда в жену свою влюбился, Когда ей восемнадцать лет минуло.

При сватовстве он щедр был на посулы, Теперь ее он страстно ревновал И в комнатах безвыходно держал.

Она была юна и своенравна, А он старик, и этот брак неравный Ему сулил, он знал и сам, рога.

Не допустить старался он врага К жене своей.

Она была стройна, гибка, красива, Бойка, что белка, и, что вьюн, игрива.

На ней был пояс, вышитый шелками, И фартук стан ей облегал волнами Как кипень белыми. А безрукавка В узорах пестрых. На сорочке вставки Нарядные и спереди и сзади.

Коса черна, что ворон на ограде.

Завязка чепчика того же цвета;

И лента шелковая, в нем продета, На лбу придерживала волоса;

Волной кудрявою вилась коса.

Глаза ее живым огнем сияли;

Чтоб брови глаз дугою огибали, Она выщипывала волоски, И вот, как ниточки, они узки И круты стали. Так была нарядна, Что было на нее смотреть отрадно. Нежна, что пух, прозрачна на свету, Что яблоня весенняя в цвету.

У пояса, украшена кругом Шелками и точеным янтарем, Висела сумка. Не было другой Во всем Оксфорде девушки такой.

И вот, друзья, случилось как-то раз, Завел возню с ней Душка Николас (Весь день тот был супруг ее в отлучке). Сначала приложился Душка к ручке, Но дальше — больше, волю дал рукам (Умел он ублажать девиц и дам):

«О, утоли любви моей томленье, Непереносны от тебя мученья!» Вздохнул и обнял клерк ее за талыо;

«О милая, я изойду печалью!».

Но, как кобыла, что, ярмо почуя, Брыкнет, взовьется разом, негодуя, И, отбежав, оцепенеет вдруг, Она рванулась у него из рук.

«Нет, нет, тебе не дам я поцелуя.

Пусти меня сейчас же! Закричу я!

Прочь руки, говорю тебе, и встань!".

Тут Николас свою отдернул длань, Но так умильно начал он ласкаться И убеждать, просить и извиняться, Что под конец, склонясь к его мольбам, Стенаниям, и смеху, и слезам, Она любую милость обещала, Но не сейчас. «Супруг мой, — объясняла Она при этом, — бешено ревнив, И надо, нетерпенье победив, Ждать случая, не то меня убьет, Коль ненароком вместе нас найдет!».

А он в ответ: «На что школяр годится, Коль плотника надуть не изловчится?».

Основная

Гарднер, Дж. Жизнь и время Чосера: пер. с англ. / Дж. Гарднер. — М.: Радуга, 1986.

Горбунов, А. Н. Чосер средневековый / А. Н. Горбунов. — М.: Лабиринт, 2010.

Никола, М. И. История зарубежной литературы Средних веков: учебник для академического бакалавриата / М. И. Никола, М. К. Попова, И. О. Шайтанов., 2014. — С. 399—413.

Попова, М. К. Литературные и философские истоки «Кентерберийских рассказов» / М. К. Попова. — Воронеж, 2003.

Чосер, Дж. Кентерберийские рассказы / Д. Чосер; пер. с англ. И. Кашкина, О. Румера, Т. Поповой. — М.: Эксмо, 2007.

Чосер, Дж. Троил и Крессида / Д. Чосер; пер. с англ. М. Бородицкой. — М.: Грантъ, 1997.

Дополнительная

Попова, М. К. Аллегория в английской литературе Средних веков / М. К. Попова. — Воронеж, 1993.

• [1] В Англии начиная с XIII в. ордонансы — правовые акты, которые, в отличие от издаваемых парламентом статутов, содержали королевские повеления (указы), не требующие одобрения парламента; по отношению к статутам имели подчиненное, второстепенное значение.
• [2] Статут (позднелат. statutum, от лат. statuo — «постановляю, решаю») — термин, обозначающий некоторые законодательные акты парламента в Великобритании.
• [3] См., например, вступительную статью А. Н. Горбунова и комментарии Н. Пасхарьянв изд.: Чосер Дж. Троил и Крессида: пер. с англ. М.: Грантъ, 1997.
• [4] Чосер Дж. Книга о королеве. URL: http://fanread.ru/book/4 136 772/?page=2 (дата обращения: 20.10.2015).
• [5] Цит. по: Попова Л/. К. Аллегория в английской литературе Средних веков. Воронеж, 1993. С. 64.
• [6] Чосер Дж. Птичий парламент. URL: http://fanread.ru/book/4 136 815/?page=3 (датаобращения: 20.10.2015).
• [7] BennettJ. Л. W. Chaucer’s «Book of Fame». An Expositon in the «House of Fame». L., 1968.P. 116.
• [8] Сентенция — изречение нравоучительного характера.
• [9] Чосер, Дж. Троил и Крессида / пер. с англ. М. Бородицкой. М.: Грантъ, 1997. С. 40,167−168.
• [10] Чосер, Дж. Кентерберийские рассказы / пер. с англ. И. Кашкина, О. Румера. М.: Художественная литература. 1973. С. 33.
• [11] Устав Маврикия и Бенедикта — постановления св. Маврикия и св. Бенедикта Нур-сийского, основателя ордена бенедиктинцев (V—VI вв.), были старейшими монастырскимиуставами католической церкви. Здесь мы имеем косвенное указание на то, что перед намисановный монах-бенедиктинец, в отличие от кармелита, монаха нищенствующего ордена. Почти каждая деталь в описании образа жизни и одежды бенедиктинца (охота, пирушки, дорогой мех, золотая застежка, сапоги, уздечка с колокольчиками и пр.) является вопиющимнарушением не только монашеского устава, но и многочисленных светских постановленийтого времени, направленных против роскоши.
• [12] Лебедь упоминается здесь как изысканное блюдо (ср. в русских былинах).
• [13] «Любовный бант» — застежка в форме сложного банта или розетки.
• [14] Тогда как Ипр и Гент славились сукнами на континенте, Западная Англия и особенноокрестности города Бата поставляли лучшее английское сукно.